Форум » Архив-2 » 7 ночей, или Новые сказки Шахерезады, СС/ГП, G, фэнтези/юмор, макси » Ответить
7 ночей, или Новые сказки Шахерезады, СС/ГП, G, фэнтези/юмор, макси
Svengaly: Автор: Svengaly Pairings: СС/ГП Жанр: фэнтези/юмор Summary: данайцы приносят дары, троянцы с радостью их принимают… для тех, кто не верит в предсказания, жизнь всегда непредсказуема (впрочем, и для тех, кто верит, тоже) Рейтинг: G Вежливый отказ: кесарю – кесарево, Роулинг – Роулингово. Предупреждение: AU, вечное AU.
Ответов - 121, стр:
1 2 3 4 5 6 7 All
Svengaly: Холодный декабрьский вечер заглядывал сквозь щели между оконными ставнями особняка на Гриммаулд-плэйс, 12. Придвинув кресло почти вплотную к каминной решетке, Гарри развернул свежий номер «Пророка» и прочел передовицу с начала до конца, не поняв при этом ни слова. Не задаваясь вопросом, была ли тому виной рассеянность, вызванная постоянными неудачами последних месяцев, или ужин, щедро сдобренный огневиски, Гарри бросил газету в огонь и задумался. Он не встречался со своими друзьями больше двух недель и избегал этих встреч; он не нашел ни единого хоркрукса и не представлял, где их искать; никто не помогал ему – потому что не мог или потому что не хотел; и в довершение всего солнце вставало все позже и заходило все раньше. Гарри погрузился бы в апатию, если бы не вспышки ярости, разрывающие усталое оцепенение, как молнии разрывают грозовые тучи. - О, Гарри, - сказал он себе, - никчемное ты существо: напрасно надеется на тебя Волшебный мир, напрасно погиб старый твой учитель: ты не в силах остановить злодея, жаждущего всемирной власти: не в состоянии покарать коварного убийцу, предавшего своего благодетеля! С этими словами Гарри в отчаянии махнул рукой и скинул на пол грязные чашки, кусок пирога на тарелке и книгу, упавшую поверх всего этого. - Кричер! – крикнул Гарри. Он намеренно производил столько беспорядка, сколько мог – а мог он изрядно, - чтобы Кричер никогда не оставался без работы. То было самое страшное наказание, которое ему удалось придумать для безобразного изменника-эльфа. С тоской осознавая скудость своей фантазии и мягкость собственной натуры, подводившей его всякий раз, как только ему удавалось измыслить настоящую, роскошную пытку для Кричера, Гарри рвал, швырял и пачкал, всякий раз призывая домовика яростным ревом. - Гадкий, ненавистный хозяин, - проныло жалкое существо, смахивая паутину с ушей, - что нужно тебе от Кричера? Зачем ты звал Кричера, отродье грязнокровки? - Убери здесь, скотина, - велел Гарри. – И попробуй только еще назвать мою мать грязнокровкой – я сожгу портрет старой мегеры. - Отвратительный, злобный хозяин, - прошипел Кричер. – Темный Лорд убьет тебя, а меня отдаст настоящему магу. Он ловко ликвидировал разбитую посуду, попутно сожрав разрушенный пирог, а книгу бережно вытер обрывками своей набедренной повязки и полой мантии Гарри. - Хорошая книга, - пробормотал он. – Магическая книга. Глупый хозяин ее не читает. Он совсем дурак. Ему ли справиться с Темным Лордом? - Что ты там бормочешь, гнусная тварь? – Гарри отобрал у домовика книгу, раскрыл ее – страницы оказались совершенно чисты. Кричер растянул рот в лягушачьей ухмылке. - Хозяин отпустит Кричера или разобьет что-нибудь еще? Может, хозяин разорвет книгу на клочки – ведь он не может прочесть в ней ни слова? - Убирайся к своей старой грымзе и не смей на глаза мне показываться, пока я тебя не позову! - Кричер не желает показываться на глаза хозяину, даже если хозяин его позовет, - ответствовал Кричер и без промедления исчез. Гарри знал: все то время, что Кричер не мыл, не убирал и не готовил отвратительную снедь, которой потчевал Гарри на завтрак, обед и ужин, он проводил в обществе портрета матушки Блэка, отбывавшего ссылку на чердаке. Они жаловались друг другу на жизнь и проклинали Гарри так громко, что порой и на первом этаже слышались отголоски этого сладкозвучного дуэта.
Svengaly: Перепалка с домовиком не принесла Гарри радости; он вынужден был признать, что не знает, куда себя девать, и что со стен этой пропитанной пылью комнаты ползут пауки отчаяния и одиночества. - Альбус, коварный чародей, бросивший меня в пучину чудес и позабывший научить плавать, я готов возненавидеть тебя больше, чем проклятого Снейпа! – вскричал он в отчаянии. Стоило ему произнести эти слова, как книга раскрылась на форзаце, чудесным образом на пергаменте проступили золотые буквы, затейливостью очертаний своих напоминающие арабскую вязь. «Дорогой Гарри! Настал и для тебя тот час, когда уныние овладевает жаждущим действий, но не находящим верного пути героем; горько сетуешь ты на старика, покинувшего тебя в трудное время. Знай же, Гарри, что недалек миг желанной победы над нашим общим врагом, ибо все свершившееся произошло согласно плану, намеченному мною сообразно расположению звезд и иным предзнаменованиям, каковые, должен заметить, я читаю с точностью, так и не достигнутой дражайшей Сибиллой. Признаюсь тебе, Гарри, что предсказания Сибиллы были неточны, а вернее сказать – ложны, и я сам способствовал тому, чтобы они исполнились, принудив Северуса довести их до сведения Темного Лорда; Северус же не мог отказать мне ни в этой просьбе, ни в любой иной по причинам, которые станут тебе известны позднее. Гарри, простишь ли ты меня когда-нибудь? Это я, я, и никто другой повинен в гибели твоих родителей. Я страшился признаться тебе в этом, и даже теперь, когда страха для меня более не существует, совесть не оставит меня в покое… Гарри, Гарри, нет мне прощения! Позволь же мне сделать прощальный подарок, мальчик мой, - эта книга откроется для тебя в минуту черной тоски, и занимательные истории, заключенные в ней, принесут тебе немало пользы, в чем ты вскорости убедишься. Не прощаюсь с тобой, Твой Альбус Дамблдор». - Что такое? О чем пишет этот путаный старик? – спрашивал Гарри, читая витиеватое письмо и щипля себя за запястье, чтобы убедиться, что все это ему не мерещится. - Он повинен в смерти моих родителей, и Снейп не мог отказать ему ни в одной его просьбе – какой вздор! Да и время ли сейчас читать нелепые истории? - Время! – выдохнули портреты. - Время! – огонь в камине вспыхнул, точно вырвавшись из драконьей глотки. Гарри пожал плечами и неохотно перевернул страницу. На желтоватом пергаменте проступила яркая миниатюра, исполненная художником в стиле, напоминающем о чудесных сказках «Тысячи и одной ночи». Гарри пригляделся: на каменном троне сидел не кто иной, как лорд Волдеморт, а перед ним толпились его приближенные, Петтигрю, согнувшись в подобострастном поклоне, приближается к трону... Фигурки задвигались. Петтигрю протянул своему господину причудливый кувшин из желтой меди – и вот алые буквы под миниатюрой проступили и сложились в слова: Повесть о Странном Подарке - Стало быть, Питер, ты не знаешь, кто делает мне столь подозрительный подарок? Петтигрю покачал головой в отрицании. - Я не посмел его уничтожить, мой Лорд, - пробормотал он. - Это, верно, ловушка, - Беллатрикс Лестранж протянула руку, пытаясь помешать Волдеморту взять сосуд. - Белла, Белла, - красные глаза насмешливо сверкнули. – Тебе ли меня защищать? Лестранж, бледнея, отступила. Волдеморт еще раз оглядел кувшин и решительно сломал печать, испещренную загадочными знаками. Тихий хлопок, и из узкого горлышка потянулась прозрачная ленточка дыма. Приближенные Лорда дружно вскинули палочки, сам же Волдеморт отступил на шаг назад, уронив кувшин, звучно загремевший. Облачко дыма увеличилось в размерах, сгустилось, приобретая четкие контуры, и в мгновение ока превратилось во вполне вещественную молодую особу. Ее смуглое и яркое лицо отличалось той непогрешимой красотой, какую встретишь лишь на Востоке; одеяние, состоявшее из короткой курточки, украшенной богатой вышивкой и позументами, пышных шаровар, стянутых на щиколотках золотыми браслетами и сафьяновых алых туфелек с загнутыми носами, было бы уместнее в роскошном серале, чем в промозглых подземельях. Однако неизвестная, казалось, не чувствовала холода; пронизывающий взгляд Волдеморта и явная угроза в движениях его соратников не заставили ее затрепетать от страха. Раздвинув губы в приятнейшей улыбке, она коснулась ладонью лба и промолвила: - О, мой повелитель! Я в полнейшем твоем распоряжении. - Вот как? А кто ты такая? – спросил Волдеморт с холодным любопытством. - Я – африта, а имя мое – Шахерезада, повелитель, и я принадлежу тебе, коль скоро тебе подарили сосуд, который служит мне обиталищем. - Шахерезада? – Волдеморт неприятно улыбнулся. – Не в родстве ли ты с супругой царя Шахрияра, прелестная пери? Беллатрикс издала протестующий возглас, оставленный Лордом и его подарком без внимания. - Я и есть султанша Шахерезада, - скромно призналась гостья. – Увы, могучий и доблестный супруг мой так пристрастился к моим историям, что готов был слушать их сутки напролет, и государство его стало приходить в упадок. Потому великий визирь втихомолку приказал удавить меня шелковым шнурком, пока царь охотился на арсланов в ущелье Сатанг. Но духам, населявшим волшебный Джиннистан, мои сказки пришлись по душе, и они превратили меня в африту. Я сплю в этом медном кувшине и вижу восхитительные сны; когда же рука мага сломает печать, я становлюсь его рабой и услаждаю его слух рассказами о странном и чудесном. - Или о будущем? – Волдеморт задумчиво посмотрел на африту. - Увы, драгоценный повелитель – пусть дни твои длятся вечно, подданные пребывают в покорности, а враги твои пойдут шакалам на корм, - увы, великий царь, я могу рассказывать и о будущем – но одни небылицы. Ведь я только сказочница, и мои истории пригодны лишь для того, чтобы развеять твою скуку. - А вот я слышал, такие существа как ты, могут строить дворцы, разрушать города… приносить золото? – при слове «золото» одутловатое лицо Петтигрю порозовело. Шахерезада вопросительно поглядела на Волдеморта, и тот повелительно кивнул: - Можешь ответить. - Люди, маленький господин с железной рукой, часто путают джиннов и афритов и даже полагают, что существа эти тождественны. Между тем то, о чем ты говоришь, могут сделать только джинны, но почти всех их в давние времена истребил царь Соломон за злобный нрав и непокорность. Африты же не столь могучие маги. У каждого из нас, как и у людей, есть один особенный талант, иной раз новоявленному владельцу африта совершенно не нужный. Но, разумеется, все мы обладаем магическими способностями, достаточными, чтобы уберечь своего хозяина от грозящей ему опасности, укрыть его от погони или избавить от смерти. - Я в этом не нуждаюсь, - промолвил Волдеморт высокомерно. Он откинулся на спинку трона и рассеянно погладил Нагини по клиновидной голове. - Ну что ж, я и вправду заскучал. Расскажи мне что-нибудь, африта. Кстати, каков был твой прежний владелец? - Он был с причудами, - с готовностью отвечала африта, - но человек добрый и великий маг. Однако, повелитель, я вижу, что ты превосходишь его магической силой, как и всех хозяев, которым я рассказывала свои истории за последнюю тысячу лет. Волдеморт улыбнулся и сделал поощрительный жест. - Желаешь ли ты услышать историю веселую или печальную, поучительную или легкую безделку? - почтительно осведомилась африта. - Я не нуждаюсь в поучениях и не испытываю тоски, которую нужно было бы развеивать веселыми рассказами. Пусть это будет что-нибудь… странное, - решил Волдеморт. – Однако учти, африта, меня нелегко удивить. - Мне ли, недостойной, удивить тебя? – вплетенные в косы золотые монеты замерцали, когда Шахерезада покачала головой. – Но общество, о котором я хочу рассказать тебе – союз, именующий себя «Клубом Афины» - и вправду можно счесть необычным. Слушай же, о повелитель!
Svengaly: Здесь следует рассказ о Клубе Афины. Председатель обвел собравшихся испытующим взглядом. Мрак, черный, как турецкий кофе, разбавляло лишь синеватое молоко лунного света, но председатель в темноте видел гораздо лучше, чем днем, и любил тьму гораздо больше, чем свет. - Все в сборе? – вопрос был задан для проформы, председатель и сам видел, что пустующих мест за столом не осталось. - Да, - подтвердил господин Отис, бессменный секретарь клуба на протяжении последней четверти века. - Отлично. Гху-гху, - председатель прочистил горло; гулкий голос раскатился под высокими сводами, потревожив сон пауков в их пропыленных гнездах. Члены клуба дружно повернули головы, приготовившись слушать. - Заседание клуба Афины объявляю открытым! Председатель ударил в гонг молоточком. Не успел стихнуть долгий медный звук, как невидимые прислужники (госпожа Никтея утверждала, что их девять, господин Бубо настаивал на дюжине, а престарелая Тута Альба полагала, что прислужников всего трое, но очень расторопных), принялись за сервировку праздничного обеда. В центре круглого стола поместили тяжелое блюдо чеканного серебра; выпуклого изображения Афины Glaycopis* на дне блюда не было видно из-под кусков дымящегося мяса. Перед каждым членом клуба положили по двузубой вилке с черенками слоновой кости - точными копиями знаменитой статуи, некогда украшавшей Акрополь. - Итак, дорогие друзья… - начал председатель. - Речь, речь! – крикнул молодой и несдержанный господин Глауцидиум и тут же стушевался под суровыми взорами старших товарищей. Председатель пошевелил лохматыми бровями, улавливая ускользнувшую было мысль, и продолжил: - Сегодня мы собрались здесь, чтобы отметить ночь зимнего солнцестояния - самую длинную ночь в году, и, хотя существуют некие моменты, омрачающие праздничное настроение, мы не позволим им повергнуть нас в уныние. История нашего клуба уходит в далекую древность, и часто нашим предшественникам приходилось жить в неспокойные времена, однако они всегда выносили испытания с честью и не подводили ни своих товарищей, ни своих подопечных. Так неужели мы уступим им в мужестве и находчивости? - Нет, не уступим! – эхо дружного возгласа заметалось по залу, натыкаясь на стены, прежде чем выпорхнуть в окно. - Нисколько в этом не сомневаюсь! Каждый из нас многого стоит и в одиночку, но вместе мы представляем собой силу подлинную и грозную, тем более грозную, что наши враги не подозревают о существовании нашего содружества. Никто не сможет повредить нашим подопечным, никто не нарушит спокойствия магического мира, потому что мы возьмемся за дело сами и преуспеем в нем, как преуспеваем во всех наших общих начинаниях. Итак, с праздником вас, дорогие мои друзья! - Ура! – на этот раз выкрик господина Глауцидиума поддержали все. Черные тени шевелились в углах, будто черные крысы, но ни одна крыса не рискнула бы покинуть убежище сегодняшней ночью. - Предлагаю всем подкрепить свои силы, после чего мы сможем приступить к обсуждению находки госпожи Никтеи. Госпожа Никтея горделиво приосанилась и первая вонзила свою вилку в кусок мяса. Остальные последовали ее примеру, и вскоре блюдо опустело. Сотрапезники некоторое время наслаждались тяжестью праздничного обеда в желудке. Нарушила благостное молчание госпожа Никтея, которой не терпелось похвалиться своей добычей. - Не пора ли начать? Председатель кивнул и подал знак секретарю. Минуту спустя господин Отис и господин Бубо, призванный на помощь, водрузили на стол золотую чашу. - Итак, - председатель подозрительно осмотрел чашу, - в ней и заключена часть души того самого мага? - Совершенно верно, - подтвердила госпожа Никтея. - Гхм-хм. Кто-нибудь желает высказаться?
Svengaly: - Господин председатель, можно мне? - выпалил господин Глауцидиум. - Прежде старших, юноша? – госпожа Тута Альба выпрямила спину, глаза превратились в щелочки. Ответом юноши, мятежным, но невнятным, она пренебрегла. - Что мы имеем? – рассудительно начала Альба. – Нам нужно любыми способами оберегать наших подопечных. Всякое существо, угрожающее их благополучию, следует обуздать, насколько это в наших скромных силах, а поскольку маг, заключивший в чашу частицу своей души, угрожает не только благополучию подопечных, но и самой их жизни, я предлагаю этот предмет уничтожить, ибо каждый из нас рискует лишиться любимого существа. - Так уж и каждый? – Никтея прищурилась на господина Бубо. – Некоторые белобрысые подопечные преотлично уживаются с этим самым магом. - Я попрошу! – вспылил Бубо. – Вы прекрасно знаете: семейство, вверенное моим заботам, находится сейчас в смертельной опасности, чему виной этот самый маг. Что касается оскорбительных эпитетов, то я мог бы и о вашем подопечном сказать пару слов. - Довольно, говорите по существу дела, - оборвал его председатель. - Что тут говорить? Избавиться от этой штуки немедленно! - Какие мы проворные! Избавиться! – Никтея сверкнула глазами. – Между прочим, я жизнью рисковала, ее добывая. - И что же вы предлагаете? – спросил председатель. - Надо ее использовать, - вмешался господин Глауцидиум. - Использовать как? – тихо осведомился председатель и посмотрел почему-то на Никтею. Та приняла независимый вид и отвернулась. - Как-нибудь, - Глауцидиум почесал бровь и нахмурился. – Это же волшебный предмет – ну вот! Придумаем что-нибудь! - Мы учтем ваше ценное предложение, - бесконечно вежливо и крайне ядовито отозвался председатель. – Господин Стрикс? Ваше мнение? Старший из трех братьев Стриксов откашлялся и завел: - Видите ли вы эту черную тучу, заволакивающую небосклон? Я не хочу пугать вас, но должен сказать, что она несет в себе смерть! Все невольно обернулись и посмотрели в окно. На чистом небе безмятежно сияла луна. - Я фигурально выражаюсь, - с неудовольствием заметил Стрикс. – Под тучей я разумею опасность, нависшую над нами и нашими подопечными. Наше спасение только в быстроте. Мы должны торопиться, а не то будет поздно. Я за то, чтобы уничтожить этот предмет, а затем приняться за поиски ему подобных. - Поддерживаем, - дружно заявили оба младших Стрикса. - Так. Думаю, и нашему секретарю следует высказаться, - председатель обернулся к господину Отису, придав своей круглой физиономии вопросительную мину. - Неоднозначный вопрос, чрезвычайно неоднозначный, - промямлил секретарь. – С одной стороны, это просто святотатство - уничтожить столь редкий артефакт, столь ценную реликвию. С другой стороны, - тут он вздохнул, - я хочу, чтобы война прекратилась. Что это за жизнь? Постоянные тревоги, постоянное напряжение, а ведь мой подопечный уже немолод… Не знаю, что и сказать. Я, пожалуй, воздержусь. - Самое время воздерживаться и прятать голову в песок, - фыркнула Никтея. - Госпожа Никтея, - сурово проговорил председатель, - это был недостойный выпад. Оскорблять заслуженного члена клуба, гораздо старше вас летами – стыдитесь! - Ничего, ничего, - доброжелательно заметил господин Отис. – Я не обижен. Молодости свойственна излишняя горячность. - Простите меня, господин Отис, - прошелестела смущенная Никтея. Старик снисходительно кивнул. - Что ж, - председатель постучал молоточком по столу, и негромкие разговоры в зале мгновенно прекратились. – Итоги таковы. Пятеро членов клуба высказались за уничтожение, двое – против, - я вас правильно понял, госпожа Никтея? - Угу, - ответила та. - … один воздержался. Большинством, к которому я присоединяю и свой голос, решено: чаша с частицей души некоего мага должна быть уничтожена. Никтея вздохнула, Глауцидиум надулся. - Приступим. Образуйте круг. В зале воцарилась тишина. Члены клубы Афины стояли, пристально глядя на чашу.
Svengaly: - Ста светильниками духов, - негромко начал председатель, – и жертвенниками Бэл-Мэродоха, - Девятью огнями Ора, - продолжила госпожа Альба. - Метеорами, вулканами и всем, что извергает пламя, - подхватил господин Отис. - Сгинь, сгори, расплавься! – дружно выкрикнули все вместе. Они двинулись вокруг чаши противосолонь; тонкая пыль, покрывавшая пол залы ровным слоем, поднималась легкими облачками от их движений; тени то вырастали до самого потолка, то, падая, метались по полу и стенам; и слаженно звучал хор глуховатых голосов: Соломоновой звездою В мир огня я дверь открою. Пусть расплавится металл, Что волшебник отливал. Чары сделаются сном, Станет золото – свинцом, Обернется в пламя лед И в падение – полет: Та душа, что здесь живет, Пусть навеки пропадет! Под мерный топот, под звучное клацанье когтей чаша засияла; постепенно слабое мерцание превратилось в яркий свет, пульсирующий в такт монотонному напеву. Желтый металл чаши сделался красным, а затем раскалился добела и пошел пузырями, изображение барсука исказилось, резные завитушки на чаше изгибались, точно маленькие кричащие рты. Чаша плавилась, в самом ее центре клубился сизый дым, и зловещее зарево освещало его изнутри багровыми сполохами. Все быстрее двигался хоровод, бормотавший заклинания, и вдруг из чаши, из самого центра дымного клубка, исторгся пронзительный вопль – так вопит вырванная из земли мандрагора. - Пусть навеки пропадет! Вопль оборвался, яростная белая вспышка - и чаша исчезла; лишь выжженное пятно отмечало место в центре стола, где она стояла только что. Члены клубы остановились, переводя дух и глядя друг на друга с гордостью и торжеством. - Дело сделано, - сказал председатель. - События сегодняшней ночи займут достойное место в летописи нашего клуба, - с гордостью отозвался господин Отис. - Ох, что-то мне нехорошо, - с неудовольствием промолвила госпожа Альба. - Окажите нам честь, позвольте проводить вас по дороге в Хогвартс, - господин Стрикс-старший был слишком хорошо воспитан, чтобы оскорбить престарелую Альбу прямым предложением помощи. - Что ж, нам все равно по дороге, - милостиво согласилась старуха. - Надеюсь, ваша подопечная встретит нас в своей человеческой форме, - пробурчал младший из Стриксов. – Недавно она выдернула мне перо из хвоста. - Она любит пошутить, - снисходительно ответила Альба. - Пора и нам, - решил председатель. – Мы положили почин великому делу, тем самым достойно отметив сегодняшний праздник. Итак, друзья мои, заседание клуба объявляю закрытым. Доброй всем ночи и славной охоты! - В самом деле, - господин Бубо переступил с ноги на ногу, - я снова голоден. Господин председатель, вы отправитесь в Хогвартс? - Думаю, это будет неуместно – учитывая ситуацию с моим фамилиаром, - задумчиво сказал председатель. - В таком случае, позвольте пригласить вас погостить в нашем поместье, - церемонно проговорил господин Бубо. - В другой раз, друг мой. Мне совершенно необходимо увидеть вашего подопечного, госпожа Никтея. - Для чего же? – удивилась та. - На то есть причина, - туманно отвечал председатель. - Что ж, в доме хватит места для всех членов нашего клуба, - радушно кивнула Никтея. – Вы окажете мне честь своим посещением, господин председатель. Милости просим.
Svengaly: Члены клубы поочередно взлетали на подоконник и вываливались наружу, во мрак; искристый морозный воздух принимал их с готовностью; широкие мягкие крылья серебрились в лунном свете. Бесшумно, словно хлопья пепла, пролетали они над заснеженным садом, не обрушив ни единой снежинки с ветвей старых яблонь. Прохожий маггл уставился на заброшенный особняк, приоткрыв рот. - Ну и чертова же уйма сов, - пробормотал он заплетающимся языком и невольно присел, когда двойная тень – огромного филина и белой полярной совы – пронеслась над его головой. На этом заканчивается рассказ о Клубе Афины. Nictea scandiaca – полярная сова Strix aluco – серая неясыть Glaucidium passerinum – воробьиный сыч Bubo bubo – филин Tuto alba - сипуха Otus asio – ушастая сова * Афина Совоокая (др.-греч.) - Совы! Надо же такое придумать! – Беллатрикс неумело улыбнулась, обернулась к мрачному, как туча, Волдеморту, - и улыбка ее растаяла. - Откуда ты… - Темный Лорд запнулся, - откуда ты берешь свои истории, африта? - Мои сказки стары, как мир, о господин мой, но всякий раз я рассказываю их на новый лад. Казалось, Шахерезада находилась в родстве с Нагини – с такой легкостью изгибался ее позвоночник в бесконечных грациозных поклонах. Волдеморт вскочил с трона и подошел вплотную к африте, устремив на нее взгляд, соединявший в себе властное приказание и скрытую угрозу. - Как ты узнала? – спросил он хрипло. - Не понимаю тебя, о властелин, - черные глаза, удлиненные краской, сияли, и не было в них ни тени мысли, ни проблеска души – лишь бесконечная почтительность. Над переносьем Волдеморта вспухла пульсирующая жила, зрачки загорелись густым пурпурным огнем. - А вот эта твоя история о чаше, она тоже стара как мир? – тихие слова капали с губ Темного лорда, словно яд. – Что тебе известно об этом? О частицах… Он замолчал, и столь зловещим было это молчание, что приближенные Волдеморта невольно отступили, укрываясь в тени. - Предметы, в коих заключена волшебная сила или какой-нибудь дух – обычное дело в сказках, - безмятежно отвечала Шахерезада. - Так же как и говорящие птицы и звери. Но кто и когда видел говорящую птицу на самом деле? Разве что бессмысленных попугаев. - Я не понимаю, мой Лорд, - заикнулся Петтигрю. - Конечно же, ты не понимаешь, - прошипел Волдеморт. – Что ты можешь понять, ничтожный ты глупец! Crucio! Жалкий писк вырвался из горла Петтигрю; он корчился на полу, точно крыса с переломленным хребтом, в наступившей мертвой тишине было слышно, как металлические пальцы скребут по полу, оставляя бороздки на каменных плитах. Волдеморт толкнул его ногой, постоял, размышляя, и вернулся на трон. - Так это была сказка? – рявкнул он, пронзая Шахерезаду злобным взором. - Да, повелитель. - Хорошо. Но что за странный подарок мне сделали! Ступай в свой кувшин, Шахерезада! Африта склонила голову, хлопнула в ладоши и, обернувшись дымом, втянулась в горлышко своего тесного обиталища. - Вот что, - Темный Лорд поманил к себе Беллатрикс. – Чтоб на наших собраниях не было никаких сов. Если хоть одна здесь появится – убить ее немедленно! Недоуменный ропот пробежал по рядам Упивающихся смертью, и тут же стих. Петтигрю тихо лежал на нижней ступени трона. Сбитая с толку Лестранж смотрела на своего господина во все глаза, пытаясь понять, что же так взволновало его в невинной сказке о совином клубе. – Дай мне кувшин, - велел Волдеморт Беллатрикс. Та с опаской взяла сосуд и протянула его Темному Лорду. Рассеянно поглаживая кувшин по выпуклому блестящему боку, Волдеморт задумчиво протянул: - Начало любопытное. Интересно, что за историю она расскажет мне завтра? Такова была первая ночь.
Svengaly: После этих слов следовал чистый пергамент. Гарри отложил книгу и потянулся, хрустнув позвонками. - Надо же, как он впечатлился, - Гарри хихикнул. – Ничего себе, сказочка. Дурное настроение его сменилось легким, игривым весельем, какого Гарри не чувствовал очень давно, и даже мысль о хоркруксах не вызвала привычного уныния. - Не пойти ли взглянуть, как там Хедвиг? Гарри направился к дверям, потом остановился и вернулся за книгой. - С Кричера станется куда-нибудь ее утащить, - сказал он себе. Хедвиг еще не вернулась с ночной охоты. Гарри разделся, сбросив одежду прямо на пол, и нырнул в кровать, но едва он угрелся как следует и расположился ко сну, как послышался резкий стук в стекло. - Ох, Хедвиг, - простонал Гарри. – Ну почему нельзя было вернуться чуть пораньше? Стук повторился, Гарри неохотно поднялся и открыл окно. Хедвиг ввалилась в комнату, от ее оперения пахло морозом и кровью. Не успел Гарри опустить раму, как требовательное уханье заставило его отшатнуться, и мимо него протиснулся крупный филин. - Это еще кто? – пробормотал Гарри, вспомнил историю Шахерезады и невольно улыбнулся. Филин взгромоздился на клетку, внутри которой уже устроилась Хедвиг, и проникновенно посмотрел на Гарри. Пучки перьев торчали над круглой головой, словно рожки, придавая незваному гостю мефистофельский вид. - Ну и что тебе нужно? – неуверенно спросил Гарри, в свою очередь внимательно оглядев птицу и не обнаружив на ее лапе письма. – Летел бы ты домой, приятель. Гарри протянул руку к филину, и в тот же миг кривой желтый клюв ловко ущипнул его за подушечку большого пальца. Гарри ахнул и отскочил. «Еще дешево отделался», утешил он себя, зализывая ранку. «Мог бы и вообще без пальца остаться». Секунду хозяин и непрошеный гость созерцали друг друга, не пытаясь нарушать дистанции; что-то неуловимо знакомое чудилось Гарри в полной мрачного достоинства позе и пристальном, недружелюбном взгляде его нечаянного визави. «А вдруг это какой-нибудь анимаг?» Гарри попятился, вытянул палочку из-под подушки и рывком обернулся. Филин с самой прозаической миной искал под крылом, явно утратив интерес к дальнейшим беседам. Гарри нерешительно потоптался на холодном полу, в то время как ледяные зубки сквозняка кусали его за голые пятки. - Совсем мне голову задурили этими сказками. Ладно, сиди тут до утра, раз уж так тебе хочется. Гарри махнул рукой и вернулся к тому занятию, от которого его отвлекли столь бесцеремонно, но заснуть теперь оказалось не так-то просто: сначала ему сделалось жарко, и он откинул одеяло, потом у него застучали зубы, и он начал кутаться. Дом постанывал и поскрипывал; за панелями шуршали крысы, бубнили портреты, рассыхались половицы, и все эти чуть слышные звуки сливались в негромкий, но чрезвычайно раздражающий шум. Гарри вздохнул, смирившись с тем, что Морфей не спешит заключить его в свои уютные объятья, и открыл глаза. Слабое свечение привлекло его внимание, бледное, походившее на лунный блик, но располагавшееся не напротив окна, а в самом темном углу спальни, подле неразожженного камина. Гарри поднялся на локтях, всматриваясь в туманное пятно, приобретавшее все более определенные контуры. Вскоре в нем безошибочно можно было угадать очертания человеческой фигуры. - Директор! – воскликнул Гарри. – Неужели это вы? - Здравствуй, Гарри, - взмахом руки Дамблдор остановил Гарри, порывавшегося вскочить. - Прошу тебя, не приближайся. Отчего-то ни возвращение директора, ни странное его обличье не вызвало у Гарри ни малейшего удивления - лишь только радость, смешанную с легкой обидой. - У меня столько вопросов к вам, я даже не знаю с чего начать, - заговорил Гарри, увидев, что Дамблдор не собирается начинать разговор первым. - Вы написали мне о том, что предсказание Трелони было ложным… то есть, нет, об этом позже… ваша смерть: я видел ваше мертвое тело, я был на ваших похоронах, а сейчас вы здесь… я ничего не понимаю. Дамблдор поправил очки. От движения его фигура покрылась рябью и накренилась в сторону - так наклоняется пламя свечи на сквозняке. - Видишь ли, Гарри… кажется, этого филина у тебя раньше не было. - Это не мой, - машинально ответил Гарри, - Прилетел откуда-то сегодня вечером вслед за Хедвиг. - Понятно. Так вот, Гарри, относительно моей смерти. Должен сказать тебе в первую очередь, что физическое тело не всегда является благом, иногда оно довольно-таки сильно обременяет, и, отделавшись от него, можно раскрыть для себя дивные новые миры, переполненные знаниями и тайнами, недоступными смертным. Ты слишком молод, чтобы понять, как хорошо быть свободным от капризов плоти, от докучных страстей. И все-таки я никогда не решился бы пожертвовать жизнью, пусть наполненной болью и страданиями (а в последние месяцы мучения мои были поистине адскими), если бы этого не требовало наше общее дело - победа над Темным лордом. И даже зная, что умрет лишь мое тело, а дух останется невредим, что моя память, мои привязанности, все, что я любил и чем дорожил – все это останется со мной, я все же испугался в последний момент и готов был остановить Северуса. К счастью, ранее я отдал ему приказ в такой форме, что он просто не мог меня ослушаться. Поверь, Гарри, мое, скажем так, новое положение принесет нам успех. - Да, вы писали насчет ваших великих планов, которые скоро претворятся в жизнь, и тогда нас ожидает блистательная победа, - отозвался Гарри без особого энтузиазма. – Лучше скажите мне другое: вы узнали, где находятся хоркруксы? Что я должен делать? Я больше не могу сидеть в этом доме, изнывая от безделья. - Терпение, Гарри, терпение. Ты должен оставаться здесь. Прошу тебя, прекрати поиски хоркруксов на некоторое время. Ты прочитал книгу, которую я тебе оставил? - Там только одна история. Забавная довольно-таки - но ведь это лишь сказка, а до сказок ли сейчас? - Ты должен прочитать книгу до конца. - Но как же… А хоркруксы? Директор! А Снейп? Директор, где вы? Гарри рывком сел в кровати. Серебряные иглы дневного света пробивали потраченные молью шторы насквозь. - Сон, - произнес Гарри разочарованно. – Так это был сон. Он посмотрел на клетку Хедвиг: сова дремала на своем насесте. Филина в комнате не оказалось. Оконная рама была плотно затворена. - И это приснилось! А книга? Книга лежала на столике, там, где Гарри оставил ее накануне вечером. Гарри раскрыл ее. Это было старое, потрепанное издание «Арабских ночей»; как ни листал Гарри плотные пожелтевшие страницы, ни рассказа о Клубе Афины, ни продолжения истории о странном подарке он не нашел. - Вот так-то, дорогой мой, - сказал Гарри в растерянности. – Излишества в горячительных напитках до добра не доводят. TBC
eonen: Вот и мой любимый автор появился! Какое счастье, что теперь в наличии несуразно огромные смайлики, готовые выразить мое восхищение вашей новой историей! С нетерпением ожидаю продолжения, а сейчас бегу перечитывать вновь. Оплести вашу историю золотым переплетом, и можно добавлять тысячу и вторую ночь к предидущим...
Svengaly: Мой любимый читатель! Какая встреча! Я ужасно рада. (Никак я к этим смайлам не привыкну) Спасибо за ваш отзыв - вы, как всегда, чересчур ко мне добры. А продолжение не заставит себя ждать: фик, собственно, уже закончен, но, поскольку он довольно объемный, выкладывать его я собираюсь частями - зато регулярно.
Svengaly: За окнами стоял туман, грязно-белый, непрозрачный; туман походил на дементора, он высасывал решимость и подавлял волю; он вползал через щели в дом и растворялся в воздухе, пока единственной потребностью Гарри не сделалось желание свернуться клубком и заснуть лет на десять-пятнадцать. На него все больше наваливалась дремота; настоящий сон не приходил, однако и пробудиться полностью ему не удавалось. Туман проникал в сознание, притупляя всякое чувство, и Гарри даже не возмутился качеством овсянки, которую Кричер принес ему на завтрак, лишь равнодушно сказал: «Убери». Впрочем, когда Гарри получил ту же овсянку в той же тарелке на обед, он все же несколько оживился и пригрозил надеть тарелку домовику на голову. - Злобный хозяин опять угрожает Кричеру, - захныкал эльф. - Озлобишься с тобой, - вяло ответил Гарри. – Мало того, что ничего приятного от тебя не услышишь, так ты еще и готовить абсолютно не умеешь. - Я? - возмутился Кричер. – Я не умею готовить?! Я не хочу готовить для гадкого, мерзкого хозяина, который все время ругает несчастного Кричера! - Я из-за тебя, предателя, крестного лишился, и ты еще ожидаешь от меня хорошего отношения? К слову, если б я тебя и любил, как родного, вот эта жижа, которую ты изготовил, - Гарри потряс тарелкой, - комплиментов не заслуживает. - Я презираю комплименты, - ответил Кричер с пафосом. – Пусть лучше меня бранит чистокровный маг, чем хвалит грязнокровка! - Я тоже не в восторге от твоего общества, - Гарри закрылся газетой. – Сгинь. Кричер с готовностью сгинул. Так прошел день, а с приближением ночи ледяной ветер разорвал туман в клочья и закружил их, словно мертвые листья. Уединение делало тоску еще невыносимей, впрочем, даже мысли о том, чтобы пригласить к себе кого-нибудь из друзей или самому отправиться к ним, не приходило Гарри в голову. Он чувствовал настоятельную потребность в одиночестве, хоть оно и не приносило ему ни радости, ни мира; он как будто был принужден запереться в пустом доме чуждой волей, противиться которой был не властен. Однако падать духом казалось ему недостойным, и он постарался приободриться. Гарри просидел в гостиной до половины одиннадцатого, читая старый учебник по Защите от темных искусств, пока не почувствовал, что голова его отяжелела. Тогда он поднялся в спальню. Томик «1001 ночи» по-прежнему лежал на столике у кровати. - Почему бы и нет? – пробормотал Гарри, глядя на него. – Я ведь их и не читал никогда. Свеча, которую он нес в руке, догорала. Гарри порылся в шкафу и, отыскав несколько запасных, вставил их в большой канделябр у кровати. В комнате сразу стало уютнее и даже как будто теплее. Ветер гудел за окнами, но в доме стояла глубокая тишина, и у Гарри возникло чувство, будто он один во всем мире, устроился со своей книгой на малом островке света и тишины, вдали от бурного океана жизни. Гарри нырнул под одеяло и открыл книгу с трепетом предвкушения. - Я что, снова сплю? Знакомая миниатюра оказалась на месте, так же, как письмо Дамблдора и рассказ о Клубе Афины, прочитанный им прошлой ночью. Внезапно точно сквозняк прошелся по спальне, шевельнул волосы Гарри – филин мягко спланировал на огромный гардероб и расположился на нем, подобно горгулье на соборе Парижской богоматери. Гарри неуверенно шикнул на птицу и опустил глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как на чистом дотоле листе проявляется многоцветная картинка, почти в точности повторяющая первую, с тем лишь различием, что Шахерезада уже стояла рядом с троном, сладко улыбаясь своему повелителю. И снова нарисованные люди зашевелились, обретая колдовскую жизнь, а под миниатюрой Гарри прочитал: Продолжение повести о Странном Подарке.
Svengaly: Продолжение повести о Странном Подарке. Петтигрю подобрался к трону боком, будто краб, выставив вперед стальную клешню и косясь на только что принявшую свой телесный облик африту. Лестранж с насмешливой брезгливостью посторонилась, освобождая ему место. - Как здоровье? – шепотом спросила она. Петтигрю злобно ощерился, обнажив испорченные зубы. - Замолчите, - велел им Волдеморт, заставив обоих вздрогнуть и сжаться. Однако взрыва гнева на сей раз не последовало. Напротив, Темный Лорд, казалось, пребывал в отличном настроении. Он с торжеством поглядел на Шахерезаду, оправлявшую лепестки газовой блузки на груди, и прошипел: - Чаша на месте! Африта безмолвно склонила голову, будто говоря: «Могло ли быть иначе?», но если бы Темный Лорд уловил коварную усмешку, промелькнувшую в темных глазах и мгновенно скрытую опустившимися ресницами, он задумался бы, вправду ли есть у него повод для торжества. - А все-таки скажи, как ты сочиняешь свои истории, - потребовал Волдеморт. – Как я понял, они всегда современны твоему новому владельцу; однако, если ты и вправду проспала в своем кувшине изрядное количество времени, как ты можешь знать, что произошло в мире в твое отсутствие? - О мудрейший из магов, - промолвила Шахерезада, - скажи, можешь ли ты увидеть ароматы и запахи, витающие в воздухе? - Увидеть? Нет. - Но они существуют, мой господин? - Разумеется, они существуют! Я велел тебе отвечать на вопрос, а не задавать мне новые! - Царь времени, мой ответ таков: воздушная среда, окружающая нас, полна не только запахов и звуков, но также мыслей, чувств и воспоминаний людей, живущих здесь и сейчас; существа вроде меня улавливают эти эманации с такой же легкостью, с какой смертные обоняют аромат розы или вонь разложившегося мяса. Вот тот материал, из которого построены воздушные дворцы моих сказок. Я могу рассказать историю о человеке, которого никогда не видала и о котором ничего не слышала, но те, кому этот человек знаком, узнают его в нарисованном мною портрете - хоть портрет и не будет полностью схож с оригиналом. - То есть, ты читаешь мысли? – уточнил Волдеморт. - В некотором роде да, мой господин. - И мои мысли ты тоже можешь прочесть? – вкрадчиво поинтересовался Темный Лорд. Беллатрикс Лестранж с торжествующей улыбкой потянулась за палочкой. - Нет, превосходнейший, - Шахерезада была сама покорность и простодушие, - я говорила лишь о мыслях и чувствах смертных. Но ведь ты не смертен. Воспоминаний твоих приближенных и наложниц (Беллатрикс гневно вскинулась, но не посмела запротестовать вслух) мне будет вполне достаточно. - Гм. Ну хорошо. Расскажи мне историю о человеке, которого я знаю, - которого знают все, кто здесь присутствует. О Гарри Поттере. Да, расскажи мне о нем. - Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель. Шахерезада помолчала, собираясь с мыслями, и негромко заговорила. Здесь следует рассказ о Немузыкальной Шкатулке. - Эта книга полезна, - мрачно говорил Гарри Рону и Гермионе, шагая по опустевшим коридорам Хогвартса. Студенты разъехались на каникулы – с тем, чтобы больше не возвращаться, учителя мрачно сидели по своим кабинетам, упаковывая вещи и прощаясь со школой; даже призраки впали в уныние и не показывались. Утром из Хогвартса отбыли Филч и миссис Норрис. Рона так потряс их исход, что за весь день он произнес от силы полдюжины слов и сейчас упорно молчал. - Когда я встречусь со Снейпом, я должен знать его приемы. - Гарри, неужели ты думаешь, что Снейп не сумеет отразить собственные заклинания? – печально спросила Гермиона. – К тому же с тех пор, как он делал заметки на полях своего учебника, прошло довольно-таки много времени. Принца-полукровки больше нет. Он вырос. Гарри упрямо покачал головой. - Мне нужна эта книга. Нужна, и все. Они миновали гобелен с танцующими гоблинами. - Мы будем здесь, - сказала Гермиона. Рон кивнул, все так же молча, и прислонился спиной к стене, настраиваясь на ожидание. «Мне нужно вернуть книгу. Учебник Принца-полукровки», - Гарри закрыл глаза и трижды прошел вдоль стены. – «Нет, не так. Мне нужно вернуть книгу, которая принадлежала Снейпу. Она мне необходима» Гарри открыл глаза: дверь была перед ним. Он распахнул ее и вошел, не оглянувшись на друзей. У чучела тролля он остановился на миг, припоминая дорогу, повернул - вот и старый буфет. Гарри потянул за покоробленную дверцу; буфет жалобно заскрипел, раскрывая пыльное нутро. Застоявшийся запах полуистлевших старых вещей и сухого дерева заставил Гарри поморщиться. Бюст волшебника с отбитым носом, похожий в своем парике и тиаре на свихнувшегося сифилитика-судью, угрожающе покачнулся. Скелет пятиногой твари уставился на Гарри черными провалами глазниц. Жизнь существа не задалась с самого начала. «Моя тоже», мысленно утешил его Гарри, и сунул руку за скелет, пытаясь нащупать учебник. Книги не было. Некоторое время Гарри бессмысленно шарил рукой в пустоте, надеясь наткнуться на знакомый переплет, но пальцы его осязали лишь шершавую поверхность полки. Гарри оттолкнул скелет и заглянул внутрь. Некий прямоугольный предмет виднелся у самой стенки, и надежда на миг вспыхнула в сердце Гарри, тут же угаснув: предмет казался слишком большим для книги. Гарри вытащил его – это была шкатулка из потускневшего от времени черного дерева, крышку украшал гладкий овальный медальон слоновой кости. «Где дневник?» Гарри бездумно покрутил в руках шкатулку. Вещица оказалась тяжелой. Гарри попытался откинуть крышку, но лишь расцарапал руку о штырь, для чего-то вделанный в боковину шкатулки.
Svengaly: «Не мог же Снейп догадаться, куда я его спрятал?» Недоброе предчувствие кольнуло его. - Что, если он увидел? – вслух сказал Гарри. В одном достоинстве Гарри Северусу Снейпу отказать не мог - в окклюменции он был силен. Он во многом силен, с горечью признался себе Гарри. Без подсказки мне нелегко даже несложное зелье сварить – а он в мои годы изобретал непростительные заклятия. Если бы только Дамблдор оказался прав… если бы Снейп оставался на нашей стороне… Будь он проклят. Гарри машинально водил оцарапанным пальцем по крышке шкатулки и любовался тем, как начинает блестеть смоченная кровью поверхность – точно покрытая лаком. Да, если бы Снейп остался на нашей стороне, и Драко не последовал примеру своего отца, Дамблдор сейчас был бы жив. Гарри вспомнил очки-половинки, съехавшие набок, струйку крови на белой бороде, и слезы подступили к горлу. «Я не стану плакать, - ожесточенно сказал он себе. – Сейчас не время для слез. Наступит день, и смогу оплакать все свои потери разом. Дамблдора. Сириуса. Родителей. И Хогвартс – такой, каким он мог стать бы для меня, если бы не война с Волдемортом». И все же он не смог справиться с собой – слезы покатились по его щекам и закапали на гладкую крышку шкатулки, смешиваясь с кровью. «Это, наверное, музыкальная шкатулка. Старая маггловская игрушка, - беспорядочно думал Гарри, стараясь отвлечься. Да, вот этот штырек – сломанный ключ». Гарри достал палочку, превратил стальной обломок в коротенький ключик и повернул его. Очки запотели от духоты и слез, Гарри вытер их о мантию, когда же снова надел, то увидел, что медальон откинулся, точно маленький люк. Из шкатулки поднялись две фигурки, вырезанные из дерева, когда-то ярко раскрашенные, а сейчас довольно облезлые: ангел в белом, с облупившейся позолотой на крыльях, и дьявол в черном плаще и красной шапочке – горбоносый, язвительно улыбающийся и чрезвычайно похожий на Снейпа. «Хочу, чтобы Дамблдор был жив. Чтобы чертов Малфой сидел на заднице и не строил из себя убийцу. Чтобы этот ублюдок Снейп оставался верен Дамблдору. Сволочь неблагодарная». В приступе ярости Гарри потянулся к фигурке дьявола, собираясь сломать ее, но, едва он коснулся ее окровавленными пальцами, как заработал механизм, послышался тихий скрип, и фигурки закружились в невеселом механическом танце. И вдруг Гарри почудилось, что фигурки стоят на месте, а Выручай-комната, и сам Гарри, и весь мир закружились вокруг шкатулки. Гарри попытался бросить ее, но она точно приросла к его рукам. Гарри казалось, что он вращается, и так быстро, что все предметы вокруг превратились в размазанную серую полосу, тошнота подступила к горлу, в ушах нарастал унылый, томительный гул, в котором отчетливо слышался скрежет заржавленного механизма, сделавшийся непомерно громким, взгляд застелило туманной пеленой – а дальше ничего не стало. - Гад этот Малфой. Хорек, - сказал Рон, задыхаясь от быстрого шага. – Надо же, настучать Снейпу, что ты пользуешься чьими-то записями на Зельеварении! И как раз перед экзаменами! Может, он Упивающийся, как ты думаешь? По-моему, он за всю свою жизнь ничего хорошего не сделал, только и думает, как бы кому напакостить. - Вряд ли. Кишка у него тонка, у труса. Ты посмотри на него, - заметил Гарри. - Бледный, страшно смотреть, вздрагивает от каждого шороха. И никуда не выходит за пределы школы. Кажется, директор велел его охранять. Я видел Тонкс… - Я думал, она охраняет тебя, - хмыкнул Рон. - Я в этом не нуждаюсь, - надменно сказал Гарри. - Какие мы крутые, - Рон ухмыльнулся. – Головокружение от успехов? Без этого учебника ты бы таких результатов не добился. Эх, почему мне он не достался?! Рон стукнул себя кулаком по голове и взвыл. - Кажется, мне придется поплатиться за свое везение, - мрачно сказал Гарри. – Вчера меня допрашивала целая судейская коллегия: Дамблдор, Слагхорн, Макгонагалл. Еще чуть-чуть - и Снейп применил бы Веритасерум. - Гад, - проворчал Рон, вспоминая последнее занятие по З.О.Т.И. Гарри вздохнул. - Они мне не поверили. А Малфою и Снейпу поверили. Как будто эти двое всегда говорят правду. - Ну, на этот раз они сказали правду, верно? – заметил Рон не без невольного злорадства. Гарри прикусил губу. - Больше не будешь им пользоваться? – после непродолжительного молчания спросил Рон. - Буду, - упрямо ответил Гарри. – Пусть остается в Выручай-комнате, я стану приходить и читать его перед очередным занятием. Перепишу заметки на полях в свой новый учебник – пусть докажут, что я не сам до этого додумался! Он вспомнил укоризненный взгляд Дамблдора и побагровел. - Отличная мысль! – одобрил Рон. - Знаешь, приятель, ты совсем не так безнадежен, как может показаться на первый взгляд. - Но-но! – Гарри шутливо замахнулся. – Не забывай, с кем разговариваешь. Перед тобой – последняя надежда Волшебного мира. - О я, несчастный! – Рон закатил глаза. – Нет мне прощения! - Пойдешь со мной? - Зачем? Слоняться в коридоре? – Рон пожал плечами. – Кстати, когда ты собираешься делать задание по Трансфигурации? - Вот закончу с уроком по Зельеделию и займусь, - пообещал Гарри. – Ты в библиотеку? - Угу. - На меня книжки возьми. - Угу. Рон ушел, помахивая сумкой. Гарри вздохнул и направился на восьмой этаж. - Кто ее взял? – злобно вопрошал он у пятиногой твари получасом позднее. – Какая сволочь ее утащила? Кого мне проклясть? Тварь не давала ответа и оставалась полностью индифферентна к постигшей Гарри утрате. - Снейп, - решил Гарри. – Но откуда он знал, где искать? И главное, что искать? Гарри подтащил к буфету колченогий табурет и еще раз обследовал полки. Единственной его добычей стал небольшой деревянный ларчик, не блещущий украшениями и к тому же не желавший открываться – убогая замена учебнику Принца-полукровки. Гарри застонал от разочарования. - Ну как же так? Что мне теперь делать с зельями? Я должен сдать экзамены, иначе в школу авроров мне не попасть – и как же я тогда смогу справиться с Вол… Ой! Тут он разодрал руку о гвоздь, торчащий из полки, и разразился потоком ругательств. Шкатулка, окропленная его кровью, покатилась по полу и остановилась чуть поодаль. От сотрясения старый механизм заработал, откинулась крышка, и показались две фигурки. Гарри наклонился, чтобы взять шкатулку, на миг забыв о пораненной руке. Ему показалось, что фигурки выжидательно смотрят на него: облупившийся ангел с равнодушной усталостью, дьявол – с насмешливым нетерпением. - Что вам нужно? Чего вы хотите? – шепотом спросил Гарри и, тут же опомнившись, усмехнулся собственной глупости: спрашивать кукол, чего они хотят! Лучше бы себя спросил, чего я хочу от жизни, подумал он. Гарри сел на табурет, поставил испачканную кровью шкатулку на колени. Чего он хотел? Мира. Он хотел мира. Хотел, чтобы родители его остались живы, чтобы Волдеморта не было и в помине – пусть он никогда не появляется на свет. Ведь могло случиться и так… - Я хочу жить, - Гарри закрыл глаза и откинул голову, опираясь затылком о дверцу буфета. Мучительно заныл шрам, боль опоясала голову багровым кольцом, - я просто хочу жить, жить, как все… Фигурки закружились в медленном танце, но Гарри не заметил этого. Под опущенными веками метались красные всполохи в непроглядной тьме, и мир вокруг вращался, вращался все быстрее, затягивая его в черный омут небытия…
Svengaly: - Это несправедливо, - угрюмо говорил Гарри. – Отец мог бы и сделать что-нибудь, поговорить со Снейпом, ну, я не знаю. В конце концов, Снейп на мне из-за него отыгрывается. - Ты уверен? – Рон остановился, чтобы поправить сползший ремень сумки. - Угу. Сириус рассказывал, что они со школы терпеть друг друга не могут – вроде как они с друзьями всегда над Снейпом подшучивали, и всякое такое. Правда, отец говорит, что все это ерунда, что дело именно во мне, и что человек не может столько лет помнить школьные обиды, - но то ведь человек. А то Снейп. - Ты и правда на Зельеварении не блистал… раньше, - Рон сделал робкую попытку сохранить объективность. – Неудивительно, что у Снейпа появились подозрения – с чего это ты вдруг так резко поумнел? - Ты вообще на чьей стороне? – мрачно спросил Гарри. - На твоей, - с готовностью ответил Рон. - А я уж думал, вы с Гермионой сговорились. Та тоже все время нудит: «Это нечестно» да «Это неправильно». А дарить навороченные метлы слизеринской команде – это честно? - А метлы тут причем? – окончательно запутался Рон. - При том, что Слизерин в этом году выиграет кубок, - хмуро ответил Гарри. – Опять. А я не Малфой. У меня нет отца - члена попечительского совета, и крестного – декана Слизерина, и кучи денег. Все, что у меня есть – это учебник Принца-полукровки. Ты же не станешь отрицать, что все те баллы, которые я заработал на Зельеварении с его помощью, для нас определенно не лишние? - Гарри, а может, хватит? – жалобно спросил Рон. – Если тебя на этом поймают, у нас вообще никаких баллов не останется. Снейп тебя подозревает. Макгонагалл на тебя косится. И вообще, я видел, как Малфой шлялся где-то неподалеку. - Малфой слишком занят твоей сестрой, чтобы тратить время на нас, - сумрачно отозвался Гарри. Рон застыл, как громом пораженный. - Что? Что ты сказал? - А ты еще не в курсе? – Гарри вздохнул. – Джинни решила испробовать свои чары на хорьке. И он пал жертвой. Можешь гордиться. - Я убью Джинни, - кровожадно пообещал Рон. – И Малфоя тоже. - И тогда твой отец потеряет работу. Не будь идиотом. - А мне казалось, Джинни и ты… - Мне тоже так казалось, - сухо ответил Гарри. – Подождешь меня здесь или пойдешь со мной? - Подожду здесь, - отозвался расстроенный Рон. – Мне есть о чем подумать. Моя сестра! Гарри, я в это не верю. Гарри только вздохнул. В Выручай-комнату ему удалось попасть не сразу; четверть часа он прохаживался по коридору, переиначивая на разные лады свои просьбы, но всякий раз, открыв глаза, видел лишь голую стену. Гарри уже отчаялся увидеть заветную дверь, когда случайно произнес нужную фразу. Он поспешил войти. - Повезло, - сказал он себе, пробираясь улицами и переулками, образованными скоплением старой мебели и какого-то невообразимого хлама. Но на том его везение и закончилось. - Поверить не могу, - Гарри лихорадочно вышвыривал вещи из старого буфета. – Она же была здесь! Я сам ее сюда положил. Бюст, стоявший на буфете, внезапно покачнулся и обрушился на пол, Гарри едва успел отпрянуть. Он ошеломленно выругался и постоял немного, ожидая, когда перестанет колотиться сердце. - На волос правее, - пробормотал он, - и лежать бы мне тут с проломленным черепом. И никто никогда бы меня здесь не нашел. Ну где же учебник? Чертовщина какая-то. А это что? Он оглядел небольшую старинную шкатулку. - Забавная штучка. Ой! Сломанный ключ шкатулки оцарапал ему палец. - Черт! – прошипел Гарри, осматривая ранку. – Что же это мне так не везет в последнее время? От обиды и жалости к себе на глаза наворачивались слезы. - Хочу, чтобы все было по-другому, - жарко зашептал Гарри. – Хочу стать героем, чтобы все надеялись на меня, чтобы от меня зависела судьба… целого мира! («Мечтать так мечтать!» – решил он). Меня бы все уважали, а Снейп… а Снейп бы был преступником, и все бы поняли, какой он негодяй. А обо мне писали все газеты, и Джинни бы смотрела только на меня. Гарри тихо рассмеялся: нарисованная в воображении картина нравилась ему все больше. - А Малфой, - вошел он во вкус, - сделал бы что-нибудь ужасное и вылетел из школы ко всем чертям! Он посмотрел в пространство невидящим взглядом, мечтательная улыбка блуждала по его лицу, а пальцы поглаживали крышку шкатулки, пачкая ее кровью. - В конце-то концов, имею я право на одно желание? Надо же, а эта штука работает. Как это она сама завелась? Что такое? Что происходит?!! … много ли на свете людей, довольных тем, что они имеют? На этом заканчивается рассказ о Немузыкальной Шкатулке.
Svengaly: - Любопытно, - протянул Волдеморт. Выглядел он так, словно ожидал услышать нечто иное, не совсем для него приятное, и теперь испытывал облегчение от того, что речь зашла о предмете, далеком от раздражающей его темы. – Значит, это вещица исполняла желания? - Да, мой повелитель, но история моя была совсем не об этом. - Как не об этом? Ты же сама назвала ее рассказом о Немузыкальной Шкатулке. - О царь времени, я разгадала твое намерение, - с лукавой улыбкой проговорила Шахерезада, - ты испытываешь твою недостойную служанку. Мой повелитель, наделенный столь великим умом, разумеется, сразу же понял, что речь в этой скромной аллегории шла о том, сколь несчастливы были бы смертные, если бы их желания обладали способностью мгновенно исполняться. Человеку, - как, впрочем, и всякому иному существу, - свойственно быть недовольным положением, в котором он пребывает, и стремиться к лучшей доле. Не будь этого стремления, жизнь на земле прекратилась бы, ведь отсутствие движения означает смерть. Однако надлежит помнить и о том, что перемены могут завершиться результатами, которых никто не ожидал. Вероятно, Темный Лорд все же не проявил проницательности, которую ему приписала африта, потому что отвел глаза с видом слегка смущенным и в то же время рассерженным. - Разумеется, - процедил он, - разумеется. А ты, Петтигрю, ты-то уловил суть? Петтигрю отчаянно заморгал, пытаясь сообразить, какой ответ должен понравиться своенравному хозяину, но озарение не спешило его посещать, а Лорд начал проявлять нетерпение. - Это история про Поттера, - сказал Петтигрю наконец, - который опять нашел какую-то штуку. Вечно он что-нибудь находит, хуже всякой крысы, право. Только я не понял, ему что, память отшибло? Он ведь три раза за этой шкатулкой приходил, и никак не мог вспомнить, что уже ее когда-то видел. Волдеморт откинул голову и расхохотался. Петтигрю украдкой огляделся, выбирая местечко посуше и поровнее и готовясь к очередному Crucio. - Вот, Шахерезада, таковы мои слуги, - сказал Волдеморт, отсмеявшись. – Удивительно ли, что я все еще не преуспел в своих начинаниях? - Мой повелитель, - кротко отвечала африта, - достоинство слуги не в уме, а в исполнительности. Твоим подчиненным не обязательно думать, ведь ты думаешь за них, о великий! Петтигрю поглядел на Шахерезаду с неописуемой признательностью во взоре. - Да, - признал Волдеморт без ложной скромности. – Я буду думать за всех. Исполнительность… пожалуй, ты права. Что же касается умников, любопытно было бы узнать, где обретается Северус Снейп? Мне бы хотелось побеседовать с ним, и когда он наконец обнаружится - не моя вина, а его беда, если наш разговор не придется ему по вкусу. Волдеморт плотоядно улыбнулся, Петтигрю мерзко захихикал, а Лестранж злобно оскалилась. - Ступай в кувшин, Шахерезада, - велел Волдеморт. – Ты меня развлекла, но довольно на сегодня вымышленных историй, ибо я собираюсь делать историю настоящую! Такова была вторая ночь.
Svengaly: - Да как кому-то в голову пришло, что я смог бы променять родителей на эту чертову славу, от которой сроду ничего, кроме неприятностей, не видел! – вскричал Гарри с возмущением. - Хозяин меня звал? – кисло спросил соткавшийся из воздуха Кричер. - За каким дьяволом ты мне сдался, урод? – рявкнул Гарри. – Хотя нет, не уходи. Стой, я сказал! Кричер, злобно ворча, обернулся. - Видишь этого филина? Гарри махнул рукой в сторону гардероба. Кричер бросил взгляд на неподвижную птицу и как-то присел и съежился. - Кричер видит, хозяин, - пискнул он. - Не знаешь, откуда она? - Нет, хозяин, этого Кричер не знает, - Кричер старательно отвел глаза и уставился в холодную топку камина. - Ты ведь не врешь мне? – с подозрением спросил Гарри. - Кричер не может солгать хозяину, даже если бы захотел, - угрюмо ответил эльф. - Верно. Ну, убирайся. Гарри снова уткнулся в книгу, перечитывая коротенькую историю о Немузыкальной Шкатулке раз за разом, пока не убедил себя, что это лишь вымысел, чей-то нелепый вымысел, и не утешился. Единственное, что продолжало его раздражать – это возня и шелест в углу. - Я же сказал тебе убираться, - буркнул он, не поднимая взгляда. - Разве? – послышался мягкий, долгожданный голос. - Директор, – Гарри так и подскочил. – Вы здесь! Как же я рад вас видеть, если б вы знали! - Я знаю. На сей раз гость подошел поближе, так что Гарри мог рассмотреть его во всех подробностях. Не сделайся Дамблдор несомненным привидением, можно было бы сказать, что он выглядит куда лучше и здоровее, чем в бытность директором Хогвартса. Сегодня Гарри не торопился задавать вопросы. Некая преграда внутри сдерживала нетерпение, подобно плотине, и он дождался, пока Дамблдор не заговорил первым. - Как тебе вторая история Шахерезады, Гарри? - Никак, - холодно ответил Гарри. – Чепуха и выдумка. Как и любая сказка. - Ммм. Вот ты, значит, кого мнения о сказках? - Какого еще о них можно быть мнения? Шкатулки, чаши, совы, джинны, африты… Что это кстати, за существа, африты? Я думал, они смахивают на троллей – такие же огромные и уродливые. А эта Шахерезада очень даже ничего, по крайней мере, на картинке. - Что за существа африты? – в задумчивости повторил Дамблдор. – Не путай их с джиннами. Те и в самом деле безобразны, скудоумны, к тому же склонны впадать в буйство при малейшем противоречии. Африты же в телесном своем воплощении ничем не отличаются от людей и соблюдают все присущие людям обыкновения. Известны случаи, когда африты – преимущественно женского пола – вступали в брак с обычными людьми и, насколько мне известно, такие браки бывали чрезвычайно счастливыми. Африты вообще неравнодушны к человеческому обличью, предпочитая его всякому иному, хотя им не составляет труда воплотиться в любое существо, какое они только изберут. Женщины-африты, как правило, хороши собой и чрезвычайно обаятельны; мужчины, впрочем, некрасивы и обладают характером вспыльчивым, неуживчивым и сварливым. Однако и с теми, и с другими обращаться следует осторожно, ибо все они мстительны и коварны и не упустят никакого поступка, ни злого, ни доброго. При том не следует забывать, что все-таки они – не люди. А забыть об этом легко. Они очаровывают, Гарри, привязывают тебя к себе, заставляя оставить всякую предусмотрительности. - Откуда вы знаете? - Мне доводилось с ними общаться. Очень тесно общаться, - Дамблдор поправил ненужные теперь очки. – Как ты думаешь, кто сделал Риддлу такой подарок? - Значит, раньше Шахерезада принадлежала вам? – ахнул Гарри. - Так же, как и сейчас. Африты – не рабы, их нельзя продать или подарить. Приобрести африта можно единственным путем: найти сосуд, в который он был заключен, и сломать подлинную печать Соломона, его удерживающую. - А Темный Лорд сломал, я видел, - заметил Гарри. - Фальшивую, мальчик мой. Согласись, было бы подозрительно, если бы горлышко кувшина с афритом заткнули пробкой. - Да, действительно. А эта… африта может убить Вол… Того-кого-нельзя-называть? - Нет, этого она сделать не может, но может заманить его в ловушку и тем погубить. - Но если она его погубит, как же тогда я? – возмутился Гарри. - Не ты ли недавно говорил, что не желаешь быть героем? Филин издевательски расхохотался, взлетел и с лязгом приземлился на клетку, загремев ею и разбудив Хедвиг. Сова испуганно вскрикнула. - Зачем вы все мне это рассказываете? – опомнился Гарри. – Можно подумать, мне придется жить с афритом! - Никогда не говори «никогда», – Дамблдор пожал полупрозрачными плечами. – К тому же, знания лишними не бывают. - Вы так считаете? – сухо осведомился Гарри. – В таком случае, не поделитесь ли со мной своими знаниями о хоркруксах? Потому что, не в обиду вам будь сказано, директор, я уверен, что никто из знакомых мне людей в отличие от вас не торопится расстаться с земными страстями во имя безграничной свободы. Тут филин захлопал крыльями и загрохотал клеткой, подняв столько шума, что куда там незабвенному Пивзу; завопила возмущенная Хедвиг. - Пшел вон, проклятый! Гарри вскинулся, замахал руками… и проснулся. TBC
Светлана-z: И что мне говорит что Снейп и есть Шахерезада. ой а ведь это правда Снари. --- ужас стало страшно но интерено.
Svengaly: Светлана-z пишет: Снейп и есть Шахерезада На самом деле, нет, так что не пугайтесь. Но снарри тоже будет, правда, сугубый джен.
Svengaly: Весь день Гарри пытался связаться с Гермионой, чтобы просить у нее совета относительно своих странных сновидений, и с Роном, который хоть и не мог помочь ему советом, всегда рад был его выслушать и посочувствовать. Однако их не оказалось ни дома, ни в полумертвом Хогвартсе, и Гарри в отчаянии махнул на все рукой и вышел прогуляться. При виде месяца, застрявшего среди уродливых флюгеров и дымовых труб дома на Гриммаулд-плэйс, у Гарри вдруг защемило сердце – таким одиноким и потерянным выглядел этот громадный кусок камня, вращающийся в ледяной пустоте и обреченный всегда сиять чужим, отраженным светом. Прогулка пошла Гарри на пользу, холод сковал беспорядочное мелькание замыслов и планов, сменявших друг друга, и в голове прояснилось. Домой он вернулся поздно. Особняк встретил его равнодушно; тишина в нем стояла такая, что единственным звуком, который Гарри слышал, был стук его собственного сердца, разгоряченного прогулкой. Скинув плащ, потирая озябшие, красные руки, Гарри поспешил в гостиную, к растопленному камину, отодвинул мешавшее ему кресло и ахнул: на сиденье устроился Кричер, примостив на мосластых коленках знакомый том «Арабских ночей». Должно быть, эльф читал – палец его машинально вел по строчке, а кончик языка был высунут от непривычного умственного усилия. Домовик и Гарри уставились друг на друга, оба пораженные неожиданной встречей. - Да как ты посмел!... – голос Гарри сорвался на возмущенный фальцет. Кричер отшвырнул книгу, как будто она раскалилась и обожгла ему живот, и выпрыгнул из кресла, едва не сбив Гарри с ног. - Стой! – Гарри снова обрел голос, но зато окончательно потерял терпение. – Ах ты, маленький ублюдок! Кричер припал к полу, растопыренные острые локти торчали вверх, словно крылья подбитого нетопыря. Но смотрел он без страха – в огромных вытаращенных глазищах застыло выражение ненависти и вызова, и рука Гарри, занесенная для удара, невольно опустилась. Впервые облачко сомнения затенило ослепляющее солнце праведного гнева, и непрошеная мысль промелькнула у Гарри: «Остановился бы Сириус сейчас?» Ответ пришел незамедлительно: Сириус никогда не знал сомнений и жалости. - Кричер, - сказал Гарри тихо, - я не стану тебя бить. Зачем ты взял книгу? Увидеть, как ненависть на мордочке Кричера сменяется привычной брюзгливой гримасой, было облегчением; Гарри и не подозревал, как это, оказывается, неприятно, когда тебя ненавидит тот, кто не в силах ответить тебе ударом на удар. - Кричера попросила хозяйка, - эльф подобрал том и положил его на кресло, опасливо косясь на Гарри. - Ты еще помнишь, что это я – твой хозяин? - холодно спросил Гарри. Кричер строптиво оттопырил нижнюю губу, что определенно его не украсило. - Как старая мегера узнала про книгу? - Я не знаю, - прошипел Кричер. - Что же это: о чем тебя не спросишь, ты и не знаешь? – подозрительно прищурился Гарри. – Приказываю тебе отвечать на вопрос. - На который? «Я его убью», свирепо подумал Гарри, а вслух рявкнул: - На все! - Кричер не может забыть, что Гарри Поттер его хозяин, потому что Гарри Поттер напоминает Кричеру об этом каждый день, и не по разу. Кричер не знает, как хозяйке стало известно про книгу, - Кричер последовательно подошел к исполнению приказа. – Если Кричер чего-то не знает, как он может ответить? Злобный хозяин издевается над бедным домовым эльфом! - Сдается мне, что это ты надо мной издеваешься, - Гарри в изнеможении рухнул в кресло и взвыл: окованный медью переплет фолианта воткнулся ему в копчик. - Катись отсюда! И если ты ухмыльнешься еще раз, еще один только раз, я лично задушу тебя, а труп сожгу в камине! Это была промашка с его стороны, - вопреки угрозе рот домового эльфа растянулся в широкой ухмылке, которая витала в воздух подобно улыбке Чеширского кота еще какое-то время после того, как Кричер исчез. - Что же заинтересовало портрет безумной старухи в этих старых сказках? Гарри раскрыл фолиант. - Ох, нет, - пробормотал он устало. – Сейчас я не сплю, а стало быть, брежу. Новая миниатюра расцвела на пергаменте, подобная клумбе волшебных цветов, хотя те, кто были на ней изображены, не обладали красотой цветов и менее того – их невинностью. Черные одеяния Волдеморта сливались с занавесом промозглой тьмы, колыхавшейся за троном; Лестранж нервно постукивала палочкой по запястью; сонм безликих людей – или призраков - слепо глядящих сквозь узкие прорези масок, оттенял пестрое великолепие райской птички – Шахерезады. Африта повернула голову, поднялись насурьмленные веки, черные глаза взглянули прямо на Гарри, и он готов был поклясться, что слова, проступившие на странице, произнесла сама африта, и что обращены они были именно к нему. А надпись гласила: Продолжение повести о Странном подарке.
Svengaly: - Сегодня, - произнесла Шахерезада, - я покажу тебе нечто забавное и удивительное, о царь времени. Прикажи поставить сюда вон тот треножник (тут африта указала на старую погнутую жаровню, невесть зачем пылившуюся у стены). - Не делайте этого, Лорд, она замыслила предательство, - хрипло выкрикнула Лестранж. - Драгоценный повелитель, твоя раба желает лишь развлечь тебя, - с этими словами Шахерезада склонилась перед троном и, преклонив колено, почтительно коснулась губами края мантии Темного Лорда. - Мне надоели твои предупреждения, Белла. Я знаю, кому мне следует доверять… никому. По мановению руки Волдеморта жаровня очутилась в месте, указанном афритой. Та поклонилась еще раз, а затем позвала: «Агни», и яркий огонь запылал в ответ на ее зов. Шахерезада тряхнула над жаровней широким вышитым рукавом, в пламя посыпались сухие травы и, сгорая, наполнили воздух пряным ароматом, таким сильным, что у Беллатрикс Лестранж, стоявшей к жаровне ближе всех, закружилась голова. Чтобы не упасть, ей пришлось опереться о руку Гойла, очень кстати случившегося рядом. Шахерезада же произнесла несколько ритмичных строк на незнакомом гортанном языке, и дым от трав сгустился, сделавшись из белого синим, а затем почернел и полностью скрыл жаровню, после чего рассеялся так же внезапно, как появился. Жаровня исчезла, вместо нее на полу стояла металлическая голова бабуина, в глазницах которой пылали раскаленные угли. Шахерезада подняла эту голову и показала ее Волдеморту, вслед за чем спросила, обращаясь к металлической обезьяне: - Слышишь ли ты меня, Ашима? Обезьянья голова разомкнула безобразные отвислые губы – при этом наружу вырвался сноп искр и легкий дымок – и произнесла скрипучим голосом: - Слышу тебя, посланница духов. - Готов ли ты отвечать на вопросы, Ашима? - Отвечу на любой вопрос, посланница духов. - Ты можешь задать Ашиме три вопроса на твой выбор, о могущественнейший из мудрейших, - объявила Шахерезада, а павиан вращал глазами-угольями и собирал складками низкий лоб. - Только три? – Волдеморт задумался. – Скоро ли я стану повелителем мира? - Ты так торопишься? – насмешливо прохрипела голова. – Отдышись, пока можешь. Из всех сокровищ менее всего ценится воздух, но что ты будешь делать, когда останешься без него? Целый мир не заменит тебе глотка воздуха, торопыга! - Что это такое? – возмутился Темный Лорд. – По-твоему, это был ответ? Павиан начал было говорить, на Шахерезада зажала ему рот ладонью. - Этот вопрос задан не тебе, Ашима, а потому храни молчание! О повелитель, этот волшебный предмет не может изъясняться иначе, как обиняками, - извиняясь, пояснила она. – От него тебе не будет особой пользы, поэтому о серьезных вещах его лучше не спрашивать. - А зачем мне спрашивать его о неважных вещах? Я не нуждаюсь в пустяковых развлечениях! Скажи мне лучше, африта, можно ли верить тем ответам, которые он все же соизволил дать? - Ашима всегда говорит правду, - Шахерезада ласково погладила павиана по затылку, и уголья сменили сердитый красный цвет на медовый. - Значит, мне следует опасаться удушения, - Темный Лорд кивнул. – Вот видишь, некоторую пользу я уже извлек. Шахерезада осторожно взглянула на него, собралась что-то сказать, но все же промолчала. - Второй вопрос. Перестань зажимать ему рот, африта. Я имею силу, великую силу, но еще большая сила могла бы подчинить ее. Скажи мне, кто мой самый опасный соперник, Ашима. - Соперник твой – ты сам, и сам себе погибель, - проскрежетала голова. – И хоть в погибели ты не погибнешь, но в вечной жизни не оживешь, и, познав все сущее, утратишь собственную суть; сделавшись господином всем вещам, обречешь себя на вечное рабство. И виной всему станет то человеческое свойство, которое единственным сумел ты сохранить за пределами обители смертных. - Ни слова не понимаю, - пробормотала Лестранж. Волдеморт не сводил взгляда с Шахерезады и металлического оракула в ее руках. - Обрету ли я то, чего больше всего жаждет мое сердце? – спросил он тихо скорее самого себя, чем их. - Я не стану говорить слова, - незамедлительно рек Ашима. – Я покажу тебе. Человек в черном замер на мгновение, а затем поднес руку к лицу, прикрывая глаза; судорожный всхлип вырвался из его груди. С воплем ужаса ринулась к нему Лестранж, а за ней и другие. - Стойте! – крикнула Шахерезада, и столь повелителен был ее голос, что на мгновение замерло все вокруг. Этого мгновения ей хватило, чтобы швырнуть говорящую голову оземь, где та снова превратилась в жаровню, и, взбежав по ступенькам трона и склонившись к самому лицу Волдеморта, прошептать некие слова. - Это морок, - произнесла она громко. – Наваждение. Пусть развеются чары! Африта хлопнула в ладоши, и Темный Лорд выпрямился. - Они ищет вашей погибели, мой Лорд, - Лестранж брызгала слюной, - ее нужно уничтожить! - Все в вашей воле, мой повелитель, - смиренно потупила голову Шахерезада. – Безмерны мои сожаления о том, что предполагаемая забава огорчила тебя и расстроила. Позволь же рассеять рассказом твою грусть, о царь живущих! - Уж не думаешь ли ты, африта, - высокомерно молвил вполне оправившийся Волдеморт, ставя тавро своего взгляда на белый лоб Беллатрикс, - будто мелкий обезьяний мошенник может всерьез расстроить меня? То, что он мне показал… - тут Темный Лорд коснулся рукой виска, будто пытаясь уловить ускользающее воспоминание, - впрочем, никого из вас это не касается. О чем будет твой рассказ, Шахерезада? - О том, как боги затеяли спор, и пригласили рассудить их простую смертную, - с готовностью ответила Шахерезада. - Где-то я уже такое слышал, - заметил Волдеморт. - Ну хорошо. Начинай.
Svengaly: Здесь следует история о Третейском Суде. Гермиона Грейнджер умела находить особое удовольствие в разрешении трудных задач, - и предстоявшая ей работа определенно не обещала быть легкой: дюжина толстых томов, которые надлежало изучить в течение двух недель. Отделение Британского музея, в котором ей предстояло поработать, оставалось тайной для самых именитых ученых-магглов, и для большинства магов тоже; и лишь неудержимый напор Минервы Макгонагалл вкупе со связями Горация Слагхорна, продолжавшего благоволить к талантливой ученице, помогли Гермионе очутиться здесь. Гермиона огляделась. Просторный кабинет размерами не уступал столовой Хогвартса, но нельзя было ступить ни шагу, ни наткнувшись при этом на стол, заваленный древними манускриптами (каждый защищен особым заклинанием), или на поставленный стоймя саркофаг с останками царедворца, усопшего во времена оно, или на изваяние какого-нибудь звероподобного божества. Гермиона устроилась за отведенным ей столом и оглядела бастионы из книг, его загромождавшие, с азартом охотника, напавшего на след редкого зверя. Зверь, то бишь предмет, который предстояло ей отыскать, и вправду был редкостью: кадуцей, некогда принадлежавший верховному жрецу храма Баст в Пер-Бастет. Утерянный на века, затем он объявился в Британии, попав в руки леди Ровены Рейвенкло; с его помощью леди Ровена исцеляла безнадежно больных, предотвратила эпидемию чумы в Камбрии и превратила гнилое болото в одной из нортумберлендских деревушек в кристально чистое озеро с целебной водой. Затем кадуцей вновь исчез, и у Гермионы появились основания подозревать, что священный жезл попал в руки некоего мага и сделался хранилищем для частицы его расколотой души. Мысль о том, что она найдет один из хоркруксов, воодушевляла девушку, но неприветливый вид разбухших фолиантов приводил ее в трепет. - Что ж, - сказала Гермиона с решимостью, - если человеческий мозг и нервы в состоянии выдержать такое напряжение, я сделаю эту работу. Если нет – я все равно ее сделаю! С этими словами она раскрыла первую из книг, представлявшую собой сборник переводов древнеегипетских папирусов, обнаруженных в библиотеке верховного жреца Тауафа и углубилась в чтение. Читала она долго, и вот пришла ночь, а Гермиона все еще не выполнила задания, которое наметила на вечер; все чаще ей приходилось закрывать утомленные глаза; все чаще внимание ее отвлекалось; к тому же, желудок возмущенно напоминал беспечной хозяйке о пропущенных обеде и ужине. Наконец Гермиона осознала, что не понимает смысла прочитанных ею слов, встала и прошлась по кабинету, рассматривая заполнявшие его диковины. Снова и снова ее любопытный взор останавливался на небольшом, в половину человеческого роста, деревянном коробе овальной формы, прислоненном к лампе на консоли, освещавшей стол, за которым Гермиона работала. На коробе была изображена бесконечная череда худых краснотелых плакальщиков, следовавших за непропорционально маленьким гробом, под похоронной процессией тянулась столь же длинная цепочка иероглифов. Наконец, Гермиона не выдержала. Она подхватила короб, оказавшийся неожиданно легким, и водрузила его на стол, отодвинув книги и манускрипты в сторону. Ей не составило труда снять крышку, под которой обнаружилась еще одна коробка, помещенная в первую. Гермиона заметила, что к ней присохли несколько стебельков, издающих слабый запах валерианы. Когда Гермиона открыла и ее, ноздри ее приятно защекотал аромат благовоний; четыре тысячелетия не ослабили его, так же как и несравненно менее приятный запах натра и асфальтовой смолы: ларец оказался саркофагом, крохотным саркофагом для кошки. Маленькое тельце, укутанное в плотный кокон из бинтов, помещалось в гнездышке из полотна – Гермионе никогда не приходилось видеть ничего подобного; шею мумии обвивало ожерелье из разноцветных цилиндрических бусин, в центре которого на золотой нитке свисала подвеска из ляпис-лазури, изображавшая скарабея. Гермиона поспешила закрыть саркофаг и поместить его на место; она ощущала неловкость и странное желание извиниться перед той, чей смертный покой потревожило ее бесцеремонное любопытство. Вздохнув, Гермиона поправила лампу и принялась за исследования с новым рвением, ослаблявшимся, впрочем, навалившейся на нее каменной усталостью. Голова отяжелела, мозг разбух от информации, как губка разбухает от горькой морской воды. «Одни поколенья уходят, другие длятся со времен своих предков» Ну, еще чуть-чуть, уговаривала себя Гермиона. Еще страницу. Только одну страницу - и да здравствует долгожданный отдых! Запах мирра, витавший в воздухе с тех пор, как Гермиона открыла саркофаг, заметно усилился, свет лампы прерывисто затрепетал. Гермиона, встревожившись, обернулась, но не увидела ничего подозрительного и снова вернулась к переводу. «И вот, они строили себе жилища, и даже места того более нет. Что же сделалось с ними?» Лампа вновь замигала, Гермиона повернула голову: жемчужный шар плафона померк, как будто его пытался зажать в кулак невидимый гигант. Лампа вспыхнула напоследок, и кабинет погрузился во тьму, поистине египетскую тьму; густая, пахнущая мирром, черная, как асфальтовая смола, она вылилась Гермионе на голову, разом ее ослепив. Мрак был столь непроницаем, что все приметы в нем тонули. Гермиона ощущала, что сидит на стуле, а ноги ее касаются мраморного пола, пальцы ее осязали поверхность стола – но не более того. До слуха ее донесся стук падения тяжелого предмета на пол, а затем – треск рвущейся материи и скрежет когтей. Со стоном ужаса Гермиона вскочила, отшвырнув тяжелый стул, и дрожащим голосом крикнула: - Lumos! Огонек на конце палочки и яркий свет лампы вспыхнули одновременно. Гермиона секунду моргала, ошеломленная, а когда зрение к ней возвратилась, она увидела, что саркофаг, исследованный ею недавно, валяется на полу, и что он совершенно пуст, а обе крышки лежат рядом, частично скрытые обрывками погребальных пелен, набросанных сверху. На столе же, усевшись на раскрытую книгу, умывала мордочку небольшая пестрошкурая кошка.
Svengaly: Заметив взгляд Гермионы, животное оставило свое занятие и устремило на девушку большие, чуть раскосые глаза. Гермионе показалось, что ее сознания осторожно касается чуждая мысль, и, пытаясь защитится от вторжения, она невольно прижала руку ко лбу. - Не бойся, - прошелестел мягкий голос. – Я не причиню тебе вреда - напротив, могу оказать тебе помощь, указав, где находится предмет, который ты ищешь. - Предмет? – переспросила Гермиона. - Кадуцей Тауафа. Я знаю, что он нужен тебе, и ты его получишь, если согласишься оказать моей хозяйке небольшую услугу. - Какой хозяйке? Какую услугу? Кто говорит со мной? - запинаясь, проговорила Гермиона. - Ты смотришь прямо на меня, - заметил голос, - так к чему спрашивать? Кроме нас, здесь никого нет. Гермиона недоверчиво приоткрыла рот. Кошка спрыгнула на пол и потерлась о ноги девушки, поставив длинный прямой хвост стоймя. - Здравствуй. Мое имя – Каит, Каит из Пер-Бастет или Бубастиса, как его иначе называют. Не представляйся, твое имя мне известно. Я – богиня, но ты можешь не воздавать мне почестей, ибо я скромна. Впрочем, если ты захочешь почесать меня за ушком, я возражать не стану. Гермиона плюхнулась на свой стул. - Кажется, я сошла с ума, - прошептала она. – Это переутомление. Нельзя так много работать. - О, люди никогда не изменятся. - Кошка запрыгнула Гермионе на колени и сладко прищурила глазки. – Недоверчивы и суеверны, всё сразу. Ну же, погладь меня. Гермиона машинально провела рукой по бархатной, гладкой шкурке, под ее ладонью затрещали электрические искры, а кошка сладострастно выгнула спинку. - Как славно! Так давно этого никто не делал! - Твоя хозяйка не гладит тебя? Кстати, разве у богини может быть хозяйка? Гермиона уцепилась за первую пришедшую ей в голову разумную мысль, как тонущий хватается за протянутый с берега багор. - Я – маленькая богиня, воплощение великой Баст, - пояснила кошка. – Я с радостью служу ей, ибо я во всем ей подобна, а стало быть, служить ей все равно, что служить себе самой. Она красива, как я, и умна, как я – можно ли представить себе лучшую госпожу? Кошка спрыгнула на пол и подошла к большому зеркалу из полированной бронзы, в котором мог бы отразиться в полный рост высокий мужчина; Каит казалась в нем крошечной, что не мешало ей рассматривать свое отражение с явным одобрением. - Ну так вот, - продолжила она, возвращаясь одним длинным прыжком на колени Гермионы и устраиваясь поудобнее, - у тебя есть шанс оказать моей хозяйке и еще двоим из Великих бессмертных услугу. Не сомневайся, тебя хорошо отблагодарят. - Какую услугу? – несмотря на абсурдность диалога с только что ожившей мумией, да еще мумией кошки. Гермиона невольно заинтересовалась предложением. - Видишь ли, они не сошлись во мнениях по поводу одного вопроса, и, будучи не в состоянии разрешить свой спор между собой, решили призвать третейского судью, судью беспристрастного, не связанного ни с кем из них узами привязанности или, наоборот, испытывающего антипатию к одному из спорщиков. А поскольку спор касался природы человека, третейским судьей было решено избрать одного из смертных. - Но почему меня? – растерялась Гермиона. – Это слишком серьезно… я не смогу этого сделать. На свете столько умнейших людей – ученых, философов, магов, - выберите кого-нибудь из них! - Божественный разум настолько силен, - снисходительно пояснила Каит, - что для Великих нет особой разницы, кто перед ними – жрец, воин или пастух. Крохи мудрости, которые вам случается подобрать и которые вы почитаете за грандиозные открытия, могут только насмешить бессмертных. Им не нужен философ, который станет чваниться мнимой ученостью, им нужен тот, кто скромно выслушает их и вынесет разумное решение. Ты же оказалась в нужном месте и в нужное время. Не упускай свой шанс, - серьезно прибавила Каит. – Никогда тебе не выпадет больше такая честь. Ты сможешь воочию лицезреть Великих – кто из смертных может этим похвалиться? К тому же, в душе ты уже согласна, так к чему эти отговорки? Гермиона смущенно кивнула. - Да, я согласна. Я постараюсь быть настолько полезна, насколько смогу, и настолько скромна, насколько возможно, - добавила она с кривой усмешкой. - Не будь чрезмерно скромной, - напутствовала ее Каит. – Боги этого не любят. Смирение – да, но не самоуничижение. Ведь в вас, людях, есть частица божества, а какому божеству приятно видеть, как часть его валяется в грязи? Итак, мы договорились, а стало быть, пора отправляться! Произнеся эти слова, она поставила Гермионе на грудь свои стройные лапы. Гермиона почувствовала, что подушечки их холодны, как лед, а сама кошка будто ничего не весит. В тот же миг окружавший их зал поблек, очертания предметов расплылись, и Гермиона с Каит, цепко ухватившейся за ее мантию, понеслись сквозь какую-то мутную, белесую толщу, - так ныряльщики поднимаются со дна моря к поверхности, выталкиваемые наружу плотной массой воды. Довершая сходство, слева и справа от них проплывали смутно очерченные фигуры, но движение было стремительным, и Гермионе не удавалось рассмотреть, что за существа попадались им на пути. Внезапно туманная мгла сменилась блистающей лазурью – они проносились над морем, и синяя вода сливалась с синим небом в одну яркую ленту, позлащенную ослепительным южным солнцем. Через секунду белые гребни волны сменились желтыми гребнями барханов, движение замедлилось, и вот Гермиона ступила на гладко отесанные плиты аллеи сфинксов, ведущей к зданию, громада которого закрывала горизонт. - Вот мы и в Пер-Бастет, - промурлыкала Каит. – Жаль, что отсюда ты не увидишь самого города. А этот храм построен четыре тысячи лет тому назад. Не правда ли, он – само величие? Он существует и в твое время, Гермиона, но людям доступ в него закрыт, даже и магам, ибо вам, смертным, свойственно суетиться, а это утомляет Великих. Впрочем, признаюсь тебе, что порой нам бывает очень, очень скучно! Каит шла впереди, потягиваясь всем своим гибким телом, радуясь знакомому теплу – а с Гермионы пот катился градом. Зной стоял чудовищный, хотя день клонился к закату, и легкие силуэты летучих мышей уже чертили зигзаги в безоблачном небе.
Svengaly: Каит со спутницей подошли к широкому пилону, дышавшему жаром, словно огромная печь, и ворота, окованные бронзой, распахнулись им навстречу. К удивлению Гермионы, во дворе, окруженном стройной колоннадой, не оказалось ни души. Каит уверенно провела Гермиону во внутренний дворик через вторые ворота, помещавшиеся между двумя наклонными башнями, и остановилась перед неприметной дверцей в стене. - Я не поведу тебя через главный вход, - сказала она. – Ничего не бойся и не оглядывайся по сторонам. Тебя будут пугать, но ты смело иди вперед и не теряй меня из виду. Если потеряешься, даже мне будет непросто тебя отыскать. Вот факел, зажги его. Они шли узкими коридорами, стены которых покрывали многоцветные панно, расписанные иероглифами и символическими изображениями, спускались по бесконечным лестницам - у подножия их кто-то вмуровал в камень человеческие черепа («Стражи», - шепнула Каит). Факел, ярко горевший поначалу, стал тускнеть по мере того, как они продвигались вглубь храма; от чада у Гермионы щипало глаза, и девушка едва могла рассмотреть маленькую ловкую фигурку впереди себя. Наконец, факел погас, но не успела Гермиона испугаться, как смутное пятно света забрезжило перед ней, и Каит вывела ее в огромный зал. - Вот мы и на месте. Помни: держись уверенно и не говори ничего наобум, - предупредила Каит. Описать впечатление, производимое существами, стоявшими в центре зала, Гермиона впоследствии нашла невозможным. Даже среди чудовищной величины порфировых колонн они не казались маленькими, в то время как сама Гермиона ощущала себя крошечной букашкой. Их фигуры поражали странной, угловатой красотой, в которой не было ничего человеческого; возможно, такое впечатление создавала удивительная соразмерность их сложения. Множество круглых светильников, висящих прямо в воздухе или укрепленных на стенах и колоннах, ярко освещали зал, однако тень, которую отбрасывали боги, была непроницаема, нереально плотна, словно вечная ночь раскололась и осыпала осколками пол. Гермиона застыла, смущенная и потрясенная взорами богов, устремленными на нее, Каит же бестрепетно проследовала к своей госпоже и взлетела на ее плечо, как будто это часть самой богини возвратилась, исполнив очередную миссию. - Моя маленькая Каит. Ты нашла для нас арбитра? - богиня коснулась острой мордочки, браслеты со звоном соскользнули к точеному локтю. Платье Баст, схваченное широким золотым поясом и двумя перевязями, светилось ярким и радостным пурпуром; стройную шею украшал воротник из жемчуга и драгоценных камней, ниспадавший на грудь; глаза же, глядевшие из-под белой с голубыми полосами головной повязки, были подобны зеленым озерам: зрачок в них отсутствовал. Каит потерлась шерстяной щечкой о скулу богини, и Гермиона увидела, что они похожи, как сестры, сестры-кошки. Рядом с ними стояло существо с головой птицы – длинный тонкий клюв чуть приоткрыт, большие круглые глаза глядят с ясностью и бесстрастием, недостижимыми для смертного. Благородная его осанка была поистине царственной, но все же Гермиона сразу поняла, что он скорее жрец, чем царь, и мудрость привлекает его превыше власти. Его просторное одеяние, мелкими складками ниспадавшее до самого пола, отличалось белизной, к которое не пристала бы никакая грязь. Третий… третий поразил Гермиону сильнее всего. Взгляд ее как магнитом притягивало к этой фигуре, будто отлитой из красной меди. Единственный из всех, он предстал с человеческим лицом, оставаясь при этом наименее человечным, и, если в первых двоих все было величественно, но не внушало страха, то этот, подобно льву пустыни, казалось, всегда готов к прыжку и нападению. Огненные волосы топорщились над низким широким лбом, как звериная грива, а в глазах бушевал огонь древней, неизбывной ярости. Широкая ладонь лежала на эфесе короткого меча, и Гермиона невольно поежилась. - Подойди ближе, - велела богиня Гермионе, замершей в нерешительности. – Знаешь ли ты, зачем тебя позвали? - Знаю, о Баст, - ответила девушка почтительно, но не робко. – Каит, твоя посланница, поведала мне о некоторых ваших разногласиях по поводу человеческой природы, а также о вашем решении предоставить смертному вас рассудить. - Верно, - произнесло существо с головой ибиса. – Баст ты узнала. Признаться, я удивлен. Новые боги хозяйничают на земле, а мы не нуждаемся больше в поклонении смертных и не вмешиваемся в их дела. Я полагал, наши имена людьми позабыты.
Svengaly: - Люди могут быть неблагодарными, но они не столь забывчивы, чтобы не помнить имени Тота – «прекрасного светоча», Тота-Техути, и имени Сетха-неистового, владыки красного Египта. - Это хорошо, - Баст подошла к Гермионе и, взяв ее за плечо, подвела к похожей на гриб мраморной подставке, на которой помещалась позолоченная ваза или урна. – Я, как госпожа Дома, расскажу тебе, в чем состоит суть нашего спора. Тебе известны наши имена, стало быть, тебе известны и те свойства и начала, хозяевами и воплощениями коих мы являемся. Ты знаешь о том, что частица божественного имеется в каждом, а поскольку богов много, то смертный проводит свою жизнь в бесконечных бореньях с самим собой. Вот о чем мы не можем договориться: чье начало сильнее всего в человеке. Рассуди нас. - Но люди все разные. Я не могу отвечать за всех! - воскликнула Гермиона, бросая отчаянный взгляд на Каит - а та мурлыкала и оставалась равнодушной к ее затруднениям, ибо полагала свою миссию исполненной. - Ерунда, - рыкнул Сетх, и Гермиона вздрогнула от первобытного ужаса, услышав этот голос, подобный раскатам грозы. – Конечно, ты можешь. Пошевели мозгами, девчонка! - Не пугай ее, краснорукий, - укорила его Баст, – ее сомнения свидетельствуют о том, что она разумна. - Подумай, как следует, и ты сможешь ответить, - произнес Тот. – В сущности, мы даже не требуем от тебя объяснения причин, по которым ты совершишь выбор; впрочем, если ты обоснуешь свое решение, будет хорошо. Вот урна. Каждый из нас даст тебе по бусине. Бросишь в урну бусину того, в чью пользу решишь спор. Видишь, все просто! Баст первой подала Гермионе бусину – изумрудный шарик, после чего мягко подтолкнула девушку к Тоту. От его одежд пахло озоном, и он был так высок, что Гермиона видела только полосатое ожерелье, спадавшее ему на грудь, да острую иглу клюва над своей головой. Тот протянул девушке белую жемчужину идеально круглой формы и произнес: - А теперь ступай к Сетху. Огненноволосого бога окружало облако острого хищного запаха – так пахнет в львятнике – и пальцы его обжигали, когда он сунул Гермионе в ладонь карбункул и грубо оттолкнул ее от себя. «Хам. Хоть и бог», с негодованием подумала Гермиона, едва удержавшись от падения, и прошествовала на свое прежнее место с гордо поднятым подбородком. Бусины мгновенно стали влажными в потной ладони. Боги стояли напротив девушки и рассматривали ее с ожиданием и насмешкой. «А ведь если кто-то из них на меня рассердится, я не уйду отсюда живой», размышляла Гермиона. «Нет, не следует думать об этом. Я должна думать только о том, как разрешить этот спор. Начало, преобладающее в человеческой природе… Хорошенький вопрос! Сотни философов бьются над ним тысячелетиями, а эти существа хотят, чтобы я вот так взяла, да и ответила! Однако медлить нельзя – они начинают проявлять нетерпение». Гермиона откашлялась и начала. - В тебе, прекрасная богиня, – веселье мира, - обратилась она к Баст. – Пренебрегающий телесными радостями перестает быть человеком. Мир вокруг нас плотен и телесен, и тот, кто горделиво восклицает, что живет лишь словом единым, лжет или заблуждается. Подобна львице плоть: бросьте ей кусок мяса, ублаготворите ее – и она будет сыто мурлыкать в своем логове, не тревожа вас, но оставьте ее голодной – и она разорвет вас. Зачем же идти против природы? Что дух без тела? Разбейте кувшин, и вино, вылившись на землю, смешается с нею и превратиться в грязь. Ты – праздник, о Баст: празднества, полные величия, открывающие человеку дороги, отличные от утоптанных троп, которыми ходит он во все дни жизни своей; грубые народные гулянья – связующая нить между нами и нашими предками; скромные семейные торжества, согревающие сердце, укрепляющие узы крови; и дружеские пирушки, что оживляют в человеке дух. Ты – это любовь, безумное счастье вечной юности. О ней я не стану говорить, ведь немногих несчастных не касалось ее сладостное пламя, и каждый, кто ее изведал, пытается рассказать о ней миру, но не может: есть вещи невыразимые, чувства, бегущие от слов. Баст, богиня радости, сколь скуден был бы мир без твоего начала! От ласкового взора богини сердце начинало петь, и Гермионе трудно было отвести взгляд, но она это сделала, оборачиваясь к Тоту. - Теперь о тебе, мудрейший, покровитель ученых; ты дал людям письмена и тем самым подарил им вечность: целые племена исчезли с лица земли, и великие города лежат в руинах, но мы читаем о деяниях их правителей, и о мечтах их поэтов, и о дрязгах их чиновников, и о прибылях их купцов, и вот, они оживают и говорят с нами на своих наречиях. Свет истины открываешь ты людям, и они обращают свой взгляд к звездам; число даришь ты им – и они достигают звезд, само земное притяжение преодолевают люди посредством цифры. Отец всякой мудрости, ты делишься ею с человечеством, открываешь ему кладези познания, и оно не устает черпать из них. Любопытство, присущее и животным – в них тоже горит искра божественного духа – претворил ты в любознательность, а любовь к знанию обернулась созданием всяких наук. Тот, бог мудрецов, не было бы человека без твоего начала! Тот чуть склонил голову, и Гермионе почудилось скрытое одобрение в этом намеке на жест. Ей понадобилось сделать над собой значительное усилие, чтобы повернуться к третьему участнику спора, потому что она боялась на него смотреть. - Хаос – оборотная сторона порядка. Мир не должен застывать, изменение необходимо. Ты, податель всяческих бед, иссушающий посевы, несущий смерть и сеющий смуту – сколь могущественно твое начало! Мир полон войн, и раздоров, и несчастий; кто усомнится в силе твоей? Впрочем, вижу я благо и в твоем начале. Ненависть – противоядие от рабства. Не люблю я покорных, с готовностью подставляющих шею под ярмо, страшащихся за свою маленькую добродетель, боязливо осторожных! Человек, не сопротивляющийся насилию, потворствует ему. Бывает так, что самым страшным преступлением становится бездействие. Кто не берется за меч, тот от меча и погибнет. Разрушение мне противно, - продолжала Гермиона, глядя, как разгорается свирепой радостью широкое лицо Сетха. – Но и оно необходимо; таковы законы вселенной, что цикл созидания сменяется циклом уничтожения, и старое сгорает в очистительном пожаре, чтобы освободить место для нового. Да, бог-разрушитель, ты необходим людям, и они с радостью впускают дух разрушения в свои сердца. Я не могу отдать пальму первенства ни одному из вас, ведь начало каждого из вас одинаково сильно в человеке. «Я охрипла, - мрачно подумала Гермиона, закончив свою речь. – Я устала, и меня тошнит от собственных высокопарных рассуждений. Должно быть, им и вправду скучно, коль скоро они развлекаются подобными диспутами. Надеюсь, то, что я сказала, их удовлетворит, потому что ничего лучшего мне точно не придумать. Ну почему я?!» - Твои речи разумны, - тонкие пальцы Тота коснулись ожерелья. - Мне было приятно послушать тебя, - улыбнулась Баст нечеловеческим ртом, и жутковатая то была улыбка. - В твоих словах заключено зерно согласия, которое я больше всего ненавижу, - проворчал Сетх.
Svengaly: - Но все же такое несовершенное существо, как человек, не может существовать в равновесии. - Тот склонил свою странную голову к плечу. Когда он говорил, его клюв не двигался, но глаза то вспыхивали, то угасали, следуя за мыслью. – Одна составляющая натуры неизбежно должна превозмочь прочие. Я хочу услышать, какая из них преобладает в вашем мире сейчас. - Верно, - рыкнул Сет. – Говори, кто из нас победил! Баст промолчала. Гермиона поглядела на разноцветные бусины на ладони. Белая – чистая и холодная, красная – пульсирующая, как маленькое злое сердце, зеленая – подобная прохладной утренней звезде. «Да будет так», подумала девушка и, решительно шагнув к позолоченной урне, бросила в нее один из шариков. Крик вырвался из ее груди, когда оставшиеся два испарились прямо в ее руке. Гермиона разжала пальцы и едва удержалась от слез: ладонь была обожжена до самой кости. - Выбор сделан! – она справилась с собой и заговорила; поначалу голос ее звучал хрипло, но становился все чище по мере того, как она продолжала. - Мне больше по душе беречь все живое, а не воевать, так могу ли я выбрать разрушение? Могуч ты, Сетх, в сердцах людских, но если бы твое начало возобладало в них, род человеческий пресекся бы в братоубийственных войнах. - Ярок свет твой, но холоден, Техути, и только избранные следуют по указанному тобой пути. Как ни жаль мне это признавать, но немного на свете людей, в которых разум преобладает над инстинктами и которые эмоции поверяют рассудком. - Баст, воплощение Солнца, оплодотворяющего и оживляющего, я отдаю первенство твоему началу – инстинкту продолжения рода, и тяге к радости и красоте, и надежде на лучшее; вот то, благодаря чему род человеческий уцелел и умножился, подобно песку морскому. - Что за глупая затея с этим судилищем! Как может человек, да еще женщина, сказать что-то умное! – взорвался Сетх. – Ты победила, Баст, но не думай, что я признаю твою победу! - О Сетх, к чему так кричать? – Баст прищурила глаза. – Лучше приходи вечером в мои покои. Я не Сехмет, но пиво, которым я тебя угощу, такое же пьяное, как у нее. - Твоя сестра угощает меня не только пивом, - отозвался Сетх уже не так сердито. - И за этим дело не станет, - промурлыкала Баст. – Ах, бедняжка Нефтида! - Пусть сидит дома и рожает детей, это все, на что она способна, глупая плакса, - пробурчал Сетх, топнул по полу сандалией, подкованной медными гвоздями, и исчез в столбе рыжего пламени. - Дай мне руку, - обратилась к Гермионе Баст. – Нет, ту, что обожжена. Она коснулась страшного ожога позолоченным ногтем, и рана затянулась. - Я был уверен, что ты отдашь предпочтение моему началу. Оно сильно в тебе, ты жаждешь познания, - спокойно промолвил Тот, однако Гермионе померещилось, что за этим спокойствием скрывается раздражение. Должно быть, только померещилось – разве бог мудрецов может раздражаться из-за мелкой неудачи? – Удивительно, что ты выбрала Баст – ты, всегда чуравшаяся праздников, шумных увеселений и плотских забав. Впрочем, женщина всегда остается женщиной, и существу разумному не пристало ожидать от вашего племени здравых поступков. Он не исчез во вспышке пламени, подобно вспыльчивому Сетху, твердой размеренной походкой он прошествовал к выходу; когда белоснежное пятно его одеяния скрылось за колоннами, Гермиона смущенно обернулась к Баст и увидела, что глаза богини прищурились в лукавой усмешке, а розовый рот приоткрылся, влажно блеснули хищные зубки. - Ох уж эти мужчины! Если бы они умели проигрывать так же достойно, как мы, то одерживали бы победы гораздо чаще. Признаться, это был пустяковый спор, но мы, боги, бываем раздражительны. Впрочем, ты хорошо сказала о нас всех. Надеюсь, Сетх не станет тебе мстить. Теперь поговорим о твоем вознаграждении. Я знаю, что тебе нужно, и не вижу затруднения в том, чтобы дать тебе желаемое (немного существует вещей, которые мне трудно было бы сделать!) Богиня протянула руку – и золотой жезл дивной работы засверкал в ее тонких пальцах. Верхушку кадуцея увенчивала фигурка ворона, выточенная из горного хрусталя, две змеи тянулись к нему, прихотливые изгибы их тел отсвечивали изумрудной чешуей, и драгоценные камни в глазницах поблескивали сухим, гипнотическим блеском. - Я сердита. Как посмел этот смертный осквернить священный предмет частью своей души? - очи Баст готовы были поразить святотатца, подобно «Аваде». - Оскверненная святыня должна быть уничтожена! Кадуцей завибрировал в руке богини; электрические разряды побежали по золотому стволу, повторяя очертания змеиных тел, концентрируясь в фигурке ворона, и та засияла нестерпимым блеском, так что Гермиона принуждена была отвернуться; неприятный свист наполнил внутренность храма, и Каит соскочила с плеча своей госпожи, прижав чувствительные уши; контуры жезла размазались. Разрушались структуры молекул, и атомы хаотично метались, пока предмет, из них состоявший, не разлетелся, превратившись в облако тончайшей сверкающей пыли. - Вот и все, - проговорила Баст. – По душе ли тебе вознаграждение, которое ты получила? - Да, госпожа, - Гермиона поклонилась. – Вы очень добры. - Да, - признала Баст. – Я действительно добра и великодушна. К тому же, ты угодила мне своими речами. - Справедливость требует, чтобы и я вознаградила тебя. Ах, ты так хорошо чесала мне за ушком! - с этими словами Каит встряхнулась, и в ладонь Гермионы упал священный скарабей из ляпис-лазури. - А теперь возвращайся в свой мир, дитя, и помни о великой Баст и ее скромной служанке Каит! Тут облако пыли, оставшейся от кадуцея, окутало Гермиону, она невольно вдохнула, и в носу у нее нестерпимо засвербело. Громкое «Ап-пчхи» вырвалось у нее из груди. Когда Гермиона отерла слезы, выступившие на глазах, то увидела, что находится в знакомом кабинете, перед ней громоздятся непрочитанные книги, и приветливый свет лампы освещает их. - Было или не было? Гермиона поднялась со стула. Вокруг лампы по полу разлилась молочная лужица света, ни в ней, ни на столе, ни, насколько могла видеть Гермиона, в кабинете вообще, не оказалось маленького кошачьего саркофага. Однако окончательно Гермиону убедила в реальности произошедшего подвеска, зажатая в руке. - Одно хорошо, - сказала девушка, оправившись от изумления. – Кадуцей уничтожен, а стало быть, и читать все это совсем не нужно. Впрочем, - прибавила она с улыбкой, - руководству музея знать об этом не обязательно. Разве можно упускать такой случай? Приятно получать знания, потому что тебе этого хочется, а не потому, что тебя к этому принуждают обстоятельства. Возможно, мне действительно следовало выбрать Тота. Она взглянула на подвеску, приложила ее к груди и полюбовалась цветовым эффектом в бронзовом зеркале. - Нет, я сделала правильно. Джентльменам следует уступать дамам, хотя бы из вежливости, - пробормотала она. – Мы, женщины, должны держаться друг друга, неважно, смертные мы или богини. К тому же, каждая из нас – немножко богиня. Особенно когда примеряет новое украшение. На этом заканчивается история о Третейском Суде.
Svengaly: - Шахерезада, я начинаю терять терпение, - прошипел Волдеморт. – Я не стану тебя спрашивать о том, откуда тебе известно про кадуцей (молчи, Хвост, и ты, Белла, молчи!), я уверен, что правды ты мне все равно не скажешь. И лишь потому я тебя не уничтожу прямо сейчас, что полагаю спор между египетскими богами и все это нелепое судилище явной выдумкой. - Это и есть выдумка, о достойнейший царь. - Твои выдумки кажутся мне чрезвычайно опасными и настораживают меня все больше. Ступай в свой кувшин. Волдеморт вздохнул, принимая кувшин из рук Лестранж. - Давайте я уничтожу эту вещь, мой Лорд! – кровожадно предложила Беллатрикс. - Если я решу ее уничтожить, то сделаю это сам, - отрезал Темный Лорд. – Белла, тебе понравилась эта история? - Не знаю, - протянула Лестранж. - Что значит – «не знаю»? – спросил Волдеморт сердито. - Ты же ее слышала. Это простой вопрос, так ответь на него. - Ну… нет. Уж очень она заумная, - пожаловалась Беллатрикс. - Гм. Тебя, Гойл, полагаю, спрашивать бесполезно. Вот в чем беда нас, гениев – не с кем поговорить. Абсолютно не с кем поговорить. - Хорошо, что это оказалась именно Гермиона, - проговорил Гарри, закончив читать. – Я, например, про этих богов слыхом не слыхивал; позови они меня их рассудить, я бы выставил себя полным глупцом и, скорее всего, здорово бы их рассердил. А так все закончилось - лучше не придумаешь, и еще один хоркрукс уничтожен. Тут портьеры на дверях заколыхались, и в гостиную влетел филин. - Ты опять здесь, - мрачно констатировал Гарри. – Видно, от тебя непросто отделаться. Филин приземлился на каминную полку, не задев ни одной из безобразных статуэток, ее украшавших, и важно прошелся от северной ее оконечности до южной, где и уселся, словно тибетский божок с глазами-блюдцами. Гарри секунду полюбовался на новый элемент декора, а затем вернулся к прочитанному. - В сказках все получается гладко, - заметил он печально. – Два хоркрукса уничтожены. Но это же вымысел. Или нет? Что скажете, господин директор? - Что скоро ты об этом узнаешь, - ответил ему голос Дамблдора. – Спокойно, спокойно, мой мальчик, - прибавил он, потому что Гарри подскочил, как будто его укололи шилом в место-которое-не-принято-называть-вслух. - Где вы? – Гарри поправил очки и внимательно осмотрел гостиную.
Svengaly: - Здесь, - воздух замерцал, уплотнился, и Дамблдор предстал перед Гарри во всем блеске своей полупрозрачной персоны. - Ох, директор, - Гарри невольно встал. - Скажите мне, наконец, - потребовал он, - вы ко мне правда приходите или мне мерещится? - Я действительно к тебе прихожу, Гарри, но если я – твоя галлюцинация, то могу тебе ответить как «да», так и «нет», правда все равно останется тебе неведома. Я не советую никому рассказывать о моих посещениях, даже Рону и Гермионе, потому что люди всякое могут подумать. Хотя… мисс Грейнджер может тебе и поверить. - Из-за того, что с ней произошло? - А что с ней произошло? – Дамблдор поднял лохматые брови. - Да вот эта встреча с египетскими богами, - Гарри хлопнул томом по тонконогому столику. Столик крякнул, но выдержал. - Обращайся с этой книгой деликатнее, - предупредил Дамблдор. – Что касается встречи с богами… Гм. Ты веришь, что такое возможно? - Если эти истории лживы, почему вы заставляете меня читать их, ожидая неведомо чего? Раз хоркруксы не уничтожены, мне следует немедленно отправиться на их поиски! - А кто тебе сказал, что они не уничтожены? – удивился Дамблдор. Гарри начал понимать Снейпа. - Значит, ничего вы мне не скажете? – проскрежетал он металлическим голосом павиана-оракула. – Тогда зачем вы пришли? - Разве ты не рад меня видеть? – кротко осведомился Дамблдор. Гарри отчетливо услышал, как филин захихикал. - Рад, - пробурчал он, - Не пересказать, как. Он прошелся по комнате, искоса поглядывая на филина. - Темный Лорд не уничтожит Шахерезаду? – спросил он. - Нет, - успокоил его Дамблдор, – по двум причинам. Первая, ему неизвестная, состоит в том, что африта нельзя уничтожить. За всю историю человечества только царь Соломон мог справиться с подобной задачей, но Соломона более нет, и его секрет ушел вместе с ним. Причина вторая - Темный Лорд верит Шахерезаде. - Как же он может ей верить? Она знает о хоркруксах и преспокойно рассказывает, как их уничтожают один за другим. Тут кто угодно бы насторожился. - Да будет тебе известно, Гарри, что если человек недоверчивый раз в жизни изменит своему обыкновению, он непременно выберет того, на кого никак нельзя полагаться и кто предаст его при первом удобном случае. - Вы не о себе говорите? – не удержался Гарри. - Нет, мой мальчик, я говорю о Темном Лорде, - Дамблдор не рассердился. – Он верит Шахерезаде, потому что ему этого хочется: она не похожа ни на кого из тех, с кем он до сих пор встречался, ему доставляют удовольствие ее цветистые комплименты, и наконец, ему импонирует ее романтическое происхождение. Это величайшая удача, - продолжал Дамблдор с энтузиазмом, - что мне посчастливилось заполучить африту со столь увлекательным прошлым и со столь широко известным именем. Гарри, ты не представляешь, как сложно придумать биографию существу, которое старше египетских пирамид, но которого в то же время как бы никогда и не было. Масса работы по созданию ложных воспоминаний людям, которые якобы знали это существо, то есть, этого человека – ну, ты меня понял, фальшивые документы и прочее, и прочее. Благо еще, что сами африты мастерски воздействуют на человеческое сознание, и заставляют мнимых знакомцев вспомнить факты их так называемого знакомства в подробностях, - вздохнул Дамблдор, зависая над креслом и медленно в него опускаясь. Гарри, приоткрыв рот, наблюдал за этим маневром, гадая, провалится ли директор сквозь сиденье или все-таки усидит. Дамблдор положил руки на подлокотники и выпрямился. Брошенная на спинку кресла салфетка просвечивала сквозь него самым оригинальным образом. - Вы написали биографию Шахерезады? – спросил Гарри, совсем запутавшись. - Что ты, мой мальчик, я не настолько стар. Но поскольку я хотел, чтобы существо, которое ты знаешь под именем Северуса Снейпа, помогало мне в борьбе с Темным лордом, мне пришлось создать ему прошлое. Это была нелегкая работа, ты уж мне поверь!
Svengaly: Ноги Гарри подкосились, и он плюхнулся на диван. - Но как же… - пробормотал он. – Учителя в школе… сотрудники Министерства… Люпин, и крестный, и Малфои… Темный Лорд, наконец! - Вот и я говорю, - с вздохом признал Дамблдор. – Титанический труд. Но он окупился. Теперь ты понимаешь, почему Северус не мог ослушаться, когда я велел ему убить меня? Ведь на тот момент я был его хозяином. - А сейчас? - Если хозяин африта погибает, когда африт находится в своей человеческой ипостаси, то дух делается свободен и волен выбирать любую форму, какую ему нравится, и жить так, как ему заблагорассудится. Для него это единственный способ освободиться. Надо помнить, что африт убить хозяина по собственной воле не может, разве что получит прямой приказ, как Северус. - И где он сейчас? – Гарри чувствовал, что мысли его разбредаются во все стороны, словно напуганные овцы. - Не знаю. Может, он принял обличье духа, и тогда мы больше его не увидим; впрочем, мне всегда казалось, что Северусу нравится быть человеком. Он перенял человеческие привычки, и даже начал есть и спать, что африту, собственно, не нужно. - Жаль, что он не завел привычки мыть голову, - сказал все еще ошарашенный Гарри. - Это не самый худший недостаток, какой может быть, - улыбнулся Дамблдор, - А волосы он умащает амброй. Мне так и не удалось убедить его оставить это обыкновение. Африты весьма своевольны, хоть и умеют создать видимость покорности. - Вы могли бы ему приказать. - Я не захотел, - коротко ответил Дамблдор. - А Шахерезада? Она вам помогает, потому что вы ей приказали? - И поэтому тоже. Я обещал ей свободу, как только Темный Лорд будет уничтожен. - Вам не жаль ее отпускать? - Иногда, Гарри, - наставительно произнес Дамблдор, - щедрость окупается лучше скупости. - Но мне-то что делать? – затосковал Гарри. – Директор, я уже плесенью покрылся! Да еще Кричер ваш! Кстати, о Кричере… - Кстати, не он ли это? Гарри посмотрел на дверь, куда указывал палец Дамблдора, и никого не увидел, а когда он обернулся, директора в комнате уже не было. Филин тоже исчез. - Ну и дела, - вздохнул Гарри и пролистнул страницы «Тысячи и одной ночи» так, что книга уподобилась огромному вееру. – «Рассказ о заколдованном юноше». Это, наверное, про меня. Всё вокруг заколдовано, решительно всё. Тысяча и одна ночь… почти три года. Три года! Мерлин помилуй, до тысяча первого рассказа я не доживу. Уж лучше Азкабан! - Хозяин собирается отправиться в Азкабан? – обрадовался появившийся Кричер. - Хозяин собирается отправиться спать, - буркнул Гарри. – Ты растопил камин в спальне? - Хозяин не приказывал этого сделать, - с нескрываемым злорадством напомнил Кричер. - Прекрати прикидываться идиотом, - хмуро сказал Гарри. – Иди и растопи. И еще – помнишь, я показывал тебе чужого филина? - Кричер помнит. - Этой птицы нет в гостиной? Эльф осмотрелся и ответил с заметным облегчением: - Кричер не видит никакого филина. - Ага. Прочитай, что написано вот здесь. Гарри указал домовику на заголовок: «Сказка о Синдбаде-мореходе». - Хозяин опять хочет посмеяться над Кричером, – злобно проговорил эльф. – Хозяин думает, Кричер не умеет читать? Здесь написано: Такова была третья ночь. TBC
Irma: Svengaly А Снейп и Шахерезада не одно и тоже существо?
Талла: Фик спецаильно для любителей восточных сладостей =) Ловите мой респект. И вправду в золой переплет стоило бы обернуть эту историю...) И еще: Мне очень, очень интересно было бы взглянуть на то, как Снейп с Гарри..мхм..сошлись) *представила роскошную NC-17 сцену в мега-восточном стиле(аж слюнки потекли)) и удалилась, громко напевая: "Восточные сказки, зачем ты мне строишь глазки-и..."*
Svengaly: Irma пишет: А Снейп и Шахерезада не одно и тоже существо Нет. Разве они так похожи? А Снейп находится очень близко к Гарри... гораздо ближе, чем тот думает.
Svengaly: Талла Благодарю. Вы слишком добры ко мне, недостойной. Золотой переплет - это слишком. Хватило бы и позолоченного. Талла пишет: представила роскошную NC-17 сцену в мега-восточном стиле Увы, фик получился бесповоротно дженовый, как я ни пыталась свернуть в слэш (даже целую новеллу написала, правда, не в восточном стиле). Нехорошо выходило, пришлось выкинуть.
eonen: Ух!!! *восхитилась* Хочется забросить домашнюю работу и предоставить детей мужу, и с головой уйти в чтение. Не говоря уже о подборе золотого переплета . На АБ я бываю нечасто, но раз вы удостоили тамошних читателей своего внимания, побегу. (Кричер совершенно потрясающий. Вам удается заставить читателей проникнуться расположением к наименее того достойным - на первый взгляд - героям.)
Светлана-z: понятно сделали из сева Филина. Ужас какой. Уж лучше ворона б он хоть к черному ближе. Но мне все равно нравиться. мой огромный респектик. А вот то что он теперь свободный (сева) это грустно немножко - Ну совсем чуть чуть. Ну маленькую капельку. (Ну и садистка же я - даже самой страшно. )
Svengaly: eonen Спасибо, спасибо! И Мерлин с ней, с домашней работой. От нее, как известно, кони дохнут. Светлана-z Ворон председателем совиного клуба стать бы не смог, так что быть Снейпу филином. А чем плохо? Филин - птица серьезная, самостоятельная... И спасибо за отзыв. Светлана-z пишет: то что он теперь свободный (сева) это грустно немножко Я аболиционистка. Свободу Северусу Снейпу!
Svengaly: Поздно вечером, когда уже стемнело, Кричер явился к Гарри. Гарри видел его всяким: злым, негодующим, испуганным, пожалуй, не видел только счастливым – и искренне озадаченным, как сейчас. Некоторое время эльф молча смотрел на хозяина, пока Гарри не спросил (довольно грубо), какого лешего ему здесь нужно. - Кричеру не нужно никакого лешего. В доме и без того хватает всякой дряни. Кричер пришел сказать хозяину, что варево в котле закипело. - Что? – Гарри был уверен, что ослышался. - Жидкость в котле закипела и вот-вот перельется через край, - послушно повторил Кричер. «Вот интересно, что полагается делать со спятившими домовиками?» - подумал Гарри, а вслух произнес: - Где ты видел котел? - Если хозяин не помнит, Кричер может показать. - Ну, показывай, - согласился Гарри. Кричер привел Гарри в одну из пустующих комнат. В комнате не было окон, однако она оказалась ярко освещена резким, неестественным светом, лишенным источника – как будто каждая пылинка в воздухе светилась подобно луне. Посреди каморки на разлапистом треножнике помещался серебряный котел величиной с череп горного тролля, его стенки лизало синее магическое пламя, не дающее дыма. Гарри подошел ближе. В котле булькало зелье, по цвету и консистенции напоминавшее малиновый сироп. Жидкость ничем не пахла и никуда не собиралась выливаться. Это было солидное, исполненное чувства собственного достоинства зелье. Оно выглядело куда более искушенным в магии, чем недоучившийся Гарри Поттер, и не требовало его попечения. - А что здесь было раньше? – спросил Гарри. - Чулан, - просветил его Кричер. - Вот что, Кричер, - сказал Гарри. – В доме есть посторонний. И не надейся, идиот, что он меня прикончит, - добавил Гарри, заметив проблеск надежды на физиономии эльфа, - хотел бы, так давно бы это сделал. Я запечатаю дверь, а ты следи за всем, что происходит в доме, и докладывай мне. Понял? - Кричер понял. А что делать Кричеру, если он повстречает постороннего? – домовик покосился на котел и опасливо прижал уши. - Бежать, - коротко ответил Гарри. – Ко мне. И не вздумай сговариваться с ним за моей спиной! А теперь иди на свой чердак. Домовик растаял в воздухе, Гарри же сбегал за учебником З.О.Т.И. и плодотворно провел полчаса, практикуясь в накладывании защитных чар. Наконец он с удовлетворением заключил, что враг не пройдет, и отправился на боковую. Но стоило ему закрыть глаза, как его заставило подскочить видение разрушенного взрывом дома и собственного искалеченного трупа на развалинах. - Я же не погасил огонь под котлом! Через две минуты Гарри очутился перед дверью, которую недавно запирал с таким прилежанием, схватился за ручку, дернул дверь на себя – и впечатался в противоположную стену коридора. - Аккуратней, молодой человек, не в сарае, - неприветливо пробурчал портрет прыщавого парня в завитом парике и брыжах. - Ох, - согласился Гарри, неуклюже поднимаясь с пола и потирая ушибленный локоть. Чары работали превосходно. «Напрасно Снейп отказывал мне в магических талантах», подумал Гарри со смесью гордости и досады на то, какое неподходящее время эти таланты выбрали, чтобы проявиться. - Finite incantatem! – Гарри поразмыслил и добавил.- Allohomora. Дверь имела вид ханжески-неприступный, как будто поклялась хранить вечную добродетель и не открываться никогда и не перед кем. - Ладно, - Гарри почесал палочкой в затылке. – Попробуем вот так… Он попробовал вот так. А потом вот эдак. А потом уламывал дубовую девственницу всеми известными ему способами, а также способами, изобретенными только что, пока не понял, что не сумеет пробиться в им самим же зачарованную крепость. Тогда Гарри набрал воздуха в грудь и выразил свои гнев и отчаяние в одном протяжном вопле: - Кричер!!! Эльф появился незамедлительно. - Посторонних в доме не видел! – доложил он, моргая заспанными глазами, и тут же добавил, испугавшись, что становится чересчур покладистым: – Что нужно от Кричера противному, надоедливому хозяину? - Войди в эту комнату и погаси огонь под котлом, - Гарри слишком утомился, чтобы обращать внимание на привычные дерзости. – Да нет, не так. Просто появись там. Я… я не хочу снимать защитные чары с двери. Кричер со вздохом исчез, а через секунду появился снова, рыдая и вопя, держа на весу обожженные лапки. Сажа сыпалась с него хлопьями, а шерсть на ушах тлела. - Хозяин хочет смерти Кричера! – взвизгнул он, и Гарри понял, что миссия домовика не увенчалась успехом. - Черт возьми, - сказал Гарри с чувством. – Надеюсь, этот котел не взорвется. Ладно, иди, уродец неуклюжий. Никакого от тебя проку. Сильно обжегся? Кричер демонстративно всхлипнул. - Да иди, иди уже, - Гарри почувствовал себя виноватым. – Кашу утром можешь не варить, - великодушно разрешил он. - А котел? Кричер не хочет, чтобы дом взорвался! - Я и сам этого не хочу. Придумаю что-нибудь. - А что придумает хозяин? – недоверчиво спросил Кричер. - Не твоего ума дела! – взорвался Гарри. – Отправляйся на чердак и сиди там тихо, как мышь. «Может, не зря Малфой лупил своих эльфов тростью? Только и смотрят, как бы напакостить хозяевам!» – подумал Гарри, и тут же оглянулся, как будто Гермиона могла оказаться поблизости и подслушать эту крамольную мысль. Кричер сомневался не напрасно. Совладать с дверью Гарри не удалось, и в спальню он отправился, уповая единственно на собственную везучесть. Однако заснуть он не смог, предположения о таинственном госте, сумевшем пробраться в столь хорошо защищенный дом, и о цели, с которой он это сделал, вращались в мозгу огненными колесами. Наконец, смирившись со своей бессонной участью, он сел в постели и зажег ночник. Где-то за стенами особняка свирепствовала стужа, а здесь, в спальне стояла глубокая, зимняя тишина, и огонь вкусно облизывал черные леденцы головешек; блаженное чувство покоя внезапно снизошло на Гарри, и равнодушие к судьбам мира и к своему собственному будущему охватило его. - А, будь что будет, - расслабленно потянувшись, он протянул руку за книгой, нисколько не сомневаясь, что в ней Шахерезада будет рассказывать свои истории отнюдь не Шахрияру. И филину, который топтался на подоконнике – а оконная рама была плотно затворена - он ничуть не удивился. - Привет, гость дорогой. Птица точно поняла его слова и тотчас перелетела на спинку кровати, устроившись в изголовье, легко скользнув по лицу Гарри краешками маховых перьев. - Сама ненавязчивость, - усмехнулся Гарри. – Может, ты и читать умеешь? Не удивлюсь, если да – Кричер же умеет. Филин презрительно гукнул и заглянул Гарри через плечо. И снова буквы проявились на пергаменте, и заиграли краски, расцвечивая рисунок, выполненный неведомым искусником, и Гарри прочел: Продолжение истории о Странном Подарке.
Svengaly: - Вы ведете себя так, словно мир вам уже принадлежит! – бушевал Волдеморт; приближенные сгибались под его ураганным гневом, словно ивовые заросли. – Мы еще далеки от победы, и в этом ваша вина: даже я не могу всего сделать один! Вы должны забыть о себе, вы обязаны привести на трон вашего господина! Питер, я вижу, ты недостаточно внимателен к моим словам, и если ты немедленно не объяснишь, что отвлекает твои мысли, то горько пожалеешь о своей рассеянности. - Простите, мой Лорд, - Петтигрю, делавший вид, что внимательно слушает (великое искусство – спать с открытыми глазами), немедленно принял униженную позу. – Я… мне… Он огляделся в отчаянной попытке изобрести убедительную отговорку. Когда взгляд его остановился на Шахерезаде, он поспешно проговорил: - Я вспомнил о той сказке, которую эта… африта рассказывала нам в последний раз, и… На этом фантазия Петтигрю иссякла, но, к счастью для него, внимание Темного Лорда уже переместилось на другой объект. - Ах, - прошипел Волдеморт. – мой подарок! И вправду, я позабыл о тебе, Шахерезада. Африта склонила голову, притворная покорность и неподдельное безразличие, смешавшись, придавали ее лицу выражение такого божественного спокойствия, что даже ее раздражительный господин начал успокаиваться. - О, великолепнейший, царь среди магов, - проворковала она, - у тебя столько дел, столько забот, разве есть у тебя время вспомнить о недостойной твоей рабе? - Одна из этих забот, дражайшая Шахерезада, была непосредственно связана с тобой, точнее, с тем твоим рассказом, который заставил задуматься Петтигрю. Ты и вправду колдунья, раз в пустой голове Питера от твоей истории проскочила какая-то искра! Волдеморт рассмеялся. Петтигрю принужденно оскалился, косясь на Шахерезаду с ненавистью. - Но, разумеется, ты опять солгала, - добавил Темный Лорд, внезапно становясь серьезным. – Предмет, о котором ты вела речь, находится в моих руках. Поостерегись впредь рассказывать о вещах, в коих ничего не смыслишь, африта. - Драгоценный повелитель, я охотно повинуюсь твоим мудрым и справедливым требованиям. Вижу я, о царь времени, что тебя утомили философские притчи, и потому рассказ, который ты услышишь сейчас, будет всего лишь забавен и не потребует размышлений. - Размышления мне не в тягость, - проворчал Волдеморт, - уж не путаешь ли ты меня с Хвостом или с Беллой? - Я не вижу здесь твоей наложницы, о господин, - заметила Шахерезада. Человек, стоявший рядом с Петтигрю, невольно вздрогнул. - Что такое, Рудольф? - Волдеморт показал в улыбке острые зубы. – Волнуешься за честь своей супруги? Ты ошибаешься, Шахерезада, Белла мне не наложница, а всего лишь слуга, но я доверяю ей более, чем прочим; ее исполнительность почти искупает недостаток сообразительности. Ты была права, слугам не следует много думать. Я отправил ее с небольшим поручением. Впрочем, тебя это не касается. Рассказывай свою сказку, Шахерезада, и, пожалуй, я соглашусь с тобой – с меня довольно философских притч. - О, мой повелитель, пусть моя повесть рассеет тучи, омрачающее твое чело, - Шахерезада хлопнула в ладони и на полу появилась бархатная подушка с золотыми кистями, на которую африта проворно уселась, поджав под себя ноги, так что звякнули золотые браслеты на лодыжках. – Слушай же, драгоценнейший владыка!
Svengaly: Здесь следует рассказ о Непобедимом Ракшасе. Рефери подал команду, и на ярко освещенный ринг выпустили бойцов. Толпа с энтузиазмом взревела. Джордж вытянул шею, пытаясь разглядеть из-за своего столика, как, выдерживая безопасную дистанцию, оценивая друг друга, кружат по рингу соперники, но увидел лишь огненную макушку брата. Зычный голос рефери без всякого Соноруса перекрыл крики болельщиков: - В красном углу - Пульчинелла, владельцы – братья Уизли. Сорок три победы! - ОООО!!! - В серебряном углу – Ракшас, владелец пожелал остаться неизвестным. Новичок. - УУУУ!!! - Поединок ведется без раундов и перерывов! Крохотная пауза: - Бой насмерть! Толпа зарычала, как венгерская хвосторога, пикирующая на добычу, и бокал в руке Джорджа мелко задребезжал. - Пульчи, вперед! Сделай этого ублюдка! - крикнул Джордж. Блондинка рядом захихикала и наклонилась так, что бюст ее почти вывалился в тарелку. «Кушать подано», с усмешкой подумал Джордж; впрочем, прелести спутницы, имя которой он никак не мог запомнить, сейчас волновали его меньше всего: противники на ринге, угрожающе шевеля жвалами, выпрямив волосатые ноги, как ходули, двинулись друг на друга. - Твой тот, что побольше? – прочирикала блондинка высоким голоском. Джордж невнимательно кивнул. Пульчинелла как раз пытался отрывать третью слева ногу своему сопернику, тот впился жвалами ему в яйцевидное мохнатое брюхо, выпучив от усилия глазки. - У, какие мерзкие! – проверещала девица. – Пойдем отсюда, милый. Ну же, ты обещал, что угостишь меня шампанским, а тут только это гадкое пиво! И воняет тухлой рыбой… - Сейчас, дорогая, - отстраненно сказал Джордж. – Сейчас пойдем. На вот, съешь пока пастилку. Блондинка надулась, но конфетку взяла. - Черт, - пробормотал Джордж. – О, проклятье! Он поднялся и стал пробиваться к рингу, расталкивая зрителей, наступая им на ноги, те недовольно расступались. Связываться с братьями Уизли никому не хотелось: их шутки доставляли удовольствие всем, кроме того, над кем подшутили. Растерянное лицо брата без всяких слов подсказало Джорджу, что дела их фаворита плохи. Новичок выглядел мельче Пульчинеллы, но двигался быстрее; гораздо быстрее, чем любой боец из всех, кого Джорджу приходилось видеть раньше - а повидал их он немало. - Кто его хозяин? – прошипел Джордж на ухо брату. - Не знаю, - отмахнулся Фред. – Какая разница? Бойцы медленно кружили по рингу в па-де-де смерти, низко приседая на пружинистых лапах, хелицеры угрожающе выставлены вперед, псевдопальцы чутко шевелятся, готовые уловить малейшую заминку со стороны врага. - Все-таки Пульчинелла крупнее, - Фред словно пытался убедить самого себя, - и опыта у него… О! Зрители рванулись к рингу, едва не затоптав близнецов, и даже карманные воришки позабыли про свою работу. Новичок выкинул невиданный трюк: он высоко подпрыгнул в воздух и, приземлившись прямо перед Пульчинеллой, вонзил хелицеры ему в глаза. Фред с криком рванулся к рингу, Джордж едва успел схватить его за воротник прежде, чем брат напоролся на щит. Люди орали. Пульчинелла лежал на спине, ноги судорожно дергались в агонии. Джордж отвернулся. - Пошли, - он волочил брата сквозь толпу к своему столику. Фред безвольно следовал за ним. - Сколько ты поставил? – хмуро спросил Джордж. Фред плюхнулся на жесткий стул и вцепился в бутылку с огневиски. - Пульчи был фаворитом, - он глотнул прямо из горлышка и взъерошил рыжую шевелюру. Джордж невольно пригладил собственную. - Сколько? Фред сказал. - Придурок, - Джордж отобрал у брата бутылку и допил то, что в ней оставалось. – Мы же договорились! - Ничего, еще заработаем, - отмахнулся Фред. – Но каков дьяволенок! Видел, как он прыгнул? - Заработает он! Я же говорил – не трогай кассу! - Да расслабься ты. Где твоя девица? Джордж молча указал на здоровенную канарейку, уныло нахохлившуюся на стуле. - За что ты ее так? – посочувствовал канарейке Фред. - Много чирикала, - Джордж вздохнул. – Ладно, пошли отсюда. - Девчонку-то забери. - Да ну ее к черту. Счет я оплатил, хватит с нее. О, погляди! К рингу неуклюже пробрался толстяк в зеленой бархатной мантии, остановился, озираясь и вытирая огромным белоснежным платком пот, льющийся с распаренных багровых щек. Жара в зальчике стояла неимоверная, воздух точно раскалился от только что отбушевавших здесь эмоций. Зрители разбредались; те, что ставили на темную лошадку, весело устраивались за столиками, бросали свежевыигранные галлеоны на липкие столешницы и требовали пива или «чего покрепче», усаживали себе на колени смеющихся официанток; проигравшие угрюмо тянулись к выходу. Маленький человечек – хозяин «Головы Дракона» - протянул толстяку стеклянную банку, в которой прыгал и злобился новоявленный чемпион, сказал что-то поздравительное и протянул руку; толстяк пожал ее без особой охоты. Зато мешочек с деньгами (призовым фондом победителю) он принял с энтузиазмом. Джордж с тоской смотрел, как исчезают деньги – его деньги! – под широкой, как парус, мантией счастливого владельца маленького гладиатора. - А знаешь, кто это? – внезапно спросил Фред. - Человек, который забрал нашу кассу, - мрачно ответил Джордж. - Это Гораций Слагхорн. - Тот самый? – Джордж всматривался в толстяка с новым любопытством. – Так вот чем, оказывается, занимаются на досуге почтенные профессора Хогвартса! - Профессора Зельеварения, - уточнил Фред. – Они чем только не занимаются. Слизеринцы.
Svengaly: Рон, заткнув пальцами уши, чтобы не слышать, как Молли напевает и гремит кастрюлями, пытался вникнуть в рецепт Зелья Отражения. Теперь, когда Гарри не было в школе, он предпочитал проводить выходные дома, совершенствуясь заодно в навыках аппарации, обретенных с таким трудом. - Кому это надо? – бормотал он. – Горечавка зловидная… в момент наложения заклятия превращаться в двойника своего противника… сумах чермный… когда нужно сражаться, а не фокусы показывать… восемь глаз медянки… - Что ты там такое ужасное читаешь? Блинчики апельсиновые с карамельной начинкой… не попробовать ли это? Молли дирижировала оркестром из кастрюль и сковородок, булькающих, скворчащих, издающих дивные ароматы, попутно вчитываясь в большую поваренную книгу – подарок Флер. - Зелья, мама, - Рон сглотнул слюну. – Готовлюсь к экзаменам. - А, вот отличный рецепт… но дорогой, - огорченно пробормотала Молли. – Кажется, профессор Слагхорн не очень хорошо к тебе относится? - Чертов сноб, - оскорблено отозвался Рон. – Мама, зачем мне все это? Я сейчас должен помогать Гарри, который один борется с Темным Лордом, а я сижу здесь и зубрю зелья, как первокурсник! - С Темным Лордом борется целый отдел авроров, и все Министерство в придачу, - спокойно ответила Молли, - в частности, твой отец. Рон, с чего ты взял, что Гарри должен справиться с Тем-Кого-Нельзя-Называть в одиночку? И почему сам Гарри так решил? - Как же? – пришел в недоумение Рон. – А пророчество? - Пророчество? Да, конечно. Оно пришлось как нельзя более кстати, не так ли? – Молли вздохнула. – Знаешь, Рон, мне никогда не нравилась привычка Альбуса втягивать своих подопечных во взрослые игры. Думаю, ты считаешь меня старой клушей, Рон – нет, не оправдывайся, считаешь, - но за Альбусом всегда это водилось: он выбирает способного подростка, разжигает в нем тщеславие и использует в своих целях. О, разумеется, он считает… считал это оправданным, и он выбирал действительно талантливых мальчиков, но мне это всегда казалось жестоким. Кажется, судьба Северуса Снейпа должна была послужить для вас с Гарри предупреждением. - Снейпа? – Рон скрипнул зубами. – Да как этого убийцу земля носит?! - Верно, меня это прямо как громом поразило, - Молли взмахнула палочкой, кастрюля с супом плавно перелетела на стол. – Мне Северус скорее нравился, хотя и казалось все время, будто что-то в нем не так. - Да в нем все не так! Рон с изумлением наблюдал за матерью, с видом пифии сжимающей в руках пучок петрушки. - Не могу этого объяснить, Рон, но, когда я ним говорила, и он на меня смотрел этими своими чернущими глазами, мне казалось, что все нормально, и я его сто лет знаю, и можно ему доверять; но когда я задумывалась о Северусе в его отсутствие, меня постоянно преследовало ощущение фальши. Какой-то он был ненастоящий… Ох, не могу я этого объяснить! - Мама, - взмолился Рон, - давай не будем говорить о Снейпе, ладно? А то я что-нибудь сделаю. Брошу все и прямо сейчас отправлюсь к Гарри. Если хочешь знать, это предательство, сидеть тут в безопасности, в то время как мой лучший друг рискует жизнью. И вообще, думаешь, мне понадобятся Зелья, если Темный Лорд победит? - Перестань, Рон, - Молли мгновенно забыла про Снейпа. – Мы с папой знаем, что для тебя хорошо. - Привет, мамуля! - два голоса прозвучали в унисон. Молли подпрыгнула и уронила свою петрушку. - Ох, мальчики, как можно так меня пугать! Наконец-то выбрали время повидаться, - прибавила она укоризненно. – Ну, Фред, ты мне все волосы растрепал! - Мы просто рады тебя видеть, мамуля, - объяснил Джордж. – У, как вкусно пахнет! Молли засуетилась, накрывая на стол. Близнецы переглянулись и, поставив по табуретке по обе стороны от Рона, дружно на них приземлились. - Все учишься? – вкрадчиво начал Джордж. - Ну, - осторожно подтвердил Рон. - Зелья, небось? – продолжил Фред. - Ну, - согласился Рон. - Рад, что от Снейпа избавился? - Ну, - Рон и с этим спорить не стал. Близнецы снова переглянулись. - Говорят, у тебя нелады со Слагхорном? – перешел в атаку Джордж. - Кто говорит? – немедленно ощетинился Рон. - Джинни. - Пусть своими делами занимается, - отрезал Рон. – Тоже мне, Венера на метле. И что Гарри в ней нашел? - Бездну нашего фамильного обаяния, - осклабился Фред. – Значит, Слагхорн тебя недолюбливает? - Он меня игнорирует. Понятно? Иг-но-ри-ру-ет. Это Снейп меня недолюбливал, а Слагхорн попросту не заметит, даже если я сдохну прямо сейчас. - Что? Что такое? – всполошилась Молли. - Ничего, мама, - хором ответили все трое, а Джордж прибавил: - Пульчинелла у нас сдох. - Ваш мерзкий паук? – обрадовался Рон. - Наш лучший гладиатор, - поправил его Джордж. – Наш драгоценный фаворит… погиб в бою. А знаешь, кто был его соперником? - Кто? – Рон окончательно перестал понимать, чего хотят от него братья. - Некий Ракшас. - Непобедимый Ракшас. - Тогда он был новичком, а теперь за ним восемнадцать побед. - Владелец – Гораций Слагхорн. - Ничего себе! – поразился Рон. - Вот именно так мы и сказали, - Фред горестно потупился. – Нехорошо это, когда уважаемый преподаватель Хогвартса… - Обязанный подавать пример добропорядочности своим подопечным, - вставил Джордж. - … вот именно… наживается на столь малопочтенном занятии, как паучьи бои. Больше тебе скажу, ходят упорные слухи, что Слагхорн отпаивает своего бойца каким-то зельем, а это уже нечестная игра. - А что, этих ваших тварей на допинг не проверяют? - Проверяют, как же, - Молли вышла из кухни. Джордж пролевитировал к себе блюдо с пирожками, придирчиво выбрал самый поджаристый и надкусил. – Этот человек - Мастер Зелий, Рон, так что же, трудно ему сварить такое, которое не смогут обнаружить эксперты по допингу? А ведь владельцы гладиаторов теряют большие деньги. Не говоря уже о том, какие моральные страдания они переживают, глядя, как погибают их питомцы от лап этого маленького убийцы. - Это вы о себе, что ли? – Рон ухмыльнулся. – Что, Фред, спустил все денежки на тотализаторе? - Он такой умный, правда, Фред? – задумчиво сказал Джордж. - Интересно, почему он не богатый, Джордж? – отозвался Фред. - Вам чего от меня надо? – занервничал Рон. – Что вы ко мне привязались? Пойду я, мне к занятиям надо готовиться. - Погоди, Рон, погоди, - Джордж поймал брата за рукав и усадил его на место. – Вот скажи мне, Слагхорн тебя унижает, в грош тебя не ставит, а ты все терпишь… ты мужик или кто? Страшное подозрение забрезжило в мозгу Рона. - Вы что, хотите, чтобы я сделал что-то с пауком Слагхорна?! - Ловишь на лету! – восхитился Фред. - Нет. - Никто не узнает. - Нет! - Не хочешь помочь братьям? - Вы с ума сошли! – зашипел Рон, подскакивая на месте, как крышка на закипевшем чайнике. – Просто рехнулись! Как, по-вашему, я это сделаю? - Но в принципе, ты не против? – осведомился Джордж. - В принципе, нет, - осторожно ответил Рон. - Отлично, - Фред хлопнул его по плечу. – Тебе и делать ничего не придется… почти. Не думай, что мы пытаемся заставить тебя уничтожить паука «Авадой». Вот, возьми. Фред протянул маленькую коробочку, внутри которой что-то шелестело. Рон поднес коробочку к уху и вопросительно взглянул на братьев. - Не открывай, там муха, - предупредил Джордж. – Напросишься под каким-нибудь предлогом в комнаты Слагхорна, узнаешь, где он держит банку с Ракшасом – не думаю, что он ее прячет – и выпустишь муху туда. Все. Рон нерешительно поскреб пальцем по коробке. - А что я с этого буду иметь? - Моральное удовлетворение. - Пф! – Рон презрительно скривился. - Десять процентов с первого выигрыша, - предложил Джордж. - Другой разговор! – Рон спрятал коробочку в карман, и как раз вовремя: Молли вернулась на кухню. - Ну, мальчики, за стол, - весело пригласила она и с любовью оглядела сыновей. – Что бы вам почаще приходить на обед? - Обязательно, мама, - откликнулся Фред. – Мы теперь часто будем приходить. «Во что это я впутался?» Рон почесал за ухом. «Ну, все равно. Не выгонят же меня за это, даже если и поймают. А если выгонят – тем лучше!»
Svengaly: Рон бросил стопку курсовых на стол Слагхорна и огляделся. Комната была тесно заставлена мебелью, и Рон чувствовал, что начинает задыхаться – то ли от духоты, то ли от волнения. - Ну, где же ты? – пробормотал он. Следовало торопиться, Слагхорн мог появиться в любую минуту. Еще повезло, что Гермиона задержала его в коридоре каким-то вопросом, и Рону удалось остаться в комнате одному. Кровать под балдахином, пухлое кресло, поставец с напитками, еще кресло – сколько же здесь всего! Рон метнулся к длинному стеллажу, заставленному книгами и какими-то безделушками. - Вот оно! Слагхорн и вправду не прятал своего чемпиона. Просторный террариум, декорированный зеленью, красовался на почетном месте; между двумя толстыми ветками крохотного корявого деревца была натянута искусно сотканная паутина, а в ее центре темнело пятно – Непобедимый Ракшас отдыхал. Песок под тенетами был усыпан высосанными досуха насекомыми. Рона затошнило. - Вовсе он не маленький, - с отвращением сказал он. – Здоровый, как фестрал. Эй, ты! Он постучал пальцем по стеклу. Паук открыл красные глазки и принялся расправлять волосатые лапы. - Гляди, чего я тебе принес! Рон достал коробочку, открыл ее и уже собирался приподнять крышку террариума и выпустить туда роковую муху, как Ракшас внезапно собрался в упругий комок и прыгнул на стенку, прижав к стеклу толстое брюхо и поводя педипальцами прямо перед глазами Рона. Рон отпрянул с воплем ужаса, споткнулся о скамеечку для ног и с грохотом рухнул на пол. Коробочка вылетела из его рук, освобожденная муха, радостно жужжа, устремилась к потолку. - Что случилось? Гораций Слагхорн остановился на пороге, с недоумением рассматривая растянувшегося на полу Рона выпуклыми, как две крыжовины, глазами. Гермиона выглядывала из-за его плеча. - Ммм… - промямлил Рон, – муха. Летает. Я хотел ее поймать. Муха села прямо на террариум и принялась беззаботно ползать по стеклу. Ракшас возбужденно заметался по своему дворцу-узилищу, нетерпеливо засучил лапами. Жвала его сжимались и разжимались при виде добычи, такой близкой и такой недоступной. - Ты так не любишь насекомых? – Слагхорн неторопливо достал палочку. - Не люблю, - уныло признался Рон, поднимаясь и украдкой заталкивая коробочку в карман. – Может, поймать ее и отдать вашему пауку? – предложил он с надеждой. Слагхорн подумал и покачал головой, на лысине заиграли блики. - Нет. Вдруг она больна чем-нибудь? Мы с Ракши не можем рисковать… кстати, вы еще не видели моего Ракшаса? - Нет, - хором ответили Рон и Гермиона. - Отличный экземпляр, просто отличный… нет, Ракши, мы с тобой не будем кушать эту гадкую муху. Ракши возмущенно запрыгал, пытаясь достать запретное лакомство. Зеленая вспышка – и мухи не стало. Рон и паук испустили мысленный стон разочарования. - Я положил курсовые на стол, профессор, - подавленно сказал Рон. – Я вам больше не нужен? - Э? Нет, мальчик мой, можешь идти. - Я тоже пойду, сэр, - сказала вдруг Гермиона. - Вот как, мисс Грейнджер? – Слагхорн наклонился к самому стеклу, выпятив толстую, как подушка, корму, и сделал «козу» своему многоногому любимцу. – У, мой славный… сейчас будем кушать. Уверены, что не хотите чего-нибудь выпить, мисс Грейнджер? - Нет, профессор, - вежливо отказалась Гермиона. - Миленькая подвесочка, - сказал Рон, когда они вышли в коридор. - Это бирюза? Кто подарил? - Ты ее не знаешь. Что ты задумал, Рон? – сурово вопросила Гермиона. - Ты о чем? – Рон сделал невинное лицо. - Что это за фокусы с мухой? - Я ничего не задумал, Гермиона. Просто хотел поймать муху и скормить ее этому парню в банке. - Правда? - Конечно. - Рон Уизли, если я узнаю, что ты мне врешь… - Да не вру я, не вру. Слушай, Гермиона, а что ты думаешь насчет практического применения Зелья Отражения? «Обожаю умных женщин, - думал Рон, в то время как Гермиона увлеченно объясняла ему, какая это полезная штука – Зелье Отражения. – Разве удалось бы мне отвлечь, скажем, Лаванду таким вопросом? Черта с два. Вцепилась бы в меня, как клещ, и не отстала, пока не выпытала бы всю правду. Слава Мерлину, Гермиона не такая. Но вот что скажут Фред и Джордж?»
Svengaly: - Молодчина, Рон, отлично справился, - Фред нервно бегал по тесной спальне, ловко огибая мебель и разбросанные повсюду вещи. - Слагхорн тебя ни в чем не заподозрил? – Джордж задумчиво чертил какие-то схемы на форзаце Ронова учебника по Трансфигурации. - Кажется, нет… оставь книгу в покое… а вот Гермиона вроде догадалась, что это я выпустил муху. - Это не страшно, - Джордж кивнул и бросил учебник на кровать. - Страшно то, - Фред остановился перед Роном, уперев руки в бока, - что в воскресенье бой, и мы собираемся выставить нашего нового гладиатора. - Ну и выставь! – огрызнулся Рон. – Если он и сдохнет, мало, что ли, на свете пауков? - Немало, - Джордж вздохнул. – Но пауки этой разновидности довольно дороги. Кроме того, мы уже сделали на него ставку. - Так он обойдется вам еще дороже, - против воли Рон ухмыльнулся. - Единственный наш шанс – повторить попытку, - Фред уселся верхом на стул, облокотился о спинку и устремил на младшего брата гипнотический взгляд. - Рон, сегодня вторник. Время еще есть. Ты ведь не бросишь нас в самый ответственный момент? - Гарри не пришел бы в восторг, узнав, как вы распоряжаетесь его вложениями, - Рону жутко хотелось оставить братьев с их бедой наедине. - Во-первых, мы не трогаем основной капитал, - рассудительно сказал Джордж. – Во-вторых, пока не появился Ракшас, наши ставки возвращались к нам в троекратном размере. В-третьих… - В-третьих, ты становишься таким же занудой, как твоя подружка Грейнджер, - заметил Фред. - Вот Гермиону не трогай! И вообще, мне надоели ваши подначки. Это я – зануда?! Это вы – пара… - Девочки, не ссорьтесь! – повысил голос Джордж. – Рон, получишь свои десять процентов, купишь Гермионе что-нибудь славное. Девушки любят подарки. - Даже заучки, - вставил Фред. - Заткнись, Фред. Рон, я скажу тебе, что надо делать, только согласись. - Сначала скажи, может, и соглашусь. - Ладно. На этот раз не будем изощряться: уничтожишь паука «Авадой», выкинешь трупик и приоткроешь крышку террариума, как будто Ракшас сбежал сам. Все просто и ясно. Рону предложенный план таковым не показался. - Слагхорн меня раскусит. - Послушай, братец, не надо так трястись. - Перестань меня подначивать, Фред. Мне не пять лет, на «слабо» меня не возьмешь. - Перестань его подначивать, Фред. Он взрослый парень. Вылитый Перси. Это был удар ниже пояса. С Рона можно было лепить статую Молодого Человека в Муках Сомнения. - Десять процентов, - напомнил Джордж; интонации змия-искусителя придавали какое-то очарование его убогим аргументам. – Можно не клянчить деньги на пиво у родителей. - Месть, - Фред бросил еще один камешек на чашу весов. – Всякий раз, когда Слагхорн будет смотреть сквозь тебя, или приглашать Гермиону на заседание клуба без тебя, или… - Хорошо! – выкрикнул Рон и добавил тоном ниже. – Хорошо. Я согласен.
Svengaly: Обычно полагают, что школьные годы – пора счастливая, однако, взглянув на Рона Уизли, вы бы поняли, что он так не считает. - Пароль! – потребовал портрет над дверью. - Большой куш, - пропыхтел Рон, погибая под тяжестью коробки с ингредиентами для зелий. - Проходи, - милостиво разрешил портрет. - Жарища здесь, - Рон, ворча, водрузил свою ношу на письменный стол и вытер пот с истомленного чела. – Надо бы Слагхорну переселиться в теплицы профессора Спраут. Образ Горация Слагхорна, сидящего на грядке подобно тыкве-переростку, придал Рону храбрости. - Ну, Непобедимый, где ты? Вызываю тебя на дуэль! Рон вальяжной походкой направился к террариуму. К его удивлению, крышка оказалась сдвинута. Рон заглянул внутрь, надеясь, что Ракшас уже сделал ноги из своего уютного гнезда, и прибегать к убийству не потребуется. Паука не было видно, однако в углу, укрытом широкими пестрыми листьями украшавших террариум растений, шевелилась громадная многоногая тень. - Lumos, - Рон опустил палочку, освещая темный закут, и тут же отскочил, прижимая ладонь ко рту в попытке сдержать рвотный позыв. Здоровенный паук справлял каннибальскую тризну на останках своего собрата; от несчастного Ракшаса уже осталось не больше половины. - О, дерьмо, - сказал Рон, хватаясь за живот и радуясь, что не успел пообедать. – Дерьмо, дерьмо! Потревоженный каннибал повернулся, и Рону показалось, что в блестящих глазках тлеет злобный разум. Неторопливо стряхнув с себя остатки своей ужасной трапезы, паук помедлил, как бы размышляя, и вдруг взбежал по стенке террариума и выметнулся в щель. Рон отскочил, не помня себя, и отчаянно ткнул палочкой в сторону твари, та сделала ловкий пируэт, уклонившись от «Авады», и зигзагами помчалась по дверному косяку. - Не уйдешь! – азартно заорал Рон. – Ступе… - … фай, - закончил он упавшим голосом: через порог величественно, как старый морж, выползающий на лежбище, перевалил хозяин кабинета. Оглоушенный паук свалился на его обширное чрево и, зацепившись за цепочку для часов, закачался гигантским брелоком. Слагхорн взял страшилище за ножку, осмотрел и перевел взгляд на Рона. Ситуация недвусмысленно требовала прояснения. - Что тут происходит? – выпуклый лоб наморщился, круглые глаза смотрели подозрительно. – Хмф. Интересный экземпляр. Твой? - Нет, сэр, - Рон посмотрел в глаза профессора открытым, честным взглядом. – Я хотел полюбоваться на вашего Ракшаса и увидел, что террариум открыт, а в нем сидит вот он и… Мне ужасно не хочется вам этого говорить, сэр, но вашего Ракшаса больше нет. - Нет? – Слагхорн заморгал, кончики серебристых усов затрепетали. - Сэр, этот негодяй сожрал его! – Рон патетически указал на преступника. – Я хотел отомстить ему за смерть вашего любимца. - Этот негодяй, - Слагхорн засеменил к террариуму на своих коротеньких ножках, Рон поспешил за ним, - на самом деле негодяйка. Это дама, мой юный друг. О, мой бедный Ракшас! Он был так молод, так неопытен; откуда ему было знать, чем закончится первое в его жизни свидание? Тебе ведь известно, что паучихи частенько съедают своих партнеров после спаривания? Рон кивнул, стараясь не смотреть на роковую красавицу, по-прежнему болтавшуюся в воздухе – Слагхорн не выпускал ее из рук. - О! – Слагхорн наклонился, заглядывая в террариум. - О! – повторил он еще более горестно. – Я сам виноват. Я недостаточно плотно закрыл крышку во время утреннего кормления. Ракши бы никогда от меня не сбежал, он был очень ко мне привязан! Слагхорн вынул свободной рукой шелковый платок размером с банное полотенце и утер слезящиеся глазки. - Какая утрата! - Вероятно, вам будет очень его не хватать? – посочувствовал Рон. – Говорят, он был непобедим. - Что? Кто тебе сказал? – вскинулся Слагхорн. – Ах да. Твои братья. Я и забыл. Ты тоже увлекаешься боями? - Нет, - добродетельно открестился Рон. – Я этого не одобряю - Эээ… похвально, - Слагхорн выглядел несколько смущенным. – Молодым людям не следует увлекаться азартными играми. Вот старики вроде меня – дело другое; развлечения иного рода нам уже недоступны Тут он опустил плечи, придавая себе вид раздавленного жизнью инвалида. - Что нам остается? Только искать утешения в таких вот невинных забавах. - Я слышал, такие забавы приносят недурную прибыль, - заметил Рон. - Я никогда об этом не задумывался. Так, ставлю мелочишку, - Слагхорн приятно улыбнулся. – Что ж, друг мой, спасибо, что пытался помочь моему бедному Ракши. И за то, что поймал для меня эту особу. Точнее, особь. Не представляю, откуда она взялась. Для наших широт этот вид пауков не является эндемичным, и я ни разу не видел их разгуливающими на свободе. Слагхорн внимательно изучил паучиху, потом еще раз осмотрел останки Ракшаса. Внезапно он закрыл лицо рукой, живот его заколыхался, словно студень, а из груди вырвался какой-то нечленораздельный звук; Рон подумал было, что профессор зарыдал, но звук тут же превратился в отчетливое «хе-хе-хе». - Не ожидал, не ожидал, - проговорил Слагхорн сквозь смех. – Вот так сюрприз! - Простите? - Нет, нет, мой мальчик, все в порядке. Ты даже не представляешь, насколько удачно ты поохотился! Эта дама отлично заменит Ракшаса. Она будет воистину непобедима! «Фред и Джордж меня убьют», мрачно подумал Рон. Слагхорн бережно опустил паучиху в террариум, коснулся ее палочкой. Паучиха заболтала ногами в воздухе, перевернулась, приходя в себя. - Мне всегда было любопытно, какие последствия повлечет применение этого заклинания к… определенному виду животных, - улыбающееся лицо Слагхорна походило на закатное недоброе солнце. - Obliviate! Паучиха вздрогнула и присела. - Зачем это? – не понял Рон. - Чтобы быстрее привыкла к месту, - Слагхорн поскреб лысину. – А тебе не пора делать домашние задания? - Эээ… Да, профессор. До свидания, профессор, - Рон попятился к дверям. За порогом он остановился, прислушиваясь. - Ну, что ты думаешь об этом проворном молодом человеке, милочка? По-моему, он изрядный плут, моя дорогая Беллатрикс - ты не возражаешь, что я зову тебя так запросто? - И вправду похожа, - заметил Рон. - Но вот что скажут Фред и Джордж?
Svengaly: - У меня две новости, - начал Рон. - Одна плохая, другая хорошая, - угадал Джордж. - Ракшас жив-здоров, набирает вес, - не угадал Фред. - Хорошая новость в том, что Ракшаса больше нет, - торжественно объявил Рон. - Его съели. - Ну, Рон, это слишком, - растрогался Фред. – Можно было обойтись и без таких подвигов. И каков он был на вкус? - Смешно, - проворчал Рон. – Давно я так не смеялся. Ракшаса съела паучиха. - Что? - Не что, а кто: паучиха; здоровое страшилище, чуть поменьше светлой памяти Арагога, и прыткая, как капля ртути. Вот она-то и есть моя плохая новость. - В красном углу – Мохаммед Али, владельцы – братья Уизли. Двенадцать побед! - ОООО!!! - В серебряном углу – Беллатрикс, владелец пожелал остаться неизвестным. Новичок. - УУУУ!!! Паучиха беспокойно осмотрела ринг и море лиц вокруг него, потом – противника. Непорядок, подсказывал ей некий инстинкт, все это неправильно. Ее вообще не должно быть здесь, на этом ринге. Но где было ее место? Может быть там, среди громадных существ, двигающихся вокруг освещенного пятачка, на котором находились она и ее соперник? Противник пошел в атаку. Это был паук, превосходивший ее размерами и силой, но ни величина его, ни свирепый вид не напугали паучиху; напротив, все сомнения, все смутные ощущения смыла волна ярости, превратившая ее в дьяволицу. Перед ней было живое существо, которое можно убить. А в чем еще могло состоять ее предназначение, как не в том, чтобы убивать? Мохаммед Али поднялся слишком высоко на своих мощных лапах, паучиха поднырнула под него и вонзила хелицеры в беззащитное брюшко. Неслышимый человеческому уху вопль потряс тело ее противника, и паучиха содрогнулась от наслаждения. Исчезло все, осталось только чистое торжество, только упоение выигранным боем: в этот момент она была НЕПОБЕДИМА! На этом заканчивается рассказ о Непобедимом Ракшасе.
Svengaly: - Полагаю, Шахерезада, теперь ты скажешь, что это была история о том, как опасно пускаться в любовные приключения с прекрасными незнакомками? Волдеморт осклабился. Шахерезада потупила глазки с притворной скромностью, но ямочки на щеках свидетельствовала о том, что она разделяет веселье своего господина. - Да, позабавился я изрядно, - признал Волдеморт, – впрочем, затягивать шутку не стоит. Питер! - Я здесь, мой Лорд! - Ты всегда здесь… даже подозрительно. Нет, не падай в обморок. Ты мне еще нужен. Возьми с собой несколько человек, на твое усмотрение. Отправишься в бар «Голова Дракона» в Лютном переулке и дождешься там профессора Горация Слагхорна. Приведешь его ко мне. Кажется, Гораций решил, что я забыл про него, но я никогда ничего не забываю. И смотри, чтобы паука, которого он принесет с собой, никто не раздавил. Петтигрю с энтузиазмом закивал. - Но насколько эта история правдива? – Волдеморт потер лоб. – Ты утверждала, что все истории целиком плод твоей фантазии; станешь ли ты утверждать, что и этот рассказ вымышлен? О нет, не говори ничего! Я уже вижу, что ты опять собираешься запутать меня в тенетах своих недомолвок, а потому молчи и ступай в кувшин. Темный Лорд молча наблюдал, как африта изогнулась в изящном поклоне, как фигура ее делалась прозрачной по мере развоплощения, а когда струйка дыма втянулась в кувшин, промолвил: - Но если я обнаружу, что на этот раз африта не лгала, как мне надлежит отнестись к предыдущим рассказам? Я убедился, что все предметы на месте (тут Темный Лорд бросил грозный взгляд на Петтигрю, внимающего ему с полуоткрытым ртом ), но все же… Все же… Такова была четвертая ночь.
Svengaly: - Бедный Слагхорн, - Гарри вздохнул. – Никогда ему больше не есть засахаренных ананасов! - Отрадно видеть твою озабоченность судьбой наставника, но Гораций вне опасности, уверяю тебя. - Добрый вечер, - Гарри уже привык к внезапным появлениям Дамблдора и спокойно приветствовал своего бывшего директора. – Значит, Слагхорна предупредят? - Да, а Беллатрикс Лестранж сегодня же вернется к своему повелителю. Правда, два последних дня будут стерты из ее памяти, но Темному Лорду она скажет иное. - Для чего Шахерезада его дразнит? – Гарри никак не мог понять, зачем предупреждать противника обо всех действиях, против него предпринимаемых. - Чтобы он был готов поверить в последнюю историю африты; если б Темный лорд не сомневался, что сказки Шахерезады – только сказки, это сделалось бы невозможным. - Так она тоже действует по плану? – недоверчиво спросил Гарри. - Большую часть времени – да. Впрочем, иногда мотивы ее поступков мне неясны. Например, эта выходка с предсказаниями Ашимы определенно была лишней, - признался Дамблдор. – Как я уже говорил, африты любят поступать по-своему, и коль скоро человеку нелегко понять, чем руководствуются в своих действиях его сородичи, как ему угадать, что происходит в нечеловеческом сознании эфирного духа? - Кажется, в этом доме тоже завелся дух, - заметил Гарри. – Вот уж загадка так загадка! Гарри вкратце рассказал о таинственном котле, а также – не без смущения – о том, как воспользовался защитными чарами, и что из этого вышло. - Ох, Гарри, как же ты неосторожно поступил! – Дамблдор покачал головой. – Смешение твоих чар с теми, что уже присутствовали в комнате, могло привести к последствиям непредсказуемым и ужасным. Но почему он оставил двери незапертыми? - Он? Так вам известно, кто тут хозяйничает у меня за спиной? - Разумеется, и я очень рад тому, что он появился, - Дамблдор растроганно вздохнул. - Значит, Северус все же решил выполнить свою часть плана. А ведь он мне больше ничего не должен, но вот – не бросил старика. Видишь, Гарри, как напрасно было твое недоверие! Правда, я не ожидал, что он займется подготовкой всего необходимого прямо в твоем доме, но, если рассудить, места, безопаснее этого, сложно себе представить. - Снейп прячется здесь, - произнес Гарри, пробуя эти слова на вкус. Вкус оказался настолько мерзким, что его перекосило от отвращения. – Я должен немедленно обыскать дом. Гарри вскочил и в движении своем задел филина, так что птица едва не села ему на голову. С возмущенным уханьем филин перелетел на привычный насест на гардеробе и принялся оправлять взъерошенные перья на животе, такие мягкие и пушистые, что даже мимолетное их прикосновение заставило Гарри на миг расслабиться, и Дамблдор успел остановить его порыв. - Не трудись его искать, мальчик мой, убежден – скоро Северус обнаружится сам. - Это меня и пугает, - Гарри не спешил радоваться. – А какую часть плана он должен исполнить? Директор? - Положительно, это становится однообразным, - сказал он с досадой, созерцая пустое кресло, - однообразие же всегда меня утомляло, в этом мы с Темным Лордом схожи. Ну хоть ты меня не оставляй, - обратился он к филину. – А, господин председатель? Филин встряхнулся, склонил круглую голову набок и поставил рожки из перьев торчком, поза его выражала сомнение. - Я серьезно, - продолжал Гарри. - Погостите у меня, сэр. Я вас приглашаю. Гарри зажмурился, потом распахнул глаза: филин втянул голову в плечи и, кажется, спал. Приглашение было принято.
Svengaly: Гарри рухнул на постель и пристроил свинцовую голову на подушку. За обыском день пролетел незаметно – и безрезультатно. Несколько раз Гарри подходил к бывшему чулану, прислушивался и принюхивался, пробовал отворить упрямую дверь, но успеха так и не добился: то ли ему не удавалось подобрать нужного заклинания, то ли проклятый Снейп в свою очередь решил с помощью чар оградить комнату с котлом от любопытных посетителей. Самого Снейпа не было нигде. В конце концов, Гарри решил, что тот развоплощается и обитает в мире духов, лишь временами принимая человеческий облик или не принимая его вообще, а необходимые действия над зельем производит исключительно при помощи заклинаний. Филин наблюдал за поисками с очевидной насмешкой, перелетая вслед за Гарри из комнаты в комнату. Он любезно согласился съесть предложенный ему кусок мяса, сладости же отверг с явным раздражением. Хедвиг относилась к новому соседу спокойно, но Кричер вздрагивал всякий раз, когда филин обращал на него внимание, и спешил куда-нибудь скрыться, точно был не эльфом, а полевой мышью. Впрочем, Гарри порой тоже становилось не по себе под пристальным, слишком разумным для птицы взглядом. Сейчас филин дремал на гардеробе. Время от времени он просыпался и переступал с ноги на ногу или разминал крылья, поглядывая на Гарри, бессильно растянувшегося на кровати. Зрачки филина в эти моменты расширялись, отчего глаза его становились непроглядно черными. «Надо принять ванну, - подумал Гарри. – Кстати, там я еще не искал. Впрочем, нет более бессмысленной затеи, чем искать Снейпа в ванной». - Возможно, Дамблдор ошибся, и Снейпа вовсе здесь нет и не было? – Гарри перекатился на живот и, подперев голову рукой, принялся размышлять вслух. Обращался он при этом попеременно то к Хедвиг, то к филину. – В таком случае, откуда появился котел? А может, это проделки самого Альбуса? Ведь все, что мне известно о нечеловеческой сути Снейпа, я знаю лишь со слов директора! Гермиона однажды сказала, что, пройдя через врата смерти, люди становятся совсем не такими, какими были раньше, что личность их необратимо меняется и поэтому ни в коем случае не следует призывать духов умерших возлюбленных, друзей или… родителей. Что они могут причинить вам ужасный вред или вовсе убить, ведь никто не знает, какими они сделались на той стороне. Может, и Дамблдор… - Мне грустно слышать, как ты это говоришь, - тяжелый вздох нарушил вязкую тишину. - Директор! – Гарри смущенно вскочил. – Я не хотел сказать… то есть, я не имел в виду, что вы намеренно хотели мне повредить, я всего лишь… - Должно быть, я заслужил твое недоверие, - Дамблдор грустно покачал головой. – Я и вправду не люблю объяснять своих поступков до времени, но иногда как раз времени-то на объяснения и не остается. Неудивительно, что я, человек, который столько раз ставил тебя лицом к лицу с неизвестностью, не открывая тебе ни причин, сделавших это противостояние необходимостью, ни его последствий, своими недомолвками породил в твоей душе сомнения, и сомнения эти не будут рассеяны, пока вся история не закончится. Одно лишь утешение – закончится она очень скоро. Теперь о Северусе. Из твоих слов я сделал вывод – тебе не удалось его обнаружить. Впрочем, я предвидел, что ты потерпишь неудачу в своих поисках. - Да как он вообще сюда попал? - Мальчик мой, ты сам его впустил. - Я? Я его впустил?! - Да, а потом пригласил его погостить. - Директор, если бы я пригласил Снейпа погостить, будьте уверены, я не забыл бы об этом. Или, по-вашему, я лунатик? - Нет, - улыбнулся Дамблдор. – Просто ты не узнал Северуса в его новом обличье, и можешь себя в этом не винить. Я и сам не сразу понял, под какой маской он скрывается. Гарри молча пошевелил губами и огляделся. - Ну что же, Северус, - сказал Дамблдор, обращаясь к филину, - может, довольно играть в прятки? Филин взлетел и, опускаясь на пол, превратился в Северуса Снейпа. Он поправил мантию, отбросил жесткую прядь, упавшую на глаза, и посмотрел на Дамблдора с нескрываемой неприязнью.
Svengaly: - Для чего вам понадобилось раскрывать мое инкогнито, Альбус? – осведомился он голосом, несколько охрипшим, как будто ему давно не приходилось разговаривать. – Вы по-прежнему жаждете продемонстрировать каждому встречному, что вам известно все на свете? - Я тоже рад тебя видеть, Северус, - невозмутимо отозвался Дамблдор. – Тебе не кажется, что не совсем вежливо находиться в чьем-то доме без ведома хозяев? - Кому вы это говорите! - обрел голос Гарри. – Снейпу! Да он и представления не имеет о вежливости…. Знал бы я, что это он, положил бы яду в мясо, которым его кормил! - И вы еще удивляетесь, что я не пожелал ставить этого типа в известность о своем местопребывании? – драматически поднял бровь Снейп. - Я понимаю, что вам друг друга не хватало, - мягко проговорил Дамблдор, - но вы еще успеете пообщаться после моего ухода. Ни Снейп, ни Гарри не обратили внимания на его слова. - Я думал, что филин – это председатель Клуба Афины! А это оказались вы! - Жизнь полна сюрпризов, - Снейп уселся в кресло и поглядел на Гарри самым вызывающим образом. – К тому же, одно другому не мешает. Почему бы мне не занять пост председателя Клуба в этой своей ипостаси? К руководящим постам мне не привыкать. - Держу пари, вы получили огромное удовольствие, наблюдая, как я разыскиваю вас по всему дому, в то время как вы находились у меня за спиной, - Гарри смутно подумал, что лучше бы ему сохранять хладнокровие, но Снейп раздражал его, как колючка в носке. - Гораздо большее удовольствие я получил, наблюдая за вашими попытками проникнуть в вами же запертую комнату, - с готовностью подхватил тему Снейп. - Северус, мне было бы любопытно взглянуть на твое зелье, - вмешался Дамблдор. – Хочу убедиться, что все сделано правильно. - Вы в этом сомневаетесь? – Снейп оскорбленно вскинул подбородок. - Никогда не мешает проверить. К тому же, - продолжил Дамблдор, - сейчас мы должны оставить Гарри одного. Прежде чем Гарри успел осведомиться, по какой причине именно сейчас ему надлежит пребывать в уединении, его бывший наставник выскользнул в коридор; волна сырого холода прошла по комнате, подобно сквозняку, и слабый запах тления, беспокоивший Гарри некоторое время, исчез. Снейп тотчас поднялся и последовал за Дамблдором, попутно бросив на Гарри взгляд, оттенок любопытства в котором смягчил общее выражение презрения. Как только дверь за ним захлопнулась, Гарри проворно вскочил и вытащил из гардероба припрятанную там бутылку огневиски. Плеснув щедрую порцию в стаканчик из-под зубной щетки, он осушил его залпом, сделал страшную гримасу и повторил процедуру. - И не смотри на меня так! – свирепо сказал он Хедвиг, глазеющей на него из клетки. – Ты тоже хороша: думать надо, кого к себе приглашаешь. Гарри уселся на кровать, поставив бутылку рядом с собой, и взялся за подаренную Дамблдором книгу. - Все началось, когда я был пьян, - сказал он себе. – Возможно, если я как следует напьюсь опять, все закончится. In vino veritas.* Гарри откинулся на подушку, лениво перелистывая страницы. Иллюстрации, мелькавшие перед ним, отличались друг от друга лишь мелкими деталями, и Гарри забавлялся тем, что выискивал эти отличия, не обращая внимания на текст. Дождавшись, когда последняя миниатюра проявилась окончательно, Гарри принялся внимательно ее разглядывать. Волдеморт с высоты трона начальственным оком озирал ряды своих приближенных: бледную, истомленную Лестранж, Петтигрю, с глубокомысленным видом ковырявшего металлическим пальцем в ухе, и невыразительные кучки людей в масках, шептавшихся между собой. Шахерезада покинула свой кувшин и блистала ярким нарядом и свежим румянцем, одинаково неуместными в столь зловещем окружении. Из знакомых персон отсутствовала разве что Нагини. - Где ж ты, моя радость, свет очей моих? – пропел Гарри на Серпентаго и погладил нарисованного Волдеморта по голове. – Моя крошка меня покидает… На лице Темного Лорда изобразилось неудовольствие, и Гарри поспешил отдернуть руку. Карминные литеры проступили на желтоватой глади страниц, лоснисто заблестело сусальное золото на округлых завитушках, и все вместе сложилось в изысканно выписанный заголовок: Продолжение повести о Странном Подарке
Svengaly: - Изо дня в день я слышу одно и то же, - Волдеморт не спешил радоваться бодрому сообщению Гойла о поражении, которое потерпел небольшой отряд совершавших рейд авроров от рук столь же немногочисленных Упивающихся. – В чем ты видишь повод для гордости, Гойл? Поубивать, помучить, и снова спрятаться в своей норе? Только подумать – я, рожденный властвовать над миром, вынужден скрываться в собственной столице! Почему же я все еще не уничтожил своих врагов, если дела обстоят так блестяще, как вы мне докладываете? - Превратности военной удачи, мой Лорд, - тихо сказала Лестранж. - Удача! Тот, кто наделен истинным мастерством, не ссылается на удачу и не отговаривается изменчивостью судьбы. Шахерезада! Африта задумчиво рассматривала браслет, охвативший ее тонкое запястье; отлитый из темной бронзы, он изображал кобру, свившуюся кольцом. В ответ на оклик Темного Лорда она вскинула насурьмленные ресницы, и лицо ее выразило ту сосредоточенность, которая так приятна в умных подчиненных. - Ты не умеешь предсказывать будущего – по крайней мере, так ты утверждаешь - но все же ты дух и близка к тонким мирам, так ответь мне: считаешь ли ты, что моя победа не заставит себя ждать? - Мой супруг, царь Шахрияр, в военных походах никогда не миловал своих подданных, повинных в двух видах проступков: дезертиров и тех, кто раньше времени воздавал ему почести как победителю. Боги смеются над теми, чья самоуверенность чрезмерна. Волдеморт замер, и двор его затих вместе с ним; сырой воздух наполнили миазмы страха и ожидания – так малярийные испарения поднимаются над гнилым болотом. - Тебе, мой господин, не пристало искать сражений: ты слишком удалился от путей простых смертных, чтобы выиграть в битве. Твой ум изыщет иной способ сломить сопротивление врагов, и твоя будущая власть будет столь же велика, как твоя мудрость. Волдеморт, наклонившийся вперед, чтобы не упустить ни единого слова, вновь откинулся на спинку трона. Сомнение и удовлетворение сменяли друг друга на его лице. Машинально он протянул руку и тут же сжал ее в кулак, ощутив под ладонью пустоту вместо сухой чешуйчатой шкурки. - Кто-нибудь знает, куда подевалась Нагини? – спросил он отрывисто. Лестранж и Петтигрю переглянулись и отрицательными жестами выразили свое неведение. - О господин мой, сбрось с себя одежды тревоги и совлеки одеяние беспокойства, - проговорила африта в наступившей тишине. – Сердце подсказывает мне, что твоя любимица не погибла; напротив, в настоящий момент она пребывает в месте безопасном и приятном и не замедлит вернуться к тебе в ближайшем времени. - Разве у тебя есть сердце? – Волдеморт уставился на Шахерезаду насмешливо и злобно. – Оно удивительно хорошо осведомлено о происходящем. Надеюсь, твои уверения окажутся более правдивыми, нежели истории, которыми ты меня потчуешь. Кстати, какого рода выдумкой ты собираешься меня развлечь на этот раз? Шахерезада провела ноготком по бронзовым чешуйкам браслета. - Раз уж речь зашла о змеях, не желает ли мой повелитель – да распространится твоя власть на весь подлунный мир и да просияет твое имя в веках! – выслушать сказку о гигантской змее, которая по воле рока обрела магическую силу, и о том, как некий человек возжелал завладеть источником этой силы? - До чего же ты многоречива, - вздохнул Волдеморт. – Впрочем, это неизбежное следствие твоей профессии – или уместнее будет назвать это образом жизни? - О царь времени, беспредельно твое великодушие, сладок мед твоих милостей, - африта прижала унизанные кольцами руки к груди. – Слушай же, о прохлада очей моих, Рассказ о Змее, Проглотившей Перстень Царя Соломона.
Svengaly: Руфусу Скримджеру часто приходилось выслушивать прочувствованные рассуждения о прелестях домашнего уюта и тихом обаянии трапез за общим столом. Как он неоднократно убеждался, особенное пристрастие к подобным высказываниям питали те, кого судьба не обременила многочисленными домочадцами. Люди семейные к совместным завтракам, обедам и ужинам относились не в пример прохладнее. И не без причины. Взять, например, утро в семействе Скримджеров. Пока министр наслаждался первой чашкой кофе, вникая в газеты, еще пахнущие свежей типографской краской, его жена и дочери тарахтели наперебой, точно побились об заклад, кто выдаст больше слов в минуту. Насколько Скримджер мог судить, ситуация склонялась к боевой ничьей. - Вот послушайте: на перстне царя Соломона было вырезано величайшее из девяноста девяти имен Аллаха… - Папа, а кто это – Аллах? - Это кто-то вроде нашего Мерлина, да, папа? - Угу. - Так вот, представь себе, ужи со всей округи сползлись к ним в лабораторию, как только этот аппарат заработал … - … и с его помощью Соломон мог повелевать птицами, ветрами и джиннами, и не было в мире правителей, равных ему мудростью. Он… - Папа, а кто такие джинны? - Ты такая необразованная, Делия, мне прямо стыдно тебя слушать. Правда, папа? - Угу. - … а Лидия жутко боится змей, и тогда она сказала профессору… - … мог проникать в тайные замыслы своих врагов и расстраивать их интриги до того, как ему успевали причинить вред. А после его смерти перстень положили в гробницу вместе с телом, так вот, детеныш кобры… - … «Это уже переходит всякие границы!» А профессор… - … проник в склеп через крохотную трещину в стене и, проглотив перстень, мгновенно сделался исполинских размеров и не сумел выползти обратно. Священники, охранявшие могилу своего царя, пытались уничтожить чудовище, потому что змеи в их религии считались нечистым животным и порождением дьявола… - Папа, а чем занимается дьявол? - … отвечает Лидии: «Наша цель в том и заключается, чтобы перейти всякие границы!» - …однако этого они сделать не сумели, потому что змея приобрела магические способности, и, кажется, для священников эта история закончилась плохо… вот бы найти эту змею и заставить ее выплюнуть перстень… - Папа! Делия в меня плюнула! Тут газета грозно зашуршала, и потерявший терпение глава семейства восстал из-за стола подобно Зевсу-громовержцу, вместо пучка молний потрясая вилкой с насаженным на нее копченым лососем. - Вот вам тихий семейный досуг! – пророкотал он. – На службе у меня – ад кромешный, так могу я спокойно позавтракать хотя бы в собственном доме? - Но, дорогой, - Кэролайн Скримджер склонила голову набок, - дети совсем тебя не видят. Им хочется поговорить с тобой хотя бы за завтраком. Видишь, Симона специально встала в восемь часов утра… - Чтобы прочитать мне про перстень царя Соломона и огромную змею. Спасибо, деточка. - Пожалуйста, папочка, - ответила ничуть не смущенная Симона. – А может, тебе эти сведения в работе пригодятся? - О да, чрезвычайно полезная информация. По правде говоря, я предпочел бы спокойно прочесть утренние газеты. - Что в них такого, чего бы ты не знал? В конце концов, ты же министр, – миссис Скримджер пожала изящными плечами. - Ну вот хотя бы сообщение о том, что в лаборатории профессора Хоггарта готовится эпохальное открытие… - Новая диета? – заинтересовалась Симона. - Нет, – холодно ответил Скримджер. – Хоггарт разрабатывает методику, с помощью которой можно проникнуть во Вселенные, лежащие на иных энергетических уровнях по сравнению с нашей, то бишь, в параллельные миры. - Да ведь я тебе об этом и рассказываю! – воскликнула миссис Скримджер с обидой. – Профессор Хоггарт испробовал свой новый аппарат. Предполагалось, что он будет беспрерывно транслировать магические формулы, создавая энергетический туннель для проникновения в эти самые параллельные миры. Вместо этого аппарат сработал как манок, и в лабораторию сползлось множество змей. - Папа, а что такое – «ад кромешный»? – очень кстати спросила пятилетняя Корделия. - Это завтрак в нашей семье, - мрачно ответствовал Скримджер. – Почему у тебя полосы на щеках? Ты плакала? - Нет, папа, - серьезно ответила Корделия. – Это чешуя. Мы с Фиби играли в ПрОклятого Мага и его змею. Я была змеей. Симона засмеялась. - Какой кошмар, - миссис Скримджер беспомощно поглядела на мужа. - Да, - согласился Скримджер. – Кошмар. Если журналисты пронюхают, что дети министра Магии играют в Проклятого… невероятно! Как вам только в голову такое пришло? - Это я придумала! – похвасталась Фиби. Скримджер не успел ответить. Огромный мраморный камин фыркнул, плюнул зеленым пламенем, и в нем показалась прилизанная голова Персиваля Уизли, вокруг которой вилось несколько бумажных самолетиков. Одно из посланий вспыхнуло и перешло в крутое пике, остальные вырвались на свободу и устремились к министру. Тот нетерпеливо отмахнулся. - Что у вас, Уизли? - Глава отдела Тайн просит вас немедленно его принять. - Просит или требует? – Скримджер поднялся из-за стола, раздраженно бросил салфетку подскочившему домовому эльфу и, тяжело ступая, направился к камину. - Хорошего тебе дня, дорогой, - сказала ему в спину жена, дочери вторили ей тоненькими голосами. Скримджер обернулся, помахал им рукой и шагнул в камин.
Svengaly: Атриум всегда казался Скримджеру образцом дурного вкуса: точно царь Мидас прогулялся по залу ожидания какого-нибудь маггловского вокзала.* Скримджер предпочел бы появляться непосредственно в своем кабинете, однако сотрудники отдела собственной безопасности при одном намеке на это подняли такой крик, что министр сдался без боя. - К чему эта спешка? – проворчал Скримджер, усаживаясь в громоздкое, но удобное кресло. – Неужели нельзя было позволить мне закончить завтрак? Высокий мужчина неторопливо обернулся. Лицо его скрывал низко надвинутый капюшон, кисти рук прятались в длинных рукавах мантии. Все, что Скримджер знал об этом человеке – что он является главой отдела Тайн уже несколько лет, что он худ и долговяз, а голос его, хоть и неизменно понижаемый почти до шепота, отличается приятным звучанием и богатством модуляций. Скримджера несказанно раздражало положение, при котором он фактически оказался незнаком с одним из своих подчиненных, однако пока что он не видел путей к разрешению этой проблемы. - Возможно, вы извините меня, если узнаете, что я не только не завтракал, но и не ложился. В голосе собеседника Скримджер услышал усмешку и рассердился. - Ваши привычки – это ваше личное дело. Перейдем к теме, которую вы желали со мной обсудить. - Никто не желает этого так, как я, - человек в черном помолчал. – Сегодняшней ночью я смотрел в Зеркало Бездны, и знаки, которые в нем появились, требуют немедленного обсуждения. Министр неловко заерзал в кресле. Сам он ни разу не решился заглянуть в пресловутое Зеркало, которое, строго говоря, зеркалом не являлось: это был заключенный в круглую раму участок абсолютной тьмы, и увидеть в нем что-то возможно было, лишь сунув голову прямо в эту раму. Насколько Скримджер знал, предшественник нынешнего главы невыразимцев однажды вернулся с такой экскурсии в неизвестность без головы, что и дало собеседнику министра возможность занять этот пост. - Скажите, господин министр, какое, по-вашему, положение занимает при Проклятом Маге его змея, Нагайна? - Какое… ну, что-то вроде собаки. - Зеркало свидетельствует, что эта змея является джокером в нашей игре, и, если мы хотим оставить победу в этой партии за собой, нам надлежит немедленно нейтрализовать Нагайну. - Учитывая, что она является постоянной спутницей Проклятого Мага, это будет не так-то просто сделать. - Я не сказал, что это просто. Я сказал, что это необходимо. Подперев кулаком тяжелый подбородок, Скримджер сказал: - Вашим сотрудникам будет оказана любая помощь, которая им потребуется для уничтожения этой змеи. - Нет, - капюшон качнулся. – Уничтожать ее не следует. Кроме того, я не собираюсь посвящать сотрудников в эту… проблему. О ней будем знать только вы и я. - Вы сами займетесь… эээ… устранением? - Сам? – тихий неприятный смешок прошелся по нервам Скримджера, будто наждак. – О, разумеется, я займусь. Вы сказали, что готовы мне посодействовать. Мне нужно, чтобы вы организовали мне встречу с неким профессором Александром Хоггартом. - Хоггарт? Ах да. Параллельные миры. Вы хотите, чтобы Хоггарт выманил для вас змею из убежища при помощи своего чудо-аппарата, который действует, кажется, не совсем так, как хотелось бы уважаемому профессору? - Примите мои комплименты вашей осведомленности и проницательности, господин министр. С вами намного приятнее работать, чем с Фаджем, - глава отдела Тайн склонил голову с преувеличенной любезностью, и в душе министра шевельнулось подозрение, что собеседник над ним насмехается. Скримджер бесстрастно улыбнулся; лишь очень внимательный наблюдатель мог бы заметить, как его ноздри на миг раздулись в гневе. - Бодерик Боуд принесет некоторые материалы, которые могут оказаться вам полезны. Впрочем, господин министр, я позабыл про вашу занятость. Я не вправе просить вас заниматься этим делом лично. Пускай кто-нибудь из ваших подчиненных назначит Хоггарту встречу. Об остальном я позабочусь. Позвольте напомнить вам, что дело не терпит промедления, ибо медлительность в делах оставляет после себя раскаяние. – Меня можно упрекнуть во многих грехах, но медлительность мне несвойственна, - сухо ответил Скримджер. – Материалы все равно пришлите. У вас все? - Да, - невыразимец одним движением поднялся из глубокого кресла и направился к выходу. – До встречи, господин министр. Благодарю, что уделили мне время. - Не стоит благодарности, - вежливо ответил Скримджер. – Обращайтесь за помощью, когда вам заблагорассудится. - Не премину воспользоваться вашим предложением. Снова раздался тихий смешок, и черная фигура покинула кабинет. Скримджер выждал несколько секунд, а потом от души треснул кулаком по столу и витиевато выругался. - Ничего, - сказал он, взяв себя в руки. – Я на этом посту без году неделя. Фадж их всех распустил, но если они полагают, что вечно будут пользоваться суверенитетом, а я при них буду вроде маггловской королевы, которая царствует, но не правит, то очень ошибаются. Времени у меня мало, вот что. Сидя и дожидаясь, когда этот хваленый Поттер справится с Проклятым Магом, я ставлю себя в заведомо проигрышное положение. Скримджер взял информационные сводки со стола и просмотрел их по диагонали. - Пока мальчишка ничем себя не проявил. Надеюсь, не проявит и в будущем, учитывая, что он наотрез отказался со мной сотрудничать. Одержит он победу – я к ней окажусь не причастен, потерпит поражение… Скримджер задумался. Было время, когда он всерьез рассматривал возможность пойти на соглашение с Проклятым Магом, предоставив ему и его партии определенную власть, однако безудержное честолюбие и явные маниакальные наклонности возможного союзника его остановили. Положение одного из участников коалиции Проклятого Мага определенно не устроит, он жаждет единоличной диктатуры. Скримджер занял пост министра лишь благодаря разброду и шатанию, возникшим в Министерстве после нелепой гибели Дамблдора; перспектива тягаться с конкурентом, подобным Проклятому, его совершенно не прельщала, тем более что ему, в отличие от последнего, положиться было особо не на кого. Союзники министра связывали с ним большие надежды, но в критической ситуации поддержки от них ждать не приходилось. Единственные люди, которым он мог всецело доверять – это его семья: жена и тесть, владелец крупнейшей фармацевтической сети в Новом Свете, свой человек в кулуарах Национального Конгресса. Скримджер вспомнил оживленное личико Симоны и улыбнулся. Умная девочка, вся в мать. Через пару лет надо бы найти ей хорошего мужа... из молодых, подающих надежды политиков. Скримджер мысленно перебрал возможных кандидатов и тяжело вздохнул: ни один не отвечал его требованиям ни как подающий надежды политик, ни как будущий зять. - Да, перстень царя Соломона мне бы не повредил, - министр бросил сводки на стол. – И еще эти отдел Тайн со своей змеей. Со своей змеей… Скримджер отрешенно уставился в стол. Наитие, осенившее министра, было настолько невероятно и абсурдно, что он поверил в него сразу же. «Верую, ибо абсурдно», - сказал он себе: книга Симоны, полосы на щеках младшей дочери, неудачный эксперимент профессора Хоггарта, и, наконец, глава отдела Тайн со своим сообщением – все это были разрозненные кусочки головоломки, которые случайно и вдруг сложились в осмысленную картину, обещавшую перспективы странные, но чрезвычайно заманчивые. Скримджер постучал палочкой по морской раковине, совмещающей функции пресс-папье и селектора, терпеливо переждал серию кашляющих звуков и сказал в раструб: - Мистер Уизли, зайдите ко мне. И сообщите в Подкомиссию по программам связи с инвариантными мирами, что мне нужны материалы по разработкам профессора Хоггарта.
Svengaly: - Этот аппарат можно было создать, приложив минимум усилий, уже десять лет назад, - сказал Хоггарт, хмуро поглядев на Скримджера из-под лохматых бровей. Внешностью он напоминал скотч-терьера: маленький, квадратный, задиристый, с большой головой и жесткой черной шевелюрой. - В таком случае, почему его не создали? Кофе в чашке Скримджера превратился в горькую холодную бурду, но он этого не заметил, увлеченный беседой. - Это не обещало немедленной прибыли, - Хоггарт пожал плечами. – Вы слышали легенду о том, как мой тезка, Александр Македонский, облетел вокруг света за шесть дней на гигантской птице? Знаете, как он заставил ее лететь? Держал перед ее клювом кусок мяса, привязанный к шесту. Это иллюстрация к нашему с вами разговору: чтобы заставить кого-то сделать то, что тебе хочется, нужно предложить хорошую наживку. Скримджер мысленно усмехнулся. - Этот проект так важен для вас? Хоггарт болезненно скривил губы. - Он важен и для вас, только вы не желаете этого понять. - Отчего же? Я консерватор, но не ретроград. Хоггарт моргнул и невесело улыбнулся. - Вы о своих убеждениях? Я далек от политики. В Древней Греции меня назвали бы «идиотом» с полным на то основанием. - Ну что вы! – вежливо запротестовал Скримджер. - Да. «Идиот» буквально означает «человек, не интересующийся политикой». - В самом деле? Я не знал, - Скримджер улыбнулся. – Непременно использую эти сведения, если кто-нибудь назовет меня идиотом. - Рад был служить, - саркастически отозвался Хоггарт. - Вернемся к нашей теме. Как министр Магии, я готов способствовать всему, что идет во благо обществу, и я бы твердо обещал вам, что ваш проект профинансируют, будь сейчас другое время. - Другое время? – Хоггарт нахмурился. - А с этим что не так? - Ну как же! Идет война. Люди думают только о спасении собственной жизни – до науки ли им сейчас? - Им всегда не до науки, - Хоггарт вздохнул. – Однако плодами ее они пользуются с большим удовольствием. Значит, вы ничего не сможете сделать? - Этого я не говорил, - Скримджер собрал душевные силы в единый сгусток энергии и уставился ученому в глаза. – Собственно, эту беседу я затеял с определенной целью. Вы можете оказать нам помощь, и тогда… вот тогда вы можете рассчитывать на самую щедрую поддержку правительственных фондов. - Чего же вы от меня хотите? – Хоггарт откинулся на спинку жесткого стула и положил ногу на ногу. Скримджер опустил взгляд, опасаясь спугнуть собеседника. - Я слышал о вашем последнем эксперименте. Я имею в виду, о его незапланированных последствиях. - Не думал, что в Лондоне столько змей, - криво усмехнулся Хоггарт. – Правда, до самой лаборатории добралась лишь парочка, и те сразу же издохли, остальные замерзли на улице, но все равно инцидент неприятный. - М-да. Вам это покажется странным, но моя просьба будет связана именно с этим побочным эффектом. Мне нужно, чтобы на одну ночь вы установили ваш аппарат в месте, которое я вам укажу, таким образом, чтобы излучение шло в определенном направлении. Хоггарт задумался. Смысла в словах Скримджера он не уловил, но знал: больше тот ничего не скажет. - Хорошо, господин министр, - проговорил он, немного сомневаясь. – Я думаю, это можно будет сделать. - Отлично, - произнес Скримджер с огромным облегчением. – Я сам буду при этом присутствовать. Вы покажете мне, как пользоваться аппаратом и уйдете. Потом вернетесь и заберете ваше оборудование. Это все, что от вас требуется. Ах да. Операция, проводимая Министерством, крайне важна и требует повышенной секретности. - О ее важности свидетельствует уже то, - заметил Хоггарт, - что вы непосредственно принимаете в ней участие. Я согласен на все ваши требования, кроме одного. Аппарат слишком сложен в применении, чтобы научить вас пользоваться им за несколько часов. Видите ли, произнесение заклинаний в определенной последовательности требует некоторой подготовки, одновременно в действие приводятся различные части механизма. Если процесс включения будет проведен неправильно, возможны последствия посерьезнее змеиного нашествия. - Что вы предлагаете? – осведомился Скримджер. - Я останусь с вами. Сам приведу аппарат в рабочее состояние, сам его выключу. - Оставаясь во время операции со мной, вы подвергаете себя большой опасности, - заметил Скримджер, прикидывая, насколько присутствие свидетеля может помешать его планам. Хоггарт пожал плечами. - Своей судьбы никому не миновать, - сказал он философски. – Поймите, без меня вам аппаратом просто не воспользоваться. Решение за вами. Скримджер подумал и кивнул. - По рукам.
Svengaly: Скримджер решил не извещать главу отдела Тайн о том, что намерен справиться с Нагайной самолично, а поставить его перед свершившимся фактом впоследствии, когда дело будет сделано. Ставки были высоки, и возможным недовольством невыразимца можно было пренебречь. «Если же мне удастся осуществить задуманное, - думал Скримджер, - мне уже никогда не придется беспокоиться из-за чьего-то отношения к моим действиям». Через Боуда, который принес материалы по Нагайне (очень немногочисленные), министр уведомил главу отдела Тайн, что Хоггарт не сможет встретиться с ним в течение ближайших трех дней; вместо ответа последовало выразительное молчание, Скримджера обеспокоившее. Впрочем, беспокойство его оказалось не настолько велико, чтобы отказаться от намеченного плана. Вызвав к себе руководителей всех комитетов и управлений Отдела обеспечения магического правопорядка, Скримджер учинил им грандиозную выволочку, обвиняя в некомпетентности и бездействии, безжалостно отметая все аргументы, выдвигаемые в свое оправдание. Особенно досталось бывшим коллегам. - Мы не управляем ситуацией! – гремел Скримджер, размышляя при этом, как бы половчее спровоцировать Робардса на нужную реакцию. Ему не хотелось охотиться за Нагайной открыто - это могло вызвать ненужные вопросы; к тому же он находился в цейтноте: глава отдела Тайн не долго будет оставаться в неведении относительно того, что Хоггарта даже не известили о его приглашении к беседе, и, разумеется, ему будет крайне любопытно, почему Скримджер предпочел встретиться с ученым первым. Рейд авроров послужил бы отличным прикрытием. Нагайна погибнет, убитая в стычке, и что бы там не подозревал невыразимец, истины ему все равно не узнать. – Банды Упивающихся Смертью делают все, что хотят, а чем отвечаем им мы? Расклеиваем по стенам плакаты? Убийство руководителя Ордена Феникса в его собственной цитадели, окончательно скомпрометировало нас в глазах общественности. Скоро люди начнут переходить на сторону Проклятого Мага просто от безысходности. Возможно, именно так они и поступают уже сейчас. А чего дожидаемся мы? Пока люди Проклятого не заявятся прямо в Министерство, как это случилось при Фадже? Гавейн Робардс сидел, сжав губы и опустив глаза; его лошадиное лицо в обрамлении рыжеватых бакенбард оставалось по обыкновению невыразительным. Скримджер видел, как он соображает, что в действительности нужно министру - он много лет проработал бок о бок со Скримджером и слишком хорошо его знал, чтобы не понимать: за сегодняшним разносом скрывается некое тайное намерение. Скорее всего, Робардс вообще ничего не скажет, предоставив наступать на грабли своему заместителю. Тот и в самом деле не выдержал. - Дамблдора предали, - напомнил он сквозь зубы. - Что вы говорите? Может быть, этому прославленному мудрецу следовало бы быть более аккуратным в выборе доверенных лиц? – Скримджер тряхнул шевелюрой, точно раздраженный лев. – Дамблдор погиб из-за собственного просчета, а стало быть, пора перестать полагаться на его сомнительные стратегмы. Или вы, Хмури, по-прежнему рассчитываете, что от Темного Лорда вас избавит школьник, потому что это предсказала вечно пьяная шарлатанка? - Я верю в предсказание, - угрюмо ответил Хмури, - и верю в Гарри. - А я верю в то, - отрезал Скримджер, - что если хочешь, чтобы дело было сделано, нужно сделать его самому. Что касается вашей пресловутой надежды колдовского мира, самое место ей на дне ящика Пандоры*. Кто-то тихо засмеялся. Хмури, не получивший классического образования, насупился, но огрызнуться не посмел. После смерти друга и покровителя он оказался в довольно шатком положении и вынужден был соблюдать осторожность, чтобы сохранить свое место. На его характере это сказалось не лучшим образом. - У нас есть сведения о том, что отряд Упивающихся готовит вылазку, - проскрипел аврор. – И мы намереваемся подготовить этим сволочам небольшой сюрприз. - Вот это уже лучше, - кивнул Скримджер. – Если все пройдет, как задумано (он скрестил пальцы руки под столом), мы сможем дать информацию о рейде в газеты. В каком месте произойдет диверсия? - Они собираются напасть на редакцию «Ежедневного пророка». Присутствующие ахнули. Робардс поправил манжету и поглядел на Скримджера несколько юмористически. - Так что информация в любом случае попадет в газеты, - дополнил он сообщение Хмури. - Вот как? – Скримджер не мог позволить себе выказать растерянности. Подумав секунду, он сказал: - Предупредите Каффа… нет, не предупреждайте. Пусть все думают потом, что вылазка произошла спонтанно, и только постоянная бдительность и оперативность наших мракоборцев не допустила трагедии свершиться. Упивающиеся не должны знать о засаде. - Я считаю, что нужно эвакуировать журналистов, - сказала Леонора Бей, директор Пресс-центра. - Нет. Тогда Упивающиеся не нападут на редакцию, а совершат диверсию в другом месте, и вот об этом мы уже ничего знать не будем. Кто возглавит оборону? - Аластор, разумеется, - тихо отвечал Робардс. «Непременно нужно, чтобы он присоединился к моей партии, - подумал Скримджер. - Вещь в себе… его жена в родстве с Лестранжами – не сыграть ли на этом?» Вслух он сказал: - Хмури, вы обречены победить. Если вы отразите нападение, то станете национальным героем, журналисты будут носить вас на руках. Если нет, прощайтесь со своим местом. - Нет необходимости напоминать мне о моих профессиональных обязанностях, - искусственный глаз Хмури уставился на Скримджера. Министра, который не выносил уродства, передернуло. – Мне-то на известность наплевать. - В таком случае постарайтесь, чтобы ни одного журналиста не оказалось рядом в то время как вы будете истязать Круциатусами пленных, - невозмутимо сказал Скримджер. – У вас и без того репутация садиста, а такая известность нам определенно не нужна. Итак, господа, все свободны. Господин Хмури, я хочу взглянуть на план операции. Передадите мне копию через Уизли. - Что ж, - произнес Скримджер, оставшись в одиночестве. – Место мне известно. Но придет ли змея на зов? Он задумчиво полистал страницы манускрипта, описывающего привычки и обыкновения существ из племени Нагов, внимательно прислушиваясь к тихому речитативу бронзовой статуэтки Ганеши*, переводившего текст с санскрита на английский. Несколько формул, которыми пользовались брахманы, желавшие пообщаться с Нагами, показались Скримджеру полезными, и он велел Ганеше их записать. Затем Скримджер изрядно озадачил главного врача клиники Святого Мунго, потребовав, чтобы тот ознакомил его с заклинаниями, применяемыми при оказании первой помощи людям, в дыхательных путях которых застрял инородный предмет. Оставив опешившего колдомедика недоумевать о причинах столь внезапного интереса к медицине, довольный министр проверил свою волшебную палочку и счел, что готов к предстоящей вылазке. Теперь оставалось лишь связаться с Хоггартом и положиться на милость судьбы.
Svengaly: День, морозный, но ясный, сменился свирепыми декабрьскими сумерками. Скримджер защитился согревающим заклинанием и меховым плащом, но его продолжало потряхивать – не от холода, от волнения. Последний раз он испытывал подобное чувство, когда ожидал своего нынешнего назначения. Хоггарт заканчивал установку, тихо бормоча заклинания и поворачивая какие-то рукоятки на своем агрегате. Скримджер поднял голову. Он всегда любил звезды, и сейчас светящиеся холодные точки повторили для него свой коронный номер, который никогда ему не приедался, сложившись в очертания знакомых созвездий. Под ногами что-то зашуршало, Скримджер вздрогнул и опустил глаза: ветер нес по снегу обертку от шоколадной лягушки. Фольга взлетела вверх и медленно опустилась по дуге, похожая на упавшую звезду. «Скоро Рождество», подумал Скримджер. - Я закончил, - Хоггарт закашлялся, поперхнувшись колючим ветром. - Хорошо. Вы использовали те формулы, которые я записал для вас? - Да, - Хоггарт вздохнул. – Надеюсь, я произнес их правильно. Вы ведь знаете, что делаете? - Не сомневайтесь. Все будет хорошо. Но вы можете уйти, если хотите, – сделал последнюю попытку Скримджер. Ученый упрямо покачал головой. Некоторое время они молча смотрели на небо. - Интересно, а ТАМ созвездия похожи на наши? – спросил Хоггарт скорее себя, чем Скримджера. - Возможно, этих миров вообще не существует, - Скримджер оперся спиной на кирпичную стену. Ноги устали, но присесть было не на что. Из подворотни вылезла крыса и очень внимательно посмотрела на министра, повернулась и шмыгнула обратно. – Что, если наша Вселенная – единственная? Чем вы располагаете, помимо догадок, предположений и неподтвержденных гипотез? - Верой, - Хоггарт засунул кисти рук в рукава, напомнив Скримджеру главу отдела Тайн. - Я полагал, что ученые верят только в факты. - Факты? – Хоггарт сердито тряхнул головой. – Представьте себе муравья, обычного черного муравья, копошащегося у подножия Эвереста. Какие факты могут быть ему известны о высочайшей в мире горе? Мы оцениваем окружающий нас мир с помощью разума и пяти чувств. Но наш разум слишком слаб, наши чувства слишком ограничены, а наш кругозор слишком узок, чтобы принять их за единственно верное мерило. Однако не можем же мы просто опустить руки, верно? Мир познаваем: это краеугольный камень любой науки. Любой цивилизации, - Хоггарт помолчал, потом виновато улыбнулся. – Мне трудно выразить все это, я не привык много говорить, но ведь вам и самому известно, как возникают гипотезы. Это процесс повседневный. Вы накапливаете факты, сами того не сознавая; это просто действие, автоматически осуществляемое нашим мозгом. Потом внезапно количество переходит в качество, и вам вдруг приходит в голову нечто, о чем вы раньше и не задумывались. Тут необходимо сделать допущение, понимаете? Вы не можете сразу оценить, насколько ценна ваша идея; это нужно проверить. Вы собираете новые факты, ненужные отбрасываются, нужные дополняют пробелы в вашей головоломке, и вот наконец вы говорите себе: «Да, это верно» или «Нет, я ошибался; зато теперь я точно знаю, что это – не так». Но сначала все же была вера, и сначала было допущение. Скримджер нахмурился и медленно кивнул. - Значит, вы сделали допущение. - Да. - И у вас есть факты, которые его подтверждают. Вместо ответа Хоггарт сказал: - Ненавижу крыс. Скримджер проследил за взглядом ученого. Давешняя крыса вернулась и привела трех подружек. Зверьки топтались у стены, поджимая голые лапки. - Что им тут нужно? Скримджер не успел ответить. Страшный, задыхающийся крик мгновенно вернул их от гносеологических проблем к вопросам непосредственного выживания. Крысы с визгом бросились в стороны, когда из подворотни выскочил человек, в котором Скримджер узнал одного из авроров, отправившихся в рейд. Он пробежал пару шагов, упал и перекатился на живот, подняв над собой палочку отчаянным жестом. Тяжелое, прерывистое дыхание аврора, который лежал на снегу, не пытаясь подняться, смешивалось с иными звуками, стремительно приближавшимися к ним - свистом и шелестом. - Она пришла! - воскликнул Скримджер, забывшись. - Мерлин, - прошептал Хоггарт. Вечерние сумерки успели сгуститься в чернильную тьму, и в этой тьме засверкали два изумрудных огня. Гигантская змея стремительно вырвалась из узкой щели между домами и замерла над распростертым на мостовой человеком. Тот не сопротивлялся. Рука с палочкой бессильно упала на снег. Змея замедлила свое движение и замерла над аврором, раздув капюшон и чуть заметно покачиваясь. - Что с ним? – безжизненно и почти беззвучно произнес Хоггарт. – Он умер? - Если и умер, то от страха, - Скримджер успел оправиться от первоначального шока, вызванного внезапностью. Он бы предпочел, чтобы этот ненужный свидетель действительно умер, но сомневался, чтобы это было так. Скримджер шагнул вперед, пошатнулся, проклиная свою хромоту. Змея развернулась на хвосте, ее холодные, немигающие глаза вперились в нового противника. Поперек каждого глаза стоял узкий зрачок, похожий на восклицательный знак: «Внимание, опасность!» Скримджера словно окатило ледяной водой, но он, упрямо склонив голову, двинулся к Нагайне. Палочка в руке не дрожала. Каждая мышца подобралась, сердце билось часто и ровно. Скримджер подумал вскользь, с проблеском сожаления, что кабинетная работа навсегда лишила его этого упоения моментом: когда ты вот так идешь на врага – глаза в глаза – и пульс, словно метроном, отсчитывает мгновения, и мир становится теснее яичной скорлупы, и один из вас должен его покинуть, поскольку этот мир одноместен… мысль мелькнула и ушла. Аврор лежал между Скримджером и Нагайной, как брошенная перчатка. Змея зашипела и прянула.
Svengaly: - Vome! – крикнул Скримджер, отскочив с проворством, которого трудно было ждать от человека его возраста и комплекции. – Auferte! «Я еще в силе», - подумал он, оскалив зубы в улыбке, и сделал новый выпад. Змея словно налетела на невидимый барьер, странно дернула головой; судорога прошла по ее телу. Вытянувшись, сделавшись невероятно длинной, Нагайна вдруг рухнула наземь, прямо на злополучного аврора. Скримджер услышал, как хрустнули кости под тяжестью бревнообразной туши, и бедняга застонал и забился, выходя из смертельного оцепенения. Они катались по узкому переулку, Хоггарт, про которого министр совсем забыл, вскрикнул, когда змея, содрогающаяся в конвульсиях, с лязгом врезалась в его драгоценный аппарат. - Кольцо, - зарычал Скримджер, - отдавай кольцо! Змея скрутилась петлей, хвост ее хлестнул Скримджера по больному колену. Министр задохнулся и упал на четвереньки. Узкая пасть распахнулась прямо перед его глазами, с загнутых клыков капали желтые капли яда, глотка, похожая на алый гофрированный шланг, сократилась, и показался предмет, отсвечивающий металлом. - Vome, - прохрипел Скримджер, - Vo… Змея издала жалобный свист, новая судорога выгнула волной ее хребет, и на снег выпал перстень, подкатившись прямо к Скримджеру. Нагайна снова засвистела; стремительно уменьшаясь в размерах, она сжималась, съеживалась – так капля воды, размазавшаяся по гладкой поверхности, мгновенно собирается в плотное стеклянистое тело. - Я не ошибся, - Скримджер поднял перстень, стер перчаткой толстый слой слизи, его покрывавший, и брезгливо отбросил перчатку в снег. – Я не ошибся, - повторил он, все еще не в силах до конца поверить, что его дикая, безумная гипотеза подтвердилась. Перстень царя Соломона (тяжелый, червонное золото маслянисто отсвечивает красным) лежал на ладони Скримджера, в треугольнике, образованном линиями Жизни, Сердца и Здоровья. Среди резьбы, украшавшей печатку – распускающихся цветов, и пальмовых дерев, и гранатовых яблок – выступали угловатые буквы. Скримджер оглянулся на Хоггарта. Ученый, ничего вокруг не замечая, хлопотал над своей установкой. Аврор, лица которого Скримджер не видел, стоял на коленях и стонал, держась за ребра. Обоим свидетелям явно было не до министра. Скримджер удовлетворенно улыбнулся, поднял ладонь повыше, к самым глазам, чтобы лучше разглядеть свою добычу, и в тот же миг сгусток тьмы отделился от черного неба. Две огромные звезды сверкали на нем подобно глазам. Это и были глаза, понял Скримджер, когда удар широкого крыла сбил очки с его носа, а когтистая лапа схватила перстень. Еще один удар крыла, и птица взмыла в воздух. - Хоггарт! – заорал Скримджер, падая на колени и разыскивая очки в снегу. – Хоггарт, ловите его! - Кого? – ученый подошел и подал Скримджеру очки. – Кого ловить? - Да филина этого чертова! – Скримджер вскочил, оттолкнув Хоггарта, и обвел лихорадочным взглядом небосклон и низко нависшие крыши зданий. - Бесполезно, - простонал он. – Ушел, будь все трижды проклято! Откуда взялась эта тварь?! - Я вообще не понимаю, что вам нужно, - сердито сказал Хоггарт. – Вы охотились на эту змею? Так вон она, ползет к подворотне. Скримджер махнул рукой. - Провались она, эта змея, - сказал он. – Впрочем, джокером в колоде ей уже определенно не стать… Хоть этой цели я достиг. - М-мистер Скримджер? Министр! – раненый аврор наконец пришел в себя настолько, что мог воспринимать окружающую действительность. – Что вы здесь делаете? - Решил тряхнуть стариной, - Скримджер смахнул с мантии снег и величественно выпрямился. – Что с атакой Упивающихся? - Не знаю, - аврор, кривясь, встал. – Схватка была в разгаре, когда появилась эта тварь. Она посмотрела на меня, и… я больше ничего не помню. Кажется, я бежал… - И добежали как раз вовремя, - сухо сказал министр. Тень прошла по снегу, послышались мягкие удары крыльев по воздуху, и Скримджер вскинул голову, как лев, на которого выскочила антилопа. Птица оказалась всего лишь почтовой совой. «Упивающиеся бежали, - сообщение писалось в спешке, и министр с трудом разбирал каракули Хмури. – Атака захлебнулась. Здесь нашествие крыс. Улица и здание редакции наводнены крысами. Тьма-тьмущая пасюков, и их все больше. Журналисты в панике. Что делать? Срочно пришлите подмогу! Хмури» - Кажется, Хоггарт, - Скримджер задумчиво посмотрел на аппарат, - вы все же сделали что-то не так. - Что случилось? – вяло отреагировал Хоггарт. - Теперь это крысы. Они взяли штурмом редакцию «Ежедневного пророка». Молитесь, Хоггарт, молитесь всем богам, чтобы журналисты не узнали, чьих это рук дело. Иначе вас достанут даже в параллельных мирах.
Svengaly: Разумеется, они узнали. Скримджеру было неведомо, кто проболтался об его участии; сам он, во всяком случае, молчал – ему совсем не хотелось, чтобы глава отдела Тайн знал о его ночных приключениях; однако факт оставался фактом: первую полосу всех газет на следующее утро занимала статья о нападении на редакцию «Ежедневного пророка», доблестно отбитое аврорами, причем из «достоверных источников» стало известно, что в бою принимал участие и сам министр. «Что ж, - философски думал Скримджер, принимая поздравления подчиненных, - хоть какую-то пользу я из всего этого извлек». Вторая же полоса посвящалась нашествию крыс на город. Пострадала не только редакция; взбудораженные животные метались по улицам, пробирались в дома, нападали на их обитателей. Делегация из доброй полусотни крыс посетила «Дырявый котел», вызвав там неслыханную панику. Особого материального ущерба город не понес, зато морального было столько, сколько не удавалось нанести всем Упивающимся, вместе взятым, с самого начала противостояния. Хоггарту не повезло: Скитер, которая делала репортаж об ученом и знала его в лицо, наткнулась на него, когда тот разбирал свою машину. К счастью для Скримджера, произошло это после того, как он отбыл в Министерство принимать меры по спасению города от серых завоевателей. Без труда сложив два и два, Скитер немедленно выложила статью с результатами своих вычислений на стол главного редактора, и разъяренный Кафф тут же ее опубликовал, предварительно украсив язвительными завитушками собственного сочинения. Буря, разразившаяся в средствах массовой информации, обрушилась на голову Хоггарта и раскатала его в тонкий блин. «Вопиющая безответственность» было самым сдержанным выражением, которое к нему применили. Скримджер ожидал, что Хоггарт в попытках оправдаться если не обвинит его впрямую, то, по крайней мере, сошлется на него, и приготовился к обороне, однако ученый хранил молчание. Поразмыслив, Скримджер решил, что Хоггарт не дурак; понимая, что сделанного не воротишь и репутация его в глазах публики все равно погублена, он решил не упоминать имени министра, надеясь на обещанное финансирование. В принципе, Скримджер мог и не выполнять своего обещания, данного в столь неопределенной форме, однако он предпочитал быть честным, когда мог себе это позволить. Нечего было и надеяться, что после разгромных публикаций правительство выделит деньги на исследования, которые и раньше считало бессмысленными, поэтому Скримджер обратился к тестю, и тот привлек к финансированию проекта несколько крупных транснациональных корпораций, поставив при этом единственное условие: убрать Хоггарта из проекта. - Пусть остается в качестве консультанта, если хочет, - сказал старик, посасывая сигару в скримджеровой курительной, - но его имя не должно появляться в печати как минимум года два. Пусть эта история забудется. Знаете, Руфус, соверши он преступление – это бы ему еще простили, но он выставил себя смешным, а вот это уже недопустимо. - Обожаю ваши парадоксы. - Это не парадоксы, - невозмутимо ответил старик. – Это суровая правда жизни. Посылая Хоггарту письмо с условиями корпораций, Скримджер ожидал, что Хоггарт откажется, и готовился умыть руки. Виноватым он себя не чувствовал. В конце концов, он сделал все, что мог. Однако Хоггарт условие принял, и крохотная экспериментальная мастерская, кое-как перебивающаяся на скудном бюджете, расширилась, словно Галактика, превратившаяся в сверхновую. Казалось, все закончилось благополучно. Поостыв немного, Скримджер пришел к выводу, что человеку практическому не пристало слишком полагаться на магические артефакты. По прошествии нескольких дней Скримджер уже сам не понимал, что за стих на него нашел, и с какой стати ему вздумалось пуститься на эскападу в духе Гарри Поттера. Даже получив перстень, он вряд ли сумел бы им воспользоваться. Ведь недостаточно же просто надеть его на руку, - утешал себя Скримджер, понимая в глубине души, что рассуждения эти отдают лицемерием. - Зелен виноград, - пробормотал он, усмехаясь.
Svengaly: Через некоторое время эта нелепая история вновь напомнила о себе. Однажды утром, выйдя из камина в Атриум и выжидая, пока мир вокруг него не перестанет вращаться, Скримджер увидел в толпе ожидающих лифта клерков знакомую шевелюру, похожую на черную щетку. Загрохотали цепи, дверцы раскрылись, всасывая людей в свое нутро, и Хоггарт пропал. - Что ему нужно? – пробурчал министр себе под нос. - Если он пришел ко мне, то напрасно. Не думаю, что наш разговор будет плодотворным. Добравшись до своего кабинета, Скримджер с облегчением понял, что в приемной ученого нет, однако на столе, в груде утренней почты, его ожидало послание, отправителем которого значился Александр Хоггарт. Скримджер развернул письмо. «Господин министр, - строчки, написанные мелким разборчивым почерком, походили на нитки бисера. - Мы почти не были с вами знакомы, и я не думаю, что мы когда-нибудь с вами встретимся впредь, однако, прощальное свое письмо я решил написать именно вам. Я не собираюсь обвинять вас в том, что вы разрушили мою жизнь – нет, все произошедшее явилось результатом цепочки случайных происшествий и совпадений. И все же вы настолько меня задели – не поступками своими, а самым фактом своего существования - что я не могу не высказаться напоследок. Я встречал подобных вам и раньше, но вы – образцовый экземпляр этого типа людей, которые полагают себя единственно достойными власти; людей, искренне считающих себя солью земли. Такие, как вы, обычно глухи к чужим аргументам, но меня вы всё же выслушаете. Начну с лирического отступления. Когда я направлялся в Министерство сегодня утром, ко мне привязалась дворняга. Она сопровождала меня до самой телефонной будки, делая вид, что мы идем вместе, обнюхивала передо мной дорогу и облаивала встречных кошек. Она оглядывалась на меня, будто спрашивая, доволен ли я ею, и с гордостью посматривала на прохожих; похоже, на какой-то миг она поверила, что я и вправду ее хозяин. На какой-то миг я сам в это поверил! Кто сказал, что у животных нет воображения? Впрочем, собаки – уже не совсем животные, не в пример змеям или крысам (представьте себе, я улыбаюсь, когда пишу эти строки - теперь я могу оценить смешную сторону ситуации, в которую мы с вами попали). Что было нужно этой дворняге? Я скажу вам: ей хотелось почувствовать себя полезной. Как-нибудь остановитесь утром в Атриуме: полчища клерков спешат на службу, но не думаю, что вы разбогатеете, если вам дадут по сотне фунтов за каждого, чье лицо выражает радость и предвкушение очередного рабочего дня. Почему же люди ходят на нелюбимую, скучную, выматывающую работу, не сулящую им никаких особенных перспектив, и при этом безумно боятся ее потерять; больше того, выйдя на пенсию, они тоскуют по этой работе, от которой так страстно когда-то мечтали отделаться? Не из мазохизма же?» О нет. Причина проста - им, как и моей дворняге, хочется чувствовать себя нужными. Всякий либерально настроенный болтун, рассуждая о правах и свободах, непременно приведет набившее всем оскомину сравнение современного общества с гигантской машиной, в которой вращается бесчисленное количество шестеренок. Отчего-то считается, что подобное сравнение должно приводить в ужас любого человека, имеющего хоть малую толику фантазии. Но, на мой взгляд, умей шестеренки хорошо смазанного, отлично сконструированного, слаженно работающего механизма говорить, они бы поведали вам, насколько они счастливы быть полезными и выполнять ту функцию, для исполнения которой созданы. Беда нашего общества не в том, что люди в нем уподобились шестеренкам, а в том, что все эти шестеренки работают вразнобой, и колымага нашего общества гремит и раскачивается, готовая развалиться в любую секунду. Взять тех же Упивающихся Смертью. Откуда они взялись? Прилетели с Марса? Вылезли из преисподней? Нет, господин министр, эти люди – наши сограждане, они – порождение нашей же системы. Если у вас не хватит ума объявить амнистию после победы над ними, для нас это будет Пирровой победой. Началом конца. Показав себя жестокими, вы покажете себя неумными; вы не оставите этим людям и их близким иного выхода, как умереть с честью, коль скоро единственной альтернативой этому будет умереть опозоренными. Дайте человеку место и работу, которую он умеет выполнять лучше всего, говорю я вам, и вы избежите этих досадных поломок и сбоев в работе вашей машины. Но этого не будет, потому что из политиков выходят никудышные инженеры, в чем я, к прискорбию своему, убедился. Вы решили использовать меня в своих целях, господин министр – вы в самом деле полагали, что я этого не понимаю? Я хочу, чтобы вы знали: я согласился послужить вашим орудием с тем, чтобы вы послужили орудием мне. Помните ли вы, как я рассказывал вам легенду об Александре Македонском и гигантской птице? Вы не услышали ее окончания. В какой-то момент мясо приблизилось к клюву птицы слишком близко, и она сожрала наживку. Тогда Александру пришлось вырезать кусок мяса из собственной ноги, чтобы продолжить полет. Иногда нужно быть готовым пожертвовать частью самого себя, а то и собственной жизнью ради желанного успеха. Вы могли бы ответить мне на это, что искусство политика состоит в том, чтобы заставить другого пожертвовать собой ради твоего успеха. Но искусство ученого заключается в ином: оставить после себя продолжателей своего дела. В этом смысле я преуспел: профинансированная вами лаборатория работает, и исследования, которые начал я, продолжат мои ученики. Как видите, наш альянс в конечном итоге оказался выгоднее для меня, а не для вас. Впрочем, и мне торжествовать не придется. Я должен уйти. Мое имя скомпрометировано, оставшись, я принес бы проекту больше вреда, чем пользы. Я мог бы продолжить исследования в другой стране; полагаю, азиатские корпорации лишь рассмешила бы история с «нашествием». Но, к большому несчастью для себя, я принадлежу к той устаревшей категории людей, которых называют патриотами, и хотел бы, чтобы Британия правила морями вечно. Итак, что в остатке? Я не желаю работать на чужой земле, я не могу работать в собственной стране. К тому же – я не щадил вашего тщеславия, господин министр, и будет справедливо, если не пощажу также своего, - я ощущаю умственное истощение, не оставляющее мне никакой надежды на продолжение работы. Если я останусь в проекте, мои ученики будут неизбежно скованы авторитетом своего учителя. Нет прискорбнее участи из двигателя сделаться тормозом; перегорев, цепляться за остатки былого и стать главным препятствием на пути к цели, на которую сам когда-то и указал. Что мне остается, как не уйти навсегда в тот параллельный мир, которого каждый из нас обречен достичь без всякого оборудования в назначенный ему судьбой час? Я не считаю свою жизнь прожитой напрасно. Через сто лет, когда о вас забудут, мое имя будет знать каждый школьник. Мои идеи не пропали, я оставляю их в наследство своему народу, и своей стране, и человечеству. Я счастлив этим. Даже вы, с вашей патологической недоверчивостью, поймете, что слова мои искренни, если же нет, мне искренне вас жаль. Мне жаль вас всех, людей, не знающих меры, жаждущих свободы-лишь-для-себя и власти, которую вы не умеете применить. Я оставляю после себя своих учеников и свои работы, но кто продолжит ваше дело, да и стоит ли оно того, чтобы его продолжать? Спросите себя: «Зачем я живу?» и ответьте себе без лукавства. Вы сами себя пожалеете, господин министр. Прощайте. Александр Хоггарт»
Svengaly: - Да он и вправду идиот, - сказал Скримджер, дочитав письмо. – Зачем наши клерки ходят на работу? Из-за денег, конечно! Не будь им нужны деньги, в Министерстве остались бы только я да Перси Уизли, а остальные сидели бы по домам и стригли газон, вышивали крестиком или чем они там еще занимаются на досуге. И вообще, до чего же люди, не причастные к политике, любят рассуждать, как они замечательно все устроили бы в государстве, доведись им получить власть! Между тем посади такого вот Хоггарта в министерское кресло, и он за полгода развалит страну. Можно подумать, я сам не вижу всего, о чем он тут понаписал! Можно подумать, я сам не понимаю необходимости реформ! Но все эти люди вокруг – как они цепляются за прошлое! Мне придется лавировать между ними, и договариваться с ними, подкупать и шантажировать, и все-таки я успею только начать - и как знать, кто придет после меня? Тут Хоггарт прав, преемника у меня нет. Скримджер взял пресс-папье и повертел его в руках. - Легко смотреть со стороны и рассуждать. Вот и маггловский премьер тоже думает, что, раз я – маг, так стоит мне взмахнуть волшебной палочкой, и положение в стране мигом наладится. Ну как же я мог упустить этот перстень! Скримджер в сердцах стукнул пресс-папье по столу. Раковина тут же закашлялась, плюнула ему в лицо струйкой горькой морской воды и прохрипела голосом Уизли: - Глава отдела Тайн просит приема. - Пусть войдет. Министр, скрежеща зубами, протер очки. - Что вас привело ко мне на этот раз? – спросил он после того, как они обменялись приветствиями. – Снова Зеркало Бездны? - Нет, я избегаю злоупотреблять подобными экскурсиями. Они не безопасны. - Вы так печетесь о собственной безопасности? – для Скримджера всегда оставалось загадкой, почему в присутствии этого человека хорошие манеры периодически начинали ему изменять. - Больше, чем вы о своей, - похоже, невыразимец приступил к делу, ради которого явился. - Разве моей персоне что-то угрожало? – с нарочитой беззаботностью осведомился Скримджер. - А разве нет? - Мне уже приходилось играть в такие игры, - Скримджер расправил плечи. – Не забывайте, раньше я был аврором. - Вот именно: раньше это была ваша работа, а теперь только игра. Вопрос в том, что это за игра и для чего вы ее затеяли? Скримджер покопался в арсенале излюбленных уловок и решил использовать Мнимую Откровенность. - Разве вы не видите, какое уныние царит вокруг? Надо же как-то поднять боевой дух населению. О да, - скажут люди, простые люди, которые ничего не понимают в политике, - наш министр настоящий парень, он сам готов сражаться за нас, вместо того, чтобы просиживать кресло в кабинете. Это игра, это поза, но людям станет легче, понимаете? Они будут знать, что их не бросили на произвол судьбы. - Так вот, что это было – акция по поднятию боевого духа населению, – саркастически прошипел невыразимец. – Ваше положение заметно упрочилось – какой приятный, хоть и незапланированный, побочный эффект. - Отчего же незапланированный? – Скримджер разозлился. - Вы пришли сюда, потому что у вас ко мне претензии? Вы хотели уничтожить змею сами? Что ж, я перехватил подачу. Надеюсь, мы не будем из-за этого ссориться. Вам популярность все равно ни к чему. Вы и так в выигрышном положении - человек-тень; никто не видел вашего лица, никому о вас ничего не известно, в том числе неизвестно и о ваших просчетах и промахах. Некоторые вообще не верят, что вы существуете. - Однако я существую, - снова эта невидимая усмешка. – Господин министр, повышайте свой авторитет всеми способами, какими вам заблагорассудится. Я пришел сюда не затем, чтобы ссориться; напротив, я хотел бы предложить вам поддержку. - Поддержку? – Скримджер покусал губу, пристально глядя на собеседника. – Вы обязаны оказывать мне поддержку. Вы – сотрудник Министерства. Глава отдела Тайн молчал. Скримджер чувствовал, как он улыбается в тени своего капюшона. Впрочем, он мог и не улыбаться. Возможно, он спал. Министру захотелось подойти, откинуть этот капюшон и поглядеть на лицо, которое под ним скрывается, но как человек, владеющий собой и, кроме того, не лишенный чувства юмора, он подчинялся требованиям, налагаемым его положением, и потому лишь многозначительно постучал пером о стол. - Я говорил вам, что с вами приятнее работать, чем с Фаджем, - человек в кресле закинул ногу на ногу. Впервые он позволил себе принять позу, которую, вероятно, полагал верхом непринужденности. – Я не совсем удачно выразился. Мне следовало бы сказать, что с вами в принципе можно работать. Вероятно, вас удивляет, что подобный вывод мною сделан после инцидента, который должен был убедить меня в обратном? - Я поступил в соответствии со своими интересами, - холодно ответил Скримджер. – Я не знаю, каким образом вы делаете свои выводы, но могу вам сказать, что, если вы станете моим союзником, то не пожалеете об этом. - Как Хоггарт? Скримджер развел руками. - Вот самопожертвования от меня вам ожидать не стоит. Однако я выполнил данное ему обещание и нашел деньги для проекта. Впрочем, это его, кажется, не удовлетворило. Повинуясь неожиданному порыву, он протянул невыразимцу письмо Хоггарта. - Не угодно ли прочитать? Если вы хотите оказать мне помощь – дайте мне совет. - Какого рода совет вам нужен? – осведомился глава отдела Тайн, дочитав письмо. - Как мне сделать, чтобы этот человек не покончил с собой, - Скримджер сцепил пальцы и посмотрел прямо перед собой. - Вы чувствуете свою вину перед ним? - Нет, - Скримджер говорил правду. – Но он написал прощальное письмо именно мне, и я чувствую ответственность за него. - Это его выбор, господин министр, - обычным своим полушепотом ответил невыразимец. – Если в дело замешано лишь оскорбленное самолюбие, скорее всего, он передумает. Но если он и вправду не видит в продолжении жизни смысла, пусть уходит. Каждый получает то, чего хочет, и тот, кто жаждет жизни, пусть живет, а тот, кто ищет смерти, пусть умирает. - Я с вами не согласен, - ответил Скримджер. – Иногда людей надо спасать от самих себя. - О, господин министр, не будьте так сентиментальны, - небрежно отвечал глава отдела Тайн. Скримджера, которого за всю его жизнь еще никто не заподозрил в сентиментальности, несколько опешил.
Svengaly: - Я подумаю, что тут можно сделать, - тонкая фигура поднялась из кресла легко, словно птица взлетела. – Мне пора. Я рад, что мы достигли взаимопонимания. Вы позволите пожать вам руку? Удивленный Скримджер тоже встал, шагнул к новому союзнику. Длинный черный рукав потянулся ему навстречу, и министру вдруг показалось, что сейчас его ладонь встретится с костяными фалангами скелета. Но пальцы, сжавшие его кисть, были обычными человеческими пальцами, теплыми и сухими. Ладонь Скримджера ощутила холодок металла; министр опустил взгляд, и смысл рукопожатия мгновенно сделался ему ясен. На указательном пальце невыразимца сверкал массивный золотой перстень с квадратной печаткой: странные угловатые буквы среди гранатовых яблок и пальмовых дерев. - Да, господин министр, - произнес глава отдела Тайн, сопровождая смешком невольное восклицание, вырвавшееся у Скримджера, - такова жизнь: доверяй – тебя обманут, не доверяй – обманешься сам. Не огорчайтесь. Знаете, что написано на этом перстне? Вовсе не величайшее из имен Аллаха, или Иеговы, или как вам еще будет угодно назвать Перводвижитель - сила эта неназываема, ибо все языки человеческие – набор звуков, и тот, кто верит в каббалу, лишь вертится в колесе Ничто и Нигде. Нет, господин министр, здесь написано: «И это пройдет». Не правда ли, эта универсальная фраза является воистину утешением для страждущих умов? - Вы победили, - сказал уязвленный Скримджер. – Не нужно плясать на моих костях. - Я думаю, что мы с вами неплохо сработаемся. Возможно, что через сто лет преподаватели истории магии будут истязать несчастных школьников, заставляя их вспоминать именно ваши достославные деяния, а вовсе не великое открытие профессора Хоггарта, как тот полагает в своей гордыне. Пожалуй, я и вправду позабочусь о том, чтобы этот тщеславный господин не скончался раньше времени – хотя бы для того, чтобы он убедился, сколь преходяща слава мирская. Так же, впрочем, как и человеческое осуждение. - Это называется цинизмом, - проворчал Скримджер, пытаясь разглядеть перстень, но тот уже скрылся под плотной тканью рукава. - Это называется философией, - поправил его собеседник. - Одно другого не исключает, - Скримджер вернулся в свое кресло. – С кем бы вы и вправду сработались, так это с моим тестем. Он любит упражняться в парадоксах, выдавая их за прописные истины, и изрекать прописные истины, маскируя их под философские сентенции. Кстати, одна из них как нельзя лучше подходит к положению, в которое я попал. Невыразимец склонил голову и сделался похож на знак вопроса. Скримджер криво улыбнулся. - Одним следует философски смотреть на вещи, а другим на их отсутствие. На этом заканчивается повесть о Змее, Проглотившей Перстень Царя Соломона. - Ты о многом осведомлена, африта, - сказал Волдеморт очень спокойно, дождавшись, когда Шахерезада умолкнет. – Не сомневаюсь, тебе известно, что для меня значит Нагини на самом деле. Ты знаешь, какой секрет она хранит. - Господин мой, - отвечала Шахерезада, - действительность далека от того, какой она предстает в моих сказках, и о твоей любимице мне ведомо лишь ее имя да то, что сейчас она в безопасности и скоро к тебе вернется. Я только рассказала тебе историю, а повеление принадлежит тебе. - Принимая во внимание истинное положение дел, африта, ты заходишь слишком далеко в своих притязаниях на простодушие, - сухо ответил Волдеморт. – Впрочем, я сам чувствую, что Нагини жива и находится где-то поблизости, но на мой зов она не отвечает. Разум ее спит. - Наверное, обожралась на охоте, - предположил Петтигрю. - Обожралась, – медленно повторил Темный Лорд с таким выражением лица, будто слышал это слово впервые. - Иногда, Питер, мне хочется, чтобы ты онемел. Впрочем, с этим можно и погодить. Иначе как ты сможешь отвечать на мои вопросы? Давно ты был на Спиннерс-Энд? - Я провожу там каждую ночь, - угодливо ответил Петтигрю, радуясь, что гроза прошла стороной. - Он не появлялся? Нет. Конечно, нет, - Волдеморт прищурился. – Северус Снейп не спешит за наградой. Если ему не нужны мои награды, вероятно, он получает их от кого-то другого. Кстати, он тоже не отвечает на мой зов. Как по-твоему, Петтигрю, в чем дело? Скажешь, он тоже обожрался после удачной охоты? Тайны, Шахерезада, хороши тогда, когда они ведомы тебе, и никому другому; но нет ничего, что я бы ненавидел больше, чем тайны, известные другому и неведомые мне. Такова была пятая ночь.
Svengaly: Дверь распахнулась, пропуская целую толпу людей. Половина из них была Снейпами, другая половина – Дамблдорами. Гарри повернул голову и подпер ее руками, чтобы зафиксировать в нужном положении. - Как вас много, - сказал он невнятно. – Почему вас так много? - Мы должны были оставить Поттера одного, чтобы он сумел напиться без помех? – Снейпы обернулись к Дамблдорам, причем каждый Снейп поднял правую бровь. – Иногда, Альбус, вы по-настоящему меня удивляете. - Мои намерения были несколько иными, - призналась команда директоров, поправляя очки с удивительной синхронностью. «Наверное, тренировались», - рассудил Гарри. Снейпы подошли к кровати, на которой покоилось тело Гарри Поттера в то время как разум его скачками перемещался в пресловутые параллельные миры и обратно, взяли книгу, мгновенно и непонятно умножившуюся, и принялись листать страницы. - Позвольте узнать, Альбус, с какой целью вы принуждаете этого беднягу читать подобные вещи? Дали бы ему комиксы. Или учебник какой-нибудь, на худой конец. - Думаю, эта книга научит Гарри кое-каким вещам, которые не преподают в школах, Северус. - Некоторые индивиды, Альбус, не поддаются обучению. Боюсь, этот именно из таких. - Возможно, я не так умен, как вы, - Гарри не знал, к которому из Снейпов обращаться, и предпочел закрыть глаза. Дамблдоры дружно вздохнули. – Вероятно также, что это вы недооцениваете мои возможности. Да, множество вариантов… множество… Сейчас мое подсознание проснулось, и я вижу ситуацию в новом свете. Я пьян, и разум мой свободен; я сужу обо всем с помощью и сознания, и подсознания. Понятно? - Вам повезло, - одобрили Снейпы, каждый вытащил по палочке и легонько стукнул Гарри по макушке прежде, чем тот успел воспротивиться, после чего все они слились в одного мерзко ухмылявшегося профессора. - Так лучше? Пойдемте, Альбус, нам тут делать нечего. Альбус, где вы? Невероятно. Он что же, думает, что я стану приглядывать за пьяным Поттером? - Никто не может сказать, о чем думает Дамблдор, - заунывно провещал Гарри. - Должно быть, подсознание действительно неплохая штука, - после небольшой паузы сказал Снейп. – Спокойной ночи, Поттер. - Н-нет, - Гарри потянулся за бутылкой и обрушился на пол. – Вы теперь мой гость, Снейп…пы или как вас там. Садитесь и выпейте со мной. Где мои очки? Черт, ничего не вижу. Снейп с вздохом подошел, взял Гарри под мышки и втащил его на кровать. Затем поднял очки и бросил их Гарри на колени. - Что это? – Гарри схватил его за руку. - Кольцо, Поттер, - терпеливо ответил Снейп. – Вы никогда не видели колец? - Раньше вы их не носили. - А теперь ношу. - Оно старое? - Гораздо старше вас. - Знаете, о чем я думаю? - Знаю, Поттер. Я отправляюсь спать, чего и вам желаю. Передавайте привет подсознанию. - Вы будете спать в кувшине? – заинтересовался Гарри. – Я хочу посмотреть, как вы превратитесь в струйку дыма и исчезнете в ночи… я всегда об этом мечтал. Снейп развернулся и захлопнул за собой дверь, так что дом затрясся. Тут же раздался тихий хлопок, и рядом с кроватью появился Кричер. - Кричер видел посторонних, - доложил он. - Сколько их было? – томно вопросил Гарри. - Двое, - Кричер присел на краешек кровати и понурился. - Кричер, - прошептал Гарри. – Они размножаются! Скоро их будет полон дом. – Кричер недоволен, - подумав, сказал домовик. – Кричер ненавидит мерзкого хозяина, который опять будет кидаться тапками с похмелья, но полон дом посторонних Кричеру не нравится еще больше. - Ничего, - меланхолически ответил Гарри. – Не горюй, ублюдок. И это пройдет. • In vino veritas – лат. «Истина в вине» • Мидас – царь Фригии, превращавший в золото все, до чего дотрагивался. • Согласно мифу, после того, как Пандора благополучно выпустила из пресловутого ящика всевозможные Беды и Несчастья, она в страхе захлопнула крышку, оставив на дне только Надежду. • Ганеша – бог индуистского пантеона, заведующий, помимо прочего, письменностью.
Светлана-z: Нда - и все-таки жаль что Сева уже на свободе. :( просто намек Дамби на длительное проживание Гарри с ним как-то уж очень писсимистичным получаеться в таком случае. Но Волдика мне уже ЖАЛКо стало... бедный совсем ему мозги запудрили бедниниький
Owl: Оригинально...супер-интересно ...чем же все это может кончиться ....
Svengaly: Светлана-z пишет: Но Волдика мне уже ЖАЛКо стало... бедный совсем ему мозги запудрили Сам виноват, Пиночет с волшебной палочкой: не пудри людям мозги, и твои мозги да не запудрены будут. Owl Спасибо. Owl пишет: ...чем же все это может кончиться Не скажу, а то вы читать бросите.
Талла: Аффтааарр...Извращенка-Талла хочет хотя б один малюсенький намек на слэшш =))) Я уж даже одну песню Мулен Фармер слушать не могу...Там с ней дядька поет, а голос чем-то снейпов напоминает. Эхех.. Фик чудесен...Снейп лапа. И все-ранво слэшный. *форумная обстановка распологает))
Svengaly: Ну, если только намек... намеки-то есть: я ж предполагала закончить слэшем. Однако человек предполагает, а Снейп располагает - не захотел слэшится. Кто я ему? Даже не автор!
Svengaly: Гарри проснулся, страдая от телесной немощи и отвратительного расположения духа. Веки жгло, как будто он лежал на солнцепеке. Сквозь липкие остатки сна пробилось смутное воспоминание о каком-то досадном событии, произошедшем накануне, и тут же исчезло, сменившись приступом мучительной жажды. - Кричер! – прохрипел Гарри, понимая, что голова его сейчас разлетится на куски. – Кричер! Эльф не появился. - Убью мерзавца, - Гарри прикрыл глаза, представляя стакан, наполненный до краев чудесной прохладной водой, на столике рядом с кроватью. Он протянул руку, смутно надеясь на чудо, и чудо свершилось: пальцы нащупали запотевшую кружку. Постанывая от наслаждения, Гарри единым духом высосал отдающий мятой настой, и в голове его тут же прояснилось. Он надел очки и сел, тревожно прислушиваясь: внизу ходили. Ходить же в этом доме было решительно некому, кроме него самого и… - Это был сон, - твердо сказал Гарри, одеваясь с неслыханной быстротой, - чудовищный сон: наяву этого со мной никак не могло случиться. Он сбежал по лестнице, воинственно размахивая палочкой, и очутился в гостиной как раз вовремя, чтобы увидеть Кричера, вешающего на почетное место над камином портрет матушки Сириуса Блэка. - Ты что это затеял, негодяй? – воскликнул Гарри. Эльф охнул и выронил портрет, тяжко грянувшийся об пол. - Ах, Кричер, до чего ты неловок, - с грустью молвила пожилая дама, пытаясь принять достойную позу. – А вам, молодой человек, не следовало так его пугать. Нехорошо это, право. - Что? – растерялся Гарри. – Кричер, кажется, твоя хозяйка не в себе. - Хозяин Кричера – Гарри Поттер, - напомнил эльф с нескрываемым ехидством. - Вот и отвечай, - воскликнул Гарри, распаляясь, - почему ты без моего ведома и разрешения вешаешь портрет, который я лично отнес на чердак с тем, чтобы никогда больше его не видеть… и почему он ведет себя так необычно? - Как же, по-вашему, я должна себя вести? – осведомилась миссис Блэк с кротким любопытством. - А то не знаете – как мегера, вот как! – отрезал Гарри. - Можно ли быть таким несправедливым? – укорил его портрет и погрузился в печальное молчание. - Да, вот это чудо – самое удивительное из всех, что я видел в жизни, - с чувством произнес Гарри. - Не так уж долго вы и прожили, - отозвался знакомый голос, - тем не менее, повидали достаточно, чтобы я мог расценить эти слова как комплимент. - Ну конечно, - сказал Гарри горько, - без вас тут не обошлось. Это вы надоумили Кричера принести портрет с чердака? - Я, - не стал отпираться Снейп. - А зачем? Решили сделать мне неприятность?
Svengaly: - Вы вообще о ком-нибудь, кроме себя, думать можете? – задал встречный вопрос Снейп. - О ком же мне еще думать? – ощетинился Гарри. – О вас? О Кричере? О миссис Блэк, безвинно страдающей на чердаке? Кстати, почему она такая вежливая? - Я наложил на нее Чары Сладкоустия, - ответил Снейп. – Так что не волнуйтесь, она не ранит ваших утонченных чувств. - Не могли бы вы научить меня этим чарам? – осведомился Гарри. – Я наложил бы их на вас. - Разве я вас когда-нибудь оскорблял? – удивился Снейп. – Кричер, можешь повесить портрет. - Поставим вопрос иначе: когда вы меня не оскорбляли? Кричер, оставь портрет там, где он есть. - Вы имеете в виду, что я не торопился делать вам поблажек, как другие? Вы этого не заслуживали. Кричер, повесь портрет. - Ах, не заслуживал? Но сейчас мы не в школе: если вы не желали быть вежливым со мной, как с учеником, не удостоите ли быть вежливым со мной, как с хозяином дома? – осведомился Гарри с издевательской церемонностью. - Я согласен вас терпеть, если вы будете со мной учтивы, - отозвался Снейп не менее куртуазно. «Нет, каков наглец!», - мысленно возмутился Гарри. С тем же успехом он мог произнести эти слова вслух: Снейп почуял волну негодования, идущую от собеседника, и довольно усмехнулся. - Не распоряжайтесь здесь: это мой дом, и все, что в нем находится – тоже мое, - процедил Гарри. - Кроме меня, - напомнил Снейп. – Кричер, портрет… - Не трогай! – рявкнул Гарри. – А вас сюда вообще не звали! Снейп взмахнул рукой, портрет взлетел и звучно припечатался к стене над камином. Миссис Блэк и Кричер дружно взвизгнули. - Вот и все. Не будьте глупцом. Поверьте, лучше держать эта особу под постоянным присмотром, - сказал Снейп примирительно. – Это скверный дом, Поттер, и вещи, которые в нем находятся – скверные вещи. Блэк словно решил вас погубить, оставив их вам в качестве прощального подарка. - Не смейте так отзываться о Сириусе, - Гарри развернулся, собираясь уйти. - С вашего позволения, я никак не буду о нем отзываться. Чем меньше вспоминаешь о Блэке, тем лучше. Идемте за стол, Кричер приготовил завтрак. - Я не голоден, - Гарри вскинул подбородок. - Вот как? Странно. Неужели антипохмельное зелье еще не подействовало? - Зелье? – Гарри припомнил мятный чай в кружке и смутился. – Так это вы оставили? - А кто же? Тот-Кого-Нельзя-Называть? – Снейп хмыкнул и осмотрел Гарри с ног до головы. – Вы поистине человек крайностей: то ведете себя, как законченный параноик, то проявляете фантастическую беззаботность. Надо же - взять и выпить зелье, даже не озаботившись узнать, кто его сварил! - Прекратите меня поучать, – рассвирепел Гарри, – что за мерзкая привычка! - Да ради Мерлина, - согласился Снейп. – Живите как хотите. Кстати, вы знаете, что надели мантию наизнанку? Завтракали молча. Гарри рассеянно поедал омлет, с удивлением отметив, что Кричер не солгал – он и вправду готовил недурно, когда хотел. Снейп демонстративно читал газету. - Зачем вам это? – не выдержал Гарри наконец. - Это? – Снейп повертел в руках вилку. – В современном обществе как-то не принято есть руками. Предрассудки, знаете ли, живучи. - Нет, зачем вам вообще есть? Вы ведь и без этого не умрете. - Поттер, вам нравится играть в квиддич? - Эээ… да. - Но вы без этого не умрете, не так ли? Значительная часть привычек возникает не в силу жизненной необходимости, а потому, что людям получают удовольствие от совершения определенных действий. После минутной паузы Гарри снова заговорил. - Откуда у вас эта вещь? - У нас что, утро вопросов и ответов? – фыркнул Снейп. – Откуда, почему, зачем… Если вам хочется рассмотреть перстень поближе, так и скажите.
Svengaly: Он снял перстень с пальца и протянул его Гарри, тот принял предложенный предмет с недоверием, опасаясь подвоха. Перстень был теплый, словно живой, и в точности соответствовал описанию, данному Шахерезадой. - Кому он принадлежал раньше? - Последний его законный владелец умер так давно, что это уже не имеет значения, - в зрачках Снейп вспыхнули насмешливые огоньки. Гарри посмотрел вызывающе и надел перстень себе на палец. Снейп не выказывал ни малейшего беспокойства. Гарри сосредоточился и приказал чашке, стоявшей перед ним, сдвинуться с места. Чашка не шелохнулась. Снейп ухмылялся уже открыто. Эта вещь дает власть над миром духов? – подумал Гарри с ожесточением. – Превосходно. Исчезни! – мысленно велел он Снейпу. Ухмылка стала шире. Испарись! – Гарри стиснул зубы, на висках его вспухли жилы. – Я приказываю! - Достаточно, - Снейп протянул руку. – Верните мне его. Гарри хмуро снял перстень и положил в ладонь Снейпа. - Пойду прогуляюсь. Он бросил вилку на стол и вышел, обернувшись в дверях. Снейп снова уткнулся в газету. Печатка, вобравшая в себя червонные отблески пламени камина, заискрилась и подмигнула Гарри, как огненный глаз. Зелью пошли третьи сутки, и существовать рядом с ним становилось невозможным. Нельзя сказать, чтобы оно воняло, как это в обыкновении у зелий, но от него исходил тонкий, странно пахнущий чад, который вытеснял из дома воздух; атмосфера в особняке сгустилась мороком и словно потрескивала от магии. Вернувшись с прогулки, Гарри понял, что нужно срочно принимать меры, иначе ему придется съехать в гостиницу. - Нельзя сделать так, чтобы оно перестало пахнуть? – гневно спросил он у Снейпа, листавшего толстую книгу. - Кто – оно? – Снейп посмотрел на Гарри с интересом. - Ваше зелье, - уточнил Гарри, удивляясь снейповой тупости. - Нет, - кратко ответил Снейп и вернулся к своему занятию. – А в чем дело? - Чтоб вы знали, - едко сказал Гарри, - этот запах создает некоторые неудобства для такой важной функции человеческой жизнедеятельности, как дыхание. - Клянусь Соломоновой звездой, Поттер, вы меня поразили. Не думал, что вы умеете изъясняться распространенными предложениями. Снейп помолчал. - Два дня, - сказал он наконец. – Через два дня все закончится - так или иначе. - Вам, должно быть, все равно, как именно, - Гарри вздохнул. – Вы ведь дух… превратитесь во что-нибудь, и поминай как звали. - Не говорите о том, чего не понимаете, - тихо ответил Снейп. - Тогда мне придется дать обет молчания, - разозлился Гарри, - потому что я ничего уже не понимаю. Что вы задумали? Если вы с Дамблдором можете сами уничтожить Вол… Темного лорда, зачем вам я? Для чего вы погубили моих родителей? - Это была случайность. - Случайность?! - Ну хорошо - ошибка. В жизни мага, Поттер, неизбежно наступает момент, когда знания его становятся настолько велики и многообразны, что он начинает забывать о простых истинах; между тем, истина не перестает быть таковой лишь потому, что она очевидна. Умение видеть суть явления за многообразием фактов присуще лишь гениям, однако и они достигают его ценой многочисленных ошибок, порою непоправимых. - В чем же ошибся Дамблдор? - Он забыл о Мировых Весах. Снейп перехватил недоумевающий взгляд Гарри и продолжил, не дожидаясь вопроса. - Символ нашей Вселенной – мерные весы, оттого всякий принцип и всякая сила в ней имеет свою противоположность. Это правило распространяется и на предметы низшего порядка, в том числе на тварных существ. - Каких существ? - Сотворенных, Поттер, - рассердился Снейп. – Ваши праотцы вышли из праха земного, и, кажется, свой мозг вы унаследовали от них без всяких изменений. - Не обзывайтесь, - обиделся Гарри, - лучше говорите яснее: при чем тут я и Дамблдор?
Svengaly: - Природа противоположностей такова, что они всегда борются за господство, всегда соперничают; между двумя противо-идеями, как между столбами, натянута сеть реальности. Потому так важно сохранение равновесия: если один из столбов пошатнется, что станет с паутиной? Полная победа одной из сторон так же губительна, как и полное ее поражение; если гармония будет нарушена, мир начнет распадаться. Гарри зевнул. - Для чего метать перед вами бисер? - поднял бровь Снейп. - Объясняю по буквам. Дамблдор сразил Гриндевальда, и равновесие нарушилось, однако было тут же восстановлено с появлением у Черных новой фигуры – Риддла. Вот тут Альбус и совершил промах: поддавшись искушению упрочить силы Белых, он использовал фальшивое пророчество, ставшее впоследствии истинным, и создал себе помощника –мага, равного ему по силе (но не по уму, так что не зазнавайтесь). Одного этого было достаточно для нарушения равновесия, однако вам удалось уничтожить Риддла, и Черная чаша взлетела вверх, опустев. Эта победа, увы, несла в себе семя поражения; Альбус понял это еще до нового появления Темного лорда. Магическое общество раскололось, назревала гражданская война. Пока вам все понятно? - Да. - По мере того, как вы становились старше и силы ваши росли, баланс нарушался все больше. Темный лорд вернулся, но по-прежнему оставалось двое Белых против Черного, и, хотя Альбус практически устранился от борьбы, предоставив действовать вам, кризиса он предотвратить не смог. Тогда-то он и принял решение восстановить паритет. Понятно? - Да, - ответил Гарри. У него голова шла кругом от потока новых сведений, сообщаемых Снейпом, он был так поражен их обширностью, так измучен пристальным взглядом черных глаз, что мог только сидеть и слушать, глупо повторяя «да», когда Снейп останавливался, чтобы перевести дух. - Вы меня слушаете? – спросил Снейп с раздражением через некоторое время, и Гарри обнаружил, что не понимает смысла сказанного, а лишь раскачивается в такт звучанию голоса собеседника, как очарованная змея – в такт мелодии флейты факира. - Да, - снова сказал он. – Но если я убью Того-кого-нельзя-называть, и ему на смену придет новый Черный, в чем тогда вообще смысл борьбы? - Смысл борьбы – в самой борьбе, - терпеливо произнес Снейп. – Так же, как и смысл жизни – лишь в том, чтобы жить. Впрочем, Альбус разделяет ваши сомнения, и план его направлен как раз на то, чтобы, при формальном соблюдении равновесия, Черные оставались бессильны. Темный лорд будет не уничтожен, а изолирован; сила его останется при нем, но воспользоваться он ею не сможет. Мне этот план кажется порочным, но если Альбус принимает решение, разубедить его невозможно. Впрочем, эксперимент любопытный. - Все вам игрушки, - буркнул Гарри. – Судьба мира решается, а вы – «эксперимент». Каким же образом такое можно проделать? - Спросите у Дамблдора. Снейп явно не настроен был продолжать объяснения. Гарри вскочил и прошелся по комнате. Снова упал в кресло. Ему хотелось обсудить услышанное, хотелось задать сотню вопросов и получить хотя бы один совет, но Снейп сидел, как чучело, уткнувшись в свою книгу, и, подумал Гарри с досадой, с тем же успехом мог бы оставаться в обличье филина. Гарри решил предпринять новую попытку и зашел с фланга. - А где сейчас Малфой? - В Азкабане, - кратко ответил Снейп. - Что, уже? – удивился Гарри. – Да нет, я младшего Малфоя имею в виду. Драко. Снейп поглядел Гарри прямо в глаза и медленно произнес низким размеренным голосом: - Вам, Поттер, этого знать совсем не нужно. - В самом деле, - Гарри вдруг осознал, что ему ничуть не интересна эта информация. – Я что-то еще хотел у вас спросить… - Нет, Поттер, - тем же глубоким, монотонным голосом проговорил Снейп. – Вы ничего не хотите у меня спросить. Вы устали… вы очень устали, и все, чего вы желаете – это немедленно отправиться спать. Гарри покачнулся в своем кресле – так внезапно и неотвратимо накатилась на него сонливость; он неловко поднялся и, спотыкаясь, с трудом удерживая слипавшиеся глаза открытыми, направился в спальню. Однако едва лишь он переступил порог, как сонливость пропала. - Он меня загипнотизировал! – заорал Гарри. – Да что же это такое! Первым его побуждением было спуститься обратно в гостиную с тем, чтобы применить к Снейпу одно из непростительных проклятий. Однако, вовремя вспомнив, что понятия не имеет, каким образом проклятия действуют на афритов, Гарри решил повременить до появления Альбуса, а уж там высказать Снейпу все, что о нем думает. С этими мыслями он взял книгу, преподнесенную ему Дамблдором, и, раскрыв ее наугад, прочитал: Продолжение повести о Странном Подарке.
Svengaly: - Сегодня, господин мой и повелитель, я не только развлеку тебя рассказом, но и исполню давнее твое желание, - объявила Шахерезада, - ибо сегодня ты сможешь заглянуть в будущее, пусть и на краткий промежуток времени. - Я не раз спрашивал тебя, африта, способна ли ты видеть будущее, - промолвил Волдеморт с раздражением, - и всякий раз ты отвечала отрицанием; как же вышло, что ты обрела вдруг умение, которым доселе не владела? - О проницательнейший среди государей, - Шахерезада почтительно поклонилась, и Темный лорд не без грусти вспомнил о Нагини, до сих пор к нему не возвратившейся, - я не стану заниматься предсказаниями, ибо иное предназначение уготовила мне судьба, но ты сам сможешь на краткий миг пронзить взором время. Когда я дремала в своем кувшине, ко мне явилась благосклонно расположенная пери, обитательница Джиннистана, и я рассказала ей о твоем желании заглянуть в будущее, мой господин. Рассмеявшись, она отвечала, что удовлетворить его совсем несложно, и подарила мне вот этот предмет. С этими словами Шахерезада сняла с руки одно из колец, потерла его в ладонях, и кольцо принялось расти и увеличиваться в размерах, пока не превратилась в плоскую чашу, не большую и не маленькую, выточенную из одного куска горного хрусталя и наполненную молочно-белой жидкостью, переливавшейся радужным блеском, подобно опалу. Африта шагнула к трону, протягивая чашу своему хозяину, однако Беллатрикс Лестранж заступила ей дорогу и проговорила, обернувшись к Волдеморту: - Мой Лорд, вы же не станете это пить? Волдеморт поглядел неласково, но, прежде чем он успел ответить, Шахерезада пояснила: - Эту жидкость не нужно пить. Ты, повелитель, бросишь в нее горчичное зерно из числа этих (тут, удерживая чашу одной рукой, африта раскрыла ладонь, и на ней появилась пригоршня крохотных зернышек), и время откроет для тебя свои тайны. Впрочем, господин мой, не угодно ли испытать чашу на одном из твоих слуг? Тут Шахерезада вперилась в глаза Беллатрикс взором, под блистающей поверхностью которого скрывалась ледяная тьма, и Лестранж, вздрогнув, отступила на шаг. - Да, пожалуй, - отвечал Волдеморт, улыбаясь, и обвел приближенных взглядом выбора. – Вот Питер, к примеру… - Нет, мой Лорд, я… - пискнул Петтигрю. -… горит желанием увидеть свое будущее, - закончил Волдеморт. - Возьми чашу, маленький господин с железной рукой, - предложила Шахерезада, и Петтигрю исполнил ее указание с обреченной готовностью. – Теперь брось в нее это зернышко и гляди внимательно на воду. Жидкость забурлила, когда горчичное зерно упало в нее, потом разгладилась и опаловая ее поверхность засияла всеми цветами радуги, так что смотреть было больно, однако Петтигрю видел не это сияние, а нечто иное. Он глядел в чашу полминуты, потом отвернулся и произнес с недоумением: - Я ничего не увидел. Там лишь черная пустота. - Чего и следовало ожидать. Нелепая затея, - заявила Лестранж, торжествуя. Шахерезада, ничуть не смущенная неудачей, предложила: - Испробуем действие чаши на ком-нибудь другом. - Раз уж ты возымела дерзость набиваться ко мне в телохранители, Белла, - проговорил Волдеморт очень мягко, глядя на Лестранж ледяными, как замерзшая кровь, глазами, - изволь исполнять свои обязанности. Возьми чашу. Беллатрикс сжала губы и выполнила приказ. Снова жидкость забурлила, и многоцветное сияние затрепетало над чашей, словно в нее упала звезда, отбрасывая блики на сосредоточенное лицо Лестранж. Должно быть, чаша показала ей кое-что интереснее пустоты, потому что упрямое и ожесточенное выражение ее лица сменилось растерянностью, а затем жесткие черты смягчились, и тень бледной улыбки скользнула по отвыкшим от смеха губам. - Что ты видела, Белла? – нетерпеливо спросил Волдеморт, когда свет, исходящий от чаши, померк. - Себя… в окружении детей, - Лестранж смущенно отвела глаза, как будто признавалась в поступке, достойном осмеяния. - Как странно. И чьи это были дети? - Кажется, мои, - проговорила Лестранж неуверенно. - Вот как? – Волдеморт обдумал услышанное. – Если то было будущее, я рад, что твой род не угаснет. И все же, Белла, признаюсь, что никак не могу представить тебя в роли нежной матери. Дай мне чашу, Шахерезада. По мере того, как Темный лорд всматривался в опалесцирующую поверхность, все ярче становились рубиновые отблески в его зрачках; свирепая радость озаряла нечеловеческое лицо. - Да, это будет так; к этому я шел много лет, - заговорил он, словно во сне. – И все же это превосходит самые смелые мои надежды. Победа будет полной, и мир ляжет к моим ногам – я получу то, что заслужил! - Поистине так, о царь времени, - подтвердила Шахерезада, потупившись и скромно улыбаясь. - Я хотел бы вознаградить тебя, африта, но чем можно одарить существо вроде тебя? - Лучшая награда мне, о властитель души моей – твое одобрение; и, как всякая сказочница, я не желаю иного, кроме как доставить удовольствие слушателю своей повестью. Позволишь ли ты начать мне новый рассказ? - Хорошо. Я слушаю тебя, африта, - снисходительно разрешил Волдеморт, и Шахерезада заговорила.
Svengaly: Здесь следует рассказ о Полночном Госте. - Далеко еще? Драко выпрямился в седле и с ужасом представил, как завтра будет ныть и болеть все тело. Но все же он был готов перенести любую боль, лишь бы слезть поскорей с опостылевшего мула и ступить на твердую земли. - Почти приехали, - отвечал проводник, обернувшись. Он говорил с таким ужасным акцентом, что Драко с трудом его понял. Баск поскреб под засаленной шляпой и ткнул большим пальцем себе за спину. - Добраться до моста. Быстро. Гроза идет. Вислобрюхие черные тучи нависли над головой, как низкая кровля в posada*; от наэлектризованной тишины, нарушаемой лишь цокотом мульих копыт, пресекалось дыханье. Драко кивнул и ударил мула каблуками в крутые бока. Животное мотнуло ушастой башкой и пошло крупной рысью, колокольчики на попоне сердито забренчали. Подъем закончился, тропа пошла под уклон. Теперь Драко видел широкую равнину, изрезанную оврагами и наискось пересекаемую рекой; узкая дуга моста висела над водой, стремительно несущейся с гор по каменному желобу русла, а за рекой мутно-багровые лучи солнца пробивались сквозь облака, освещая прилепившийся к скале над мостом замок с театральной отчетливостью. Порыв ветра ударил Драко между лопатками, едва не выбив его из седла. Проводник схватился за шляпу и, не оглядываясь, пришпорил своего мула. Драко последовал его примеру. Испуганные животные, однако, не нуждались в понукании: кинжальный блеск первой молнии и глухое ворчание грома заставили их перейти на галоп. Ветер усилился, поднятая им пыль запорошила глаза; дождь еще не начинался, но Драко уже чувствовал на губах его вкус, металлический, словно кровь. Они добрались до моста, и Драко невольно осадил мула: выгнутая горбом полоска камня шириною была в два шага и не имела перил, а в шестидесяти футах под ней рычала и плевалась пеной бесноватая фурия-река. Недельное путешествие по Пиренеям с проводником-баском, который не то вправду не понимал жалоб и претензий, не то попросту прикидывался, в значительной степени излечило Драко от боязни высоты, но это уж было слишком. - Постойте! – крикнул Драко в отчаянии. – Я не могу тут проехать! Проводник, успевший добраться до середины моста, обернулся; ветер рвал на нем плащ, шляпа взмахивала полями, как старая потрепанная ворона. - Проехать! – закивал он. – Скорее! - Я не могу! – надрывался Драко. Ветер уносил его слова вместе с клочьями пены и сломанными ветвями. Драко с ужасом увидел, как тоненькое деревце неподалеку зашаталось, и корни его начали обнажаться. - Проехать! – заорал баск что есть мочи. – Гроза! Он развернул мула и поскакал к замку. Драко тоскливо поглядел на желтоватые, сужавшиеся к небу стены, такие близкие, но недостижимые. В этот момент белая вспышка сверкнула в тучах, и раскат грома потряс скалы до основания, перекрыв свирепый рокот реки. Мул под Драко захрапел и резво помчался по мосту, не обращая внимания на крики всадника. Низкое небо раскрылось, как шлюз, и плотная масса воды обрушилась на них, едва не смыв в реку. Драко задыхался и не видел ничего, кроме серой стены ливня, окружившей его со всех сторон; копыта мула скользили и разъезжались на тесаных плитах. Темное пятно появилось прямо перед носом, и Драко понял, что едва не въехал головой в дубовую створку ворот. Он всхлипнул от облегчения, и мул радостно заревел в ответ. Приземистая несуразная фигура захлопнула ворота, и Драко успел увидеть в закрывающемся проеме, как небо и землю соединил ветвистый ствол чудовищной молнии; ослепительный синий свет растекся по мосту, а затем пришел звук такой мощи, что Драко его даже не услышал, а лишь ощутил всем телом, как задрожал под ногами камень. - Valgame Dios*! – воскликнул привратник. – Идти дом, сеньор. Другой, он уже там. - С уд-довольствием, - Драко спешился, бросив поводья привратнику. Крутые ступени привели его на открытую галерею; с нее открывался вид на заливаемый дождем двор и низкие строения - очевидно, конюшни - в одно из которых привратник заводил обоих мулов. Драко повертел головой и заметил другую лестницу. Пошатываясь от усталости и проклиная бросившего его проводника, он вскарабкался и по ней, потянул за медное кольцо и очутился в большой комнате, ярко освещенной и наполненной людьми. - Наконец-то, - выдохнул Драко, преодолевая желание сесть прямо на пол. - Добро пожаловать в Кастильо-и-Рок, - радушно сказал небольшой круглый человечек, выступая вперед. – Мы ожидали вас еще к обеду. Проводник уже грелся перед очагом, растопырив локти и блаженно щурясь. Из дверей выглянула сморщенная старуха, державшая за вытянутую шею голую синеватую курицу, пробормотала что-то на своем тарабарском наречии и скрылась. - Господин Виллачанас известил нас о вашем прибытии, - человечек, не переставая говорить, проворно избавил трясущегося Драко от плаща, обернувшегося вокруг тела, как свинцовый лист, и высушил одежду гостя заклинанием. – Как неудачно, что вы попали в грозу… не желаете ли вина? Драко поспешно схватил кубок и осушил залпом, не разобрав вкуса. - Gracias, senior, - сказал он с искренней благодарностью. - О, нет, нет, умоляю вас, говорите по-английски, - запротестовал человечек, к большому облегчению Драко. – Юность я провел в Британии, и то были хорошие годы! Позвольте отрекомендоваться – Фелипе Сабас, библиотекарь дома Виллачанас. - Драко Малфой, - Драко сделал попытку подняться из кресла, в которое только что уселся, однако Сабас остановил его мановением пухлой руки. - Поистине, господин Малфой, наше знакомство – большая радость для меня, ведь в наших краях человеку образованному трудно сыскать стоящего собеседника. Большинство здешних горцев едва умеют читать, а хозяин дома никогда не посещает свое родовое имение. Драко не был уверен, что сумеет стать стоящим собеседником для библиотекаря дома Виллачанас, но не стал выражать свои сомнения вслух. - Сюда не так-то просто добраться, - заметил он вместо этого. Он действительно не мог вообразить бледного, бесконечно культурного человека с усталыми глазами, которому Снейп его представил на третьи сутки их пребывания в Севилье, трясущимся на муле по диким горам.
Svengaly: - В самом деле, - согласился Сабас, - каминная сеть в этой части Пиренеев не развита. Что касается аппарации, то местные жители стараются к ней не прибегать, да я и сам… горы, знаете ли, малейшая неточность… Но, разумеется, у господина Виллачанаса есть портключ. Драко вспомнил свое в высшей степени некомфортабельное путешествие, ночевки на постоялых дворах и злобно стукнул зубами. - Не можете отогреться? – участливо осведомился Сабас. – Немудрено. Сейчас Марта подаст ужин. - Так почему хозяин этого замка в нем не бывает? - Его отец скончался здесь при весьма загадочных обстоятельствах, и после того, как господин Виллачанас принял наследство, он поселился в Севилье – его матушка родом из этого чудесного города. Трудно его винить, - Сабас вздохнул. – Место здесь глухое. - А вы почему тут остались? Старуха поставила на стол два шандала, зажгла свечи и что-то спросила. Сабас отвечал утвердительно. - Я долгие годы изучал фольклор басков, - Сабас обернулся к Драко, - сам я галисиец, но этот народ и его язык меня очаровали. Я много странствовал по миру, и в моих родных краях никто меня не ждет. Старый господин Виллачанас предложил мне разобрать его библиотеку, и я с радостью согласился: библиотека восхитительна. Старик был страстным любителем маггловских шахмат, он решительно предпочитал их магическим, утверждая, что последним недостает строгой графики и лаконичности, присущей классической Игре. Собранная им библиотека содержит богатейшую подборку книг, посвященных шахматной тактике и стратегии. Он и меня заразил своим увлечением, хотя мне недостает его таланта. А вы не играете? Драко вспомнил Уизли и кратко ответил: - Нет. Крохотная эльфийка в аккуратном черном платьице застелила стол белоснежной в синеву крахмальной скатертью, и принялась расставлять стеклянную посуду и раскладывать приборы. Баск заметно оживился и потянул носом, длинные усы выжидательно зашевелились. - Может, и к лучшему, - Сабас чуть заметно улыбнулся. – Среди шахматистов нередки случаи безумия - я имею в виде гроссмейстеров, не дилетантов - и старик перед смертью сделался странен. Вот, кстати, одно из его чудачеств. Он указал на эльфийку. - Обратите внимание на ее одежду. Старик подарил каждому из домовых эльфов костюм с тем, чтобы они могли покинуть службу. - И что же? - Все остались, - Сабас пожал плечами. – Куда им идти? Тут их дом. Впрочем, их всего трое, да и то от одной никакого толку – ее ударило молнией, и с тех пор она совсем дурочка. Драко вспомнил, как огненная плеть хлестнула по земле, и побледнел. - Еще один пунктик старика, - с явным удовольствием продолжал Сабас, - его помешательство на Смерти. - Вот как? – слабо спросил Драко. Замок нравился ему все меньше и меньше. - Гравюры с аллегорическим изображением Смерти, трактаты о Смерти: господин Виллачанас полагал, что Смерть – это реальное существо, которое ходит среди нас, и что с нею можно договориться. - О чем договориться? Старуха внесла блюдо, от которого одуряющее пахло жареным мясом, и Драко невольно утерял нить беседы. Проводник вскочил; будь у него хвост, он непременно бы им завилял. Однако Сабас продолжал, как ни в чем не бывало: - Об отсрочке, разумеется… старик не хотел умирать. - Никто не хочет, - в пустом желудке громко забурчало, и Драко покраснел. – Прошу прощения. - О нет, это я прошу меня извинить, - спохватился Сабас. – Я совершенно позабыл о долге гостеприимства, между тем, вы голодны и утомлены, друг мой. Прошу вас отужинать, а затем вам нужно отдохнуть с дороги. Оставим же беседы на потом.
Svengaly: От сытного ужина Драко совершенно осоловел. Сабас показал ему приготовленную для него спальню – небольшую комнату с тремя узкими окнами - и откланялся. Драко огляделся. Центральное место в комнате занимала поистине исполинских размеров кровать под балдахином, застеленная свежайшим бельем (об этой роскоши Драко мог только мечтать, ворочаясь на соломенных тюфяках постоялых дворов), а за неплотно прикрытой дверью виднелась вместительная ванна на львиных лапах, над которой поднимался парок. - Я умер и попал в рай, - пробормотал Драко. Однако минуло два часа, и мнение его переменилось, ибо во сне он перенесся в место, которое трудно было назвать иначе как адом. Драко снилось, что он бежит по раскаленной каменистой долине, усеянной выбеленными временем костями. Солнца нет, но самый воздух пропитан огнем, и легкие Драко разрываются, а сердце вот-вот проломит грудину и шмякнется наземь кровавым комком. Вдалеке за спиной он слышит завывание и топот, но не смотрит назад. Он знает, кого увидит, если обернется: адские гончие преследуют его. Все ближе становится вой, и можно уже различить дыхание тварей, летящих за ним по пятам. Драко пытается бежать быстрее, но запинается о полуразрушенный череп и падает; жутко хрустит лодыжка, и Драко понимает, что это конец. Теперь он оборачивается и видит свору: длинные тела изгибаются со змеиной грацией, узкие пасти оскалены, из них вырывается пламя, и смрад тухлых яиц окутывает Драко прежде, чем первая тварь оказывается перед ним… Драко проснулся от собственного крика. Секунду он лежал, всхлипывая, прижимая ладонью колотящееся под тонким батистом сердце. Обычно этот сон надолго лишал его остатков душевного равновесия, и ночи две кряду он не давал себе заснуть. Но так безмятежно дремали лунные лучи на беленых стенах и вытертых коврах, так тихо и покойно было в комнате, что послевкусие кошмара выветрилось тотчас же, веки сомкнулись сами собой, и Драко погрузился в глубокий сон, не омраченный никакими видениями, впервые за долгие недели скитаний добрым словом вспомнив Снейпа, отправившего его в эту глушь. Проснулся он около полудня и не сразу сообразил, где находится. Он поднялся, подошел к окну и невольно вздрогнул, пораженный красотой открывшегося ему вида. Далеко внизу искрилась река, усмиренная лаской теплого солнца; стрижи ножевыми взмахами кромсали золотистый каравай неба, а в долине кипела и пенилась насквозь пропитанная светом листва. Драко повернулся. Взгляд его упал на гравюру, висевшую на стене, и снова дрожь пробежала по его телу - но на сей раз это была дрожь ужаса и отвращения. Гравюра изображала скелет в зубчатой короне, скачущий на оскалившемся жеребце; два ворона вились над ужасным всадником; два пса мчались перед Охотником-Смертью. Кошмарный сон проступил сквозь явь, и Драко явственно почувствовал запах сероводорода и палящее прикосновение пустыни. В дверь постучали. - Войдите, - отозвался Драко дрогнувшим голосом. На пороге появился Сабас. На полных губах его играла дружелюбная улыбка; должно быть, он собирался задать гостю вопрос о том, как ему спалось на новом месте, однако, проследив направление взгляда Драко, помрачнел. - Ах, Марта! – воскликнул он с досадой. – Я велел ей это убрать, но она, наверное, запамятовала. Причуды покойного старика Виллачанаса – помните, я вам рассказывал – такие картины раньше были развешены повсюду. Комнатой давно не пользовались, и мы лишь вчера обнаружили в ней эту штуку. Сабас пошел к стене и снял гравюру. - Вот и все, - улыбка снова заиграла на его лице. – Завтрак вас ожидает… точнее, обед; уже пробило час. В три дня Драко осмотрел замок от чердаков до подвалов и не обнаружил ничего интересного; в жилом состоянии было лишь одно крыло, остальные помещения заросли пылью и паутиной. Проводник отбыл в первый же день, забрав обоих мулов, и Драко остался в обществе библиотекаря, старой Марты и горбуна Пако – привратника, исполнявшего также мелкую работу по дому. Кроме них, население замка составляли три помянутых домовых эльфа: уже знакомая Драко Нинни, Пепе, вечно возившийся в саду, и дурочка Санча, а также две пожилые кобылы, полдюжины коз, возглавляемые разбойного вида козлом, и молодой горластый петух со своим гаремом. Минуты в этом месте текли медленно, сливаясь в такие же неспешные часы, и дни были неотличимы один от другого. Драко бродил по окрестностям, вместе с Пако ловил форель в горных ручьях или просто лежал на траве и смотрел, как небо просвечивает сквозь дубовые кроны. Сабас действительно оказался хорошим собеседником, и это пришлось как нельзя более кстати – библиотека Виллачанасов состояла из книг на латыни, с которой Драко был знаком поверхностно, либо на испанском, которого он не знал вовсе. Французские трактаты, имевшиеся в доме, были посвящены сугубо шахматной игре. Сабас предложил Драко выписать для него книги на родном языке, но Драко отказался наотрез. Страх перед преследователями ослабел в нем, но не исчез совсем – да и возможно ли это было в его положении? Сабас посмотрел испытующе, но больше на эту тему не заговаривал. Снейп как-то сказал с обычной своей усмешкой, что испанец всегда готов помочь разбойнику, скрывающемуся от правосудия. Теперь Драко вспоминал о Снейпе с грустью, хотя все то время, которое они были в бегах, ненавидел его искренне и страстно. Крестный был язвителен и обращался с ним бесцеремонно, как с вещью; на жалобы он ответил раз и навсегда, что оба они расплачиваются за глупость Драко, а стало быть, никакого снисхождения тот не заслуживает. Сейчас, однако, память сгладила все острые углы, и Драко очень хотелось получить от Снейпа хоть какое-то известие. Прошел месяц, потом еще один; в горы пришла осень; Драко заговорил на ломаном баскском. Писем от Снейпа не было. Потом облетели листья, ручьи сковало льдом, и прогулки сделались невозможными. Драко затосковал.
Svengaly: Однажды Сабас принес с собой в гостиную коробку с шахматами и предложил сыграть. К собственному удивлению, Драко быстро вошел во вкус. Сочетание простых правил и сложной вязи комбинаций, строгой гаммы клеток и прихотливых фигурок, холодной логики и полета фантазии очаровало его ум. Каким-то образом приходило понимание того, как один ход неизбежно ведет к другому, и Драко искренне недоумевал, почему Сабас не видит этих очевидных и непреложных закономерностей, порождающих стройную гармонию Игры. Очень скоро Драко стал обыгрывать библиотекаря. Тот маялся над доской, сопел, глядя на сбившиеся в растерянную кучу фигуры и угрожающую им черную туру, и лоб его словно разбухал от напряженной работы мысли; он бормотал «J’adobe»*, брал пешку за круглую голову, ставил ее назад и, наконец, утверждал ее на клетке, где хищный конь Диомеда в черной попоне тут же съедал ее с равнодушной безжалостностью. Драко всегда играл черными: сначала ему нравился цвет, потом ему стала доставлять удовольствие мысль, что, пусть партию начинает не он – он всегда ее заканчивает, и заканчивает победой. После очередного поражения Сабас развел руками и сказал: «Ну, друг мой, я вам не соперник. Играйте с мастерами». Тут и пошло в дело «шахматное» собрание Виллачанаса. Драко изучал дебюты и разыгрывал бессмертные партии, записанные на турнирах великих мастеров, решал изящные трехходовки, наслаждаясь возможными разветвлениями каждой комбинации; больше других ему нравилось сочинение Филидора, написанное ясным слогом времен Короля-Солнца, хотя пешки, делающие игру, и оскорбляли аристократические вкусы Драко. В начале декабря выпал запоздавший снег. Сабас, как оказалось, совмещавший обязанности библиотекаря с полномочиями управляющего, уехал собирать плату с окрестных арендаторов: ритуал, столь же торжественный, как ежегодная стрижка овец. Он оставался на каждой ферме по три-четыре дня, принимал угощение от суровых патриархов, а те рассказывали ему, что произошло за год с их стадами и домочадцами с библейской неспешностью и обстоятельностью. Обе стороны получали от такого общения чрезвычайное удовольствие. Горы не располагали к суете. Вернуться Сабас собирался только в двадцатых числах. Через неделю после его отъезда в библиотеку, где Драко расположился с шахматной доской и сборником этюдов, заглянул Пако, просиял белоснежной улыбкой в ответ на приветствие и протянул толстый том. - Вот, синьор, чинил крышу в южном крыле и нашел для вас книгу. Давно ее не видел. Старый господин уж очень ее любил – бывало, сутки напролет читал. Драко с любопытством перелистал страницы. Книга была на немецком, но изображения шахматной доски и система букв и цифр, обозначавших ходы, были понятны Драко на любом языке. - Спасибо, Пако. Где ты ее нашел? Пако снова улыбнулся и объяснил, что в южном крыле есть круглая комната под самой крышей, в которой стоит шахматный стол старого хозяина. На нем-то книга и лежала. - Шахматный стол? - заинтересовался Драко. - Большой стол, большие красивые фигуры, - объяснил Пако. – Вот такие большие. Он показал свою громадную ладонь. - Ты можешь показать мне комнату? - Bueno, - Пако пожал плечами. – Пойдемте, синьор, я покажу. Комната и вправду оказалась круглой, без окон, стены облицованы темными полированными панелями. У стены стояла печь; Драко никогда не видел подобных устройств и подошел поближе. Печка представляла собой подобие металлического шкафа, стенки которого украшал барельеф из скелетов, кружащихся в dance macabre*. Драко передернулся и поспешил отойти. Посреди комнаты располагался стол, столешница которого - три фута на три - инкрустированная черным деревом и слоновой костью, представляла собой шахматную доску. Драко приблизился, с любопытством рассматривая фигуры. - Приказать растопить печку? – спросил Пако. - Да, да, - ответил Драко, не оборачиваясь. Два кресла стояли по разные стороны стола. Драко уселся в то, что располагалось рядом с воинством черных, спиной к двери, и подумал, что хозяин, наверное, играл белыми. В комнате было очень холодно, но не успел Драко замерзнуть, как появилась эльфийка, за которой тянулась огромная охапка хвороста. Эльфийка открыла тяжелую дверцу печи, с размаху сунула охапку в жерло с силой, странной в столь небольшом существе. Огонь разгорелся сразу, ровно и сильно. Эльфийка – это была tontuela* Санча - присела в углу на корточки и уставилась в пол. Свет вспыхивал в камушках, украшавших короны и доспехи фигур, и, преломляясь, разлетался ослепительным лучами: это были настоящие бриллианты и рубины. Драко снова взялся за книгу. Она сама собой раскрылась на гравюре, которую, должно быть, часто рассматривали: человек, закованный в латы, играл в шахматы со скелетом. Драко вздрогнул и перелистнул страницу, расставил фигуры так, как было предписано задачей, приподнялся и стронул с места белую пешку: d2-d4. Сам же ответил ходом королевской пешки. Странный высокий звук заставил его обернуться: Санча напевала себе под нос. Звук был тонкий, но приятный, и Драко не стал прогонять эльфийку. C2-c4, сходили белые. Черная пешка шагнула на Е6. Комариный писк Санчи сложился в осмысленную фразу. Драко невольно прислушался, переставляя коня на g3. В книге значилось: c3, этот ход был лучше, и использовался традиционно, но Драко хотелось новизны. Он видел несколько возможностей, открывавшихся за этим вариантом. - Смерть. Всюду смерть. День и ночь, - пела Санча, - ночь и день. Все уходит в свой срок… жизнь – лишь тень, огня глоток. Драко нервно передвинул белого короля. У короля была длинная борода и неподвижный, какой-то умоляющий взгляд. - Что ты поешь? Разве эльфы умирают? – сердито спросил Драко. - Санча едва не умерла, - эльфийка повозилась, изодранная, испачканная одежка разошлась, обнажая зеленоватое, трупного цвета тельце. – Огонь с неба упал Санче на голову и сжег ей мозги. - Спой что-нибудь повеселее или убирайся, - Драко снова обратился к бескровной шахматной баталии, заманивая белого ферзя в ловушку. Санча послушно замурлыкала что-то легкое, мелодичное. - Тихо тают облака в летнем небе томном… Черный слон занял диагональную линию, в воздухе затрепетала возможность атаки. - Как опавший лист, легка – лето красное пока – бабочка над домом… Белая тура отошла, втянулась. Драко задумался, поглаживая гриву своего коня. - Крыльев радужный отсвет на стекло бросает… - Проклятье, - Драко явственно увидел, что конь обречен. – Надо было все же на с3.
Svengaly: - Это августа привет; что когда-то будет снег, знать она не знает. Драко двинул пешку, прикрываясь, и слон раздавил ее походя; однако конь был спасен – до первого движения ферзя. Драко захотелось сжульничать. В конце концов, он сам был себе противником – и сам себя загнал в это положение. - Точно этот мотылек, не хочу смириться… Тикали часы: время истекало. - … что конец не так далек, и придет когда-то срок с жизнью мне проститься. - Ну, довольно! – не выдержал Драко. – Иди на кухню, пой свои погребальные гимны Марте. Санча вздохнула и исчезла. Драко фыркнул и начал партию заново. Мало-помалу, отстаивая в упорной борьбе каждую клетку, белые отступили за последнюю линию защиты. - Шах, - сказал Драко белому королю. – И мат в четыре хода. Стук в дверь оторвал его от приятного смакования только что сыгранной партии. - Войдите! – крикнул он и оглянулся, уверенный, что увидит Марту или Пако. Однако человек, стоящий в дверях, был ему незнаком. Драко нащупал палочку враз заледеневшими пальцами. - Прошу прощения, что обеспокоил вас в столь поздний час, - сказал незнакомец очень вежливо; он говорил по-английски со странным, шелестящим акцентом. – Я ваш сосед; недавно приобрел ферму Хорхе Суареса. Я слышал, что вы недурно играете в шахматы. Не будете ли вы так любезны составить мне партию - если я не нарушаю ваши планы? Драко в замешательстве пробормотал что-то невнятное; странный сосед воспринял это как приглашение войти, что тут же и проделал, усевшись в кресло напротив с большой непринужденностью. - Я когда-то знавал старого Виллачанаса, - сказал он. – Давно. Он был хороший игрок, но мне он все же проиграл. Если бы это был посланец Волдеморта, то не стал бы устраивать такое представление, рассудил Драко и немного успокоился. Авроры же и подавно ни к каким тонкостям неспособны: налететь и уничтожить, вот весь их метод. Он тихонько вытер вспотевшие ладони о мантию, рассматривая гостя. Посмотреть было на что: внешность незнакомец имел самую причудливую - длинное костистое лицо обтягивала кожа белая, как рисовая бумага, и, кажется, такая же сухая и жесткая; череп был лыс, как колено, а маленькие, глубоко посаженные глазки мертвенно-оловянного оттенка тусклы, без всякого блеска, словно старые, покрывшиеся патиной монеты. - Хорошо, - неуверенно сказал Драко, - давайте сыграем. - На что? – незнакомец показал широкий оскал зубов, и у Драко сжалось сердце. - На что? – переспросил он, чувствуя, что все же умудрился попасть в какую-то неприятную историю. - Играть нужно на что-то, - наставительно сказал гость. – Ваш заклад? - У меня нет денег. Знаете, я думаю, вам лучше уйти. - Вы не первый, кто считает, что так было бы лучше, господин Малфой, - незнакомец снова оскалился. - Вы знаете мое имя? – Драко снова одолели самые черные подозрения. - О да, разумеется… не трудитесь доставать палочку, она вам не пригодится… мне вообще о вас много чего известно. Например, что отец ваш сидит в тюрьме со странным названием «Азкабан», и что жизнь его находится в большой опасности. - Что?! - Да, именно так. Вот, кстати, не желаете ли сыграть на него? - К-как? - Очень просто: если вы выиграете, он останется жив, если нет – умрет… впрочем, не сегодня-завтра он и так умрет, и вы ничего не теряете в любом случае. Драко показалось, что он сошел с ума. Поверить в реальность происходящего было невозможно. Он огляделся: шахматная доска, странный человек, сборник шахматных задач, открытый на гравюре: рыцарь и скелет… - Кто вы? – спросил Драко побелевшими губами. - А вы не знаете? - гость протянул к Драко сжатые кулаки. – Выбирайте. Драко указал на левую руку противника. Ему выпало играть черными, и он почувствовал облегчение. Он не был уверен, что сможет начать партию. Вначале они играли очень осторожно. Кем бы ни был странный господин с оловянными глазами, игроком он оказался сильным и умным, и Драко не желал рисковать. - Вот так, - заметил гость, когда было сделано несколько вполне традиционных ходов. – Ничего интересного, верно? Проба сил, не более того. Когда мы лучше узнаем, чего ожидать друг от друга, тут-то сюрпризы и начнутся. Драко сыграл конем на b3. Гость слегка улыбнулся и подвинул пешку на g6. Игра продолжалась с бесконечными предосторожностями. Драко разменял пешки, через некоторое время разменяли коней, но игра шла без перевеса на чьей-либо стороне. Незнакомец не проявлял особенного таланта, временами он играл даже хуже Сабаса, и Драко успокоился. Собственные страхи показались ему нелепыми. Странный тип, подумал он, делая рокировку, но и только. Наверное, Сабас разболтал ему обо мне… выпил лишнего. Но об отце Сабас не знал, напомнил внутренний голос. Неважно. Важно сейчас лишь то, что защита королевского фланга белых ослабла, когда Драко удалось вывести слона из-под опеки вражеской туры. Незнакомец прикрылся пешкой, блокируя опасную диагональ и прикрывая ферзя, но Драко, вместо того, чтобы убрать королеву, выдвинул вперед коня. Если противник возьмет ферзя, образуется вилка: под ударом окажутся и король, и белая королева. Гость замер, вскинул на Драко пуговицы-глаза и благоразумно отодвинул ферзя. «Ага!» - подумал Драко торжествующе и сделал конем шах, следующим ходом выиграв пешку, оставленную гостем без защиты. Однако преимущество его свелось на нет позицией белой туры, которая завладела открытой вертикалью. По позвоночнику Драко потек липкий пот. Он снова вспомнил о своем закладе и уставился на доску в поисках выхода. «Лето красное пока…» - закрутилось в голове. Дурочка Санча. Огонь с неба выжег ей мозги. Драко опустил глаза и закрыл свой разум. С рассчитанной неуверенностью взял коня и «съел» пешку противника, словно не заметив белого слона, замершего на диагонали. Вопрос был в том, удастся ли гамбит. Гость самоуверенно усмехнулся и смахнул черного коня с доски. И тогда Драко толкнул вперед ферзя – почти небрежно. Гость поглядел с издевательским изумлением и взял королеву пешкой. Драко двинул туру. - Шах. Белый король отступил. От своей королевы его отделяла пешка, которая взяла черного ферзя, а от туры – затоптавший последнего коня Драко слон, так легко скользивший по диагонали и неспособный двинуться вбок, на подмогу погибающему королю. Белый король отступил на клетку, и черный слон напал на него с фланга. - Мат. Секунду гость сидел молча и рассматривал доску, потом тихо рассмеялся. - Хорошая была игра. У вас и вправду талант. Заклад ваш. – Он взглянул на часы. – Однако я желаю реванша. Теперь мы знаем друг друга… посмотрим, кто кого.
Svengaly: Драко хотел отказаться. Он чувствовал себя измученным, опустошенным, победа его не радовала, а заклад - якобы выигранная жизнь отца – казался неудачной шуткой. - Нет, я… - начал он, но гость уставился ему в лицо жуткими глазами без блеска и проговорил: - Отказа я не приемлю. Что изволите поставить? Драко покачал головой. - Я не буду делать ставку. - Но вам придется! Давно ли вы получали известия от вашей матушки? - Нет, - твердо сказал Драко. – Я не верю, что ее жизнь в опасности и не стану ей рисковать. - В таком случае, - не стал спорить гость, - как насчет некоего Северуса Снейпа? К нему вы не настолько трепетно относитесь, чтобы содрогаться при одной возможности сыграть на его жизнь, и в то же время он не настолько вам безразличен, чтобы лишить его шанса. Я скажу вам наверное, что, если вы выиграете, он окажется вне опасности на время, достаточно продолжительное, чтобы успеть предпринять меры для своего спасения. Если же вы откажетесь играть, вы больше никогда и ничего о нем не услышите. Далекое, слабое пение петуха донеслось до них; незнакомец вздрогнул, и губы его болезненно искривились, отчего мучнисто-белое лицо сделалось еще более неприятным. - Решайте же! – сказал он грубо, и Драко кивнул. - Я согласен. Драко начал разыгрывать Бейрутский вариант защиты Морфи. После шестого хода у него обнаружился крохотный перевес, в одну десятую пешки. Осторожно он начал развивать коня, поместив его на d2 – стандартный ход не должен был насторожить противника. Они играли уже полчаса, когда Драко удалось триумфально завершить свой маневр, обезглавив вражеского ферзя на d3. Гость щелкнул зубами, словно пропустил удар в челюсть, и турой смел черную пешку. Драко отвел коня на h5. Часы тикали, фигуры совершали сложные маневры. В голове у Драко вдруг как-то прояснилось, мысль освободилась, он обрел второе дыхание, понимая, однако, что это последняя вспышка огня, и скоро силы его истощатся. На 55м ходу неразменный конь Драко сделал новый прыжок и добавил туру к своим трофеям. Противник явственно зашипел и пошел слоном на a7. Драко улыбнулся. Черный конь прыгнул на е5. - Шах, - сказал Драко. Король спасся бегством на g3. Драко двинул коня на с6, угрожая белому слону; гость, кусая губу очень острыми, редкими зубами, увел слона в безопасное место, и Драко понял, что выиграл, потому что в этот момент пешка дошла до края доски и превратилась в ферзя в лучших традициях Филидора. - Мат, - сказал Драко и откинулся на спинку кресла. - Теперь вы с крестным квиты, - гость взял с доски черного ферзя и стиснул тонкую шейку, будто хотел задушить. – Он спас вашу жизнь, вы – его. - Довольно, - хрипло ответил Драко. – Продолжим завтра. - Видите ли, друг мой, - гость принялся расставлять фигуры по местам, - я сам привык назначать свидания. И я не намерен прерывать наше увлекательнейшее состязание. - Я устал и больше не могу играть, - Драко знал, что ведет себя недостойно, умоляя о пощаде, но сейчас ему было все равно. - Это так неприятно, не правда ли – лишиться сил в самый ответственный момент? – гость покачал головой с притворным сочувствием. В это время раздался второй крик петуха, и без того мутные глаза гостя помутнели еще сильнее. – Но вам придется сыграть еще раз, и на этот раз заклад будет чрезвычайно ценным для вас. Я предлагаю вам сыграть на вашу собственную жизнь, господин Малфой. Дело в том, что некий приверженец того, кому вы так необдуманно поклялись в верности и от кого затем сбежали, не выполнив данного вам поручения, напал на ваш след. К счастью для вас, мой талантливый друг, он никому не рассказал о вашем местопребывании, намереваясь получить все почести от своего хозяина единолично. К несчастью для вас, он намного превосходит вас умениями, и победить его вам не удастся… а спастись бегством вы не успеете. Тяните жребий. Драко поглядел на гостя молча, словно одурманенный, и сделал выбор. Теперь ему выпало играть белыми. Они с противником поменялись местами. С этого ракурса комната выглядела непривычно; кресло, в котором сидел гость, оказалось холодным и каким-то влажным, словно с сиденья только что убрали кусок льда. Драко стал разыгрывать гамбит Стейница, трудный и опасный, но изученный им во всех вариантах. Через некоторое время он понял, что противник играет с ним, как кошка с мышью; стремительная атака его слона по вражеским тылам провалилась, и он поспешил отступить и уйти в глухую оборону. Через четверть часа Драко осознал, что ищет выхода из создавшегося положения и не может его найти. На 57ом ходу гость неожиданно сказал: - Скоро рассвет. Пора ускорить игру. И двинул вперед пешку, принеся в жертву слона. Драко немедленно воспользовался промахом противника, но тут же понял, какую страшную ошибку совершил, потому что белая тура вырвалась навстречу его ферзю. Дрова в камине давно прогорели, но духота в комнате стояла невообразимая, и фигуры перед глазами Драко расплывались, приобретая радужный ореол. Он укорял себя за глупость, но было слишком поздно; король уворачивался от неумолимо надвигающейся туры, петлял и метался. Драко собрался с мыслями и запутал туру в пешках; игра замедлилась, и Драко немного передохнул. Он увидел брешь во вражеском строю, конь ловко скакнул через голову черного слона и обрушился на ферзя, снеся его с доски. И снова Драко слишком поздно увидел, как черная тура встала на одну вертикаль с его королем, отделенная от него лишь пешкой, а путь к отступлению преграждала та, первая, ладья. Со лба Драко стекали липкие струйки пота, и вдруг он увидел себя лежащим на раскаленном камне, со сломанной лодыжкой, и адская свора была в двух шагах.
Svengaly: Гость открыл рот, но прежде, чем он успел сказать что-то, пронзительно завопил молодой петух, и, подавившись собственными словами, уродливое существо вскочило, сжимая кулаки. - Я не проиграл! – крикнул Драко. – У меня есть еще ход! Ход и правда был, и была возможность отсрочить неминуемый проигрыш еще ходов на десять – знал это и противник, и белое лицо исказилось еще сильнее; грубая кожа вдруг лопнула, обнажая сероватую губчатую массу, а сквозь нее просвечивала белая выпуклая кость. Драко вскрикнул и закрыл лицо руками; голова его закружилась, и он провалился в благословенную тьму, мимолетно подумав, что, если это и есть смерть, то он не против. Гортанные голоса переговаривались рядом. Кто-то отошел, осторожно ступая; тихо закрылась дверь. Драко поднял веки и смутно, будто сквозь пелену тумана, увидел пухлое лицо Сабаса, склонившегося над ним. - Где я? – Драко чуть повернулся и обнаружил, что лежит в постели. - У себя в комнате. Как вы себя чувствуете? Драко прислушался к своим ощущениям. Череп наполняла тягучая, густая боль, каждый вздох отдавался в легких покалыванием, а во рту поселился вкус желчи. - Не очень хорошо. Что случилось? - Вы угорели. - Я не понимаю, - Драко прикрыл глаза. – Что означает «угорел»? - Печка устроена не так, как камин, - объяснил Сабас. – Когда дрова прогорят, нужно открыть вьюшку, иначе комната наполнится угарным газом… Ох уж этот Пако: отправить Санчу натопить комнату – да он сам, должно быть, мозгов лишился! Какое счастье, что я вернулся раньше, чем рассчитывал! Угарный газ. Драко захотелось рассмеяться. Страшный турнир оказался лишь галлюцинацией отравленного мозга, а тему подсказала гравюра в книге и песенка сумасшедшей эльфийки. - Я приехал на рассвете, - продолжал Сабас. – Нинни принесла завтрак и доложила, что вы не ночевали в своей постели, тут негодяй Пако и признался, что отвел вас в Комнату Мертвеца и оставил там одного. Я едва его не побил. Надо было его побить! Мы поднялись наверх, и обнаружили, что в комнате нет воздуха – один синий чад, а вы лежали в кресле и уже не дышали. Задержись я на четверть часа, вас не удалось бы спасти. - Кроме меня, в комнате никого не было? – спросил Драко. - Нет, - Сабас посмотрел удивленно. – Никого. - А почему вы назвали кабинет «Комнатой Мертвеца?» Сабас замялся, очевидно, раскаиваясь в собственной болтливости, и проговорил неохотно: - Старого Виллачанаса нашли мертвым именно там. В том самом кресле, в котором сидели вы. Особенно же странно… Тут он снова замолчал, и Драко пришлось просить его продолжить. - Удивительно, но положение шахматных фигур, обнаруженное мною на доске в день смерти моего доброго покровителя – да упокоится в мире его душа! – повторяло бы в точности разыгранную вами партию, если бы вам удалось довести ее до конца. - Белые проиграли? - Да. - И Виллачанас играл белыми? - Собственно, играл он сам с собой, как и вы, но… да, он должен был играть белыми. Драко тяжело вздохнул. - Простите, я утомляю вас своей болтовней, - спохватился библиотекарь. – Мне следует уйти. И все же – это воля судьбы, что я вызвался отвезти колдомедика к Суаресу. Впрочем, к тому помощь пришла слишком поздно. - Суаресу? Случайно, не Хорхе Суаресу? - Вы его знали? – удивился Сабас. - Нет, лишь слышал его имя. - Вот как… Он простудился, и простуда перешла в ураганную пневмонию. Мы с местным доктором выехали из деревни накануне вечером, но задержались в пути - ферму Суареса отрезало обвалом. Бедняга умер прежде, чем мы до него добрались. А на обратном пути мы обнаружили, что обвал унес еще одну жизнь. Этого человека мы не узнали. Он не из этих мест, вот все, что можно о нем сказать. Должно быть, он сбился с пути на полдороге между деревней и Кастильо-и-Рок, и надо же было ему очутиться прямо под камнепадом! Труп так изуродован, что опознать его будет невозможно, разве что по татуировке на руке - череп и змея… Все, все, я ухожу. Поправляйтесь, друг мой. Марта приготовит вам на ужин что-нибудь легкое – петуха в вине, например. - Петуха? – Драко сел, борясь с подкатившей тошнотой. – Нет! Не надо. Оставьте его. Мне… мне нравится, как он поет. - О? – Сабас поскреб подбородок. – Ну хорошо, как скажете. И прошу вас, не вставайте! - Должна же быть на свете какая-то благодарность, - пробормотал Драко, закрывая глаза; алые и огненные пятна поплыли под веками, закружились в хороводе и сложились в яркого гривастого кочета. Петух задорно тряхнул гребнем и запел, запрокинув голову. Над горами всходило солнце. На этом заканчивается рассказ о Полночном Госте. • posada – (исп.) постоялый двор • Valgame Dios! – (исп.) Боже милостивый! • «J’adobe» - (фр.) « Я притрагиваюсь», «Я примеряюсь» - шахматный термин, обозначающий, что игрок касается фигуры без намерения сделать ход. • Dance macabre - (фр.) «пляска смерти» • Tontuela - (исп.) дурочка
Svengaly: - Я начинаю верить, что все твои сказки – только сказки, - усмехнулся Волдеморт. – Молодой человек, о котором ты рассказала, не впечатлил меня своими талантами. - О господин мой, можно быть хорошим игроком и скверным магом, - возразила Шахерезада, - найдется ли на свете тот, кто сравнится с тобою, сочетающим в себе все возможные достоинства? Ибо ты единственный, кому не суждено проиграть Полночному гостю из моего рассказа; что же касается всех остальных, то, как бы искусно они не играли, последний мат всегда ставит он. - Ты не называешь его имени? - Каждый народ зовет его по-своему – того, кто приходит без зова. - Я понял тебя, африта, и не будем больше об этом говорить, - сказал Волдеморт. – Я оставлю себе чашу, подаренную тебе твоей подружкой пери. - Владей ею, о прохлада очей моих – этот предмет был предназначен для тебя. Могу ли я удалиться на покой? - Ступай. Темный лорд вновь бросил зернышко в чашу и смотрел в нее, не отрываясь, когда африта исчезла, и долго еще после этого он вглядывался в мелькающие перед ним картины и радовался, когда перед ним представало будущее величие, ведь это было единственным, что могло принести радость в его расколотую душу. Власть и разрушение. Власть разрушать. Волдеморт смотрел и смеялся. Наконец-то он был доволен. Такова была шестая ночь. На грудь Гарри уселся скелет и душил его костяными пальцами. Гарри извивался, пытаясь сбросить жуткий остов, но тот лишь насмешливо клацал челюстями и сжимал руки сильнее. - Отстань! – хрипел Гарри. – Помогите! Оставь меня, мерзкая тварь! Гарри застонал и проснулся, задыхаясь от ужаса. Первое, что он увидел, открыв глаза – насмешливый и вопросительный взгляд Снейпа. - Любопытно, к кому это вы обращались с такой экспрессией? - Как вы смеете! – взвизгнул Гарри. – Не смейте смотреть на меня, когда я сплю! Это вы наслали на меня такие отвратительные видения? - Я ничего не знаю про ваши видения, - Снейп скрестил руки на груди, - и всего лишь зашел сообщить вам, что Альбус ожидает вас в гостиной. Обещаю, впредь я не стану заходить в вашу спальню, раз уж вы меня боитесь. - Я вас не боюсь, - Гарри отвернулся, закрываясь одеялом, как щитом. – Я вас ненавижу. - А собственно, за что? Я подозреваю, дело в том, что вы мне обязаны. Обычно люди терпеть не могут тех, кому обязаны. - Я вам обязан?! - Разумеется. Пару раз я спасал вам жизнь, неужели вы запамятовали? Впрочем, не могу вас в этом винить. У вас трещина в черепе, через которую просачивается тьма. Вы закончите свои дни в сумасшедшем доме. - Что? – Гарри задохнулся от ужаса. – Это неправда! Вы не должны так говорить. Будь вы человеком, вы бы так не сказали! Снейп повернулся, собираясь уйти. - Стойте! – Гарри рывком сел в постели. – Скажите мне, что это неправда… прошу вас. Снейп помедлил на пороге, обернулся, заломил тонкую бровь. - Вам надлежит быть осторожнее, - промолвил он, и в голосе его не было привычной издевки. – Осторожнее с ненавистью и тьмой, ибо им известны пути к вашему сердцу; стоит вам впустить их, они уже никогда вас не оставят, но разрастутся и сожрут ваш разум, и тогда того человека, с которым я говорю сейчас, больше не будет. Вам ведь известно теперь, как опасно приглашать в дом незнакомых духов? Поистине, они могут оказаться кем угодно. Снейп вышел, оставив обуреваемого страхом и смятением Гарри в одиночестве. - Это не может продолжаться, - бормотал Гарри, спускаясь по лестнице. - Так дальше продолжаться не может, - с ходу заявил он Дамблдору и указал на Снейпа драматическим жестом. – Я требую, чтобы этот тип немедленно покинул мой дом, иначе уйду я! - Альбус, срочно приведите Поттера в рассудок! – потребовал Снейп. - Вы на этом настаиваете, Северус? – произнес Дамблдор лукаво. – Гарри и теперь уже приятный молодой человек, даже и без рассудка, а с рассудком может стать слишком хорош. - Я думал, вы перфекционист, - Снейп усмехнулся краешком рта то ли шутке Дамблдора, то ли собственным мыслям. Гарри, однако, было не до улыбок; напротив, у него вдруг сделалось неладно на душе, и он не мог смотреть на добродушное лицо своего бывшего директора и в неподвижные, серьезные глаза его без внутреннего, ему самому непонятного содрогания. - Привести в рассудок? – прошипел он, оборачиваясь к Снейпу. – Где ваша хваленая логика? Вы же сами сказали, что я – сумасшедший, и место мне в бедламе. - Что? – призрачная улыбка Дамблдора исчезла. Он пристально поглядел на Снейпа, и Гарри кожей почувствовал исходящую от него волну ледяного гнева. – Северус, ты в самом деле так сказал? Снейп кивнул, равнодушно глядя в камин, но Гарри заметил, что костяшки его пальцев, сжимающих подлокотники кресла, побелели. - Северус, - произнес директор очень тихо, и от этого тихого голоса волоски на шее Гарри встали дыбом, - никогда – слышишь? – никогда не говори Гарри ничего подобного. Тебе не о чем волноваться, мальчик мой, - прибавил он, поворачиваясь к Гарри. - Не лучше ли вовремя предостеречь вашего мальчика, вместо того, чтобы усыплять его бдительность сладкими обещаниями? Снейп выглядел спокойным, но если глаза – зеркало души, душа его сейчас походила на котел с кипящей смолой. Молчание, заточенное взаимной неприязнью, повисло в воздухе, как Дамоклов меч. Гарри поерзал в кресле, вздохнул – просто, чтобы ощутить движение воздуха в легких. Не впервые на его памяти Снейп и Дамблдор ссорились из-за него, и Снейп, как всегда, был к нему несправедлив, в то время как директор его защищал: так отчего же Гарри вдруг ощутил желание прислушаться к словам своего старого недруга, а от заботы Дамблдора у него кошки на душе заскребли? - Директор, насколько реальным было увиденное Темным лордом и другими в чаше? – поинтересовался он. – Они в самом деле узнали будущее? Снейп, заинтригованный, посмотрел на Гарри, потом перевел взгляд на Дамблдора. Директор не торопился отвечать. - Что за чаша? – полюбопытствовал Снейп. - Это проще показать, чем объяснить, - ответил Дамблдор, и по мановению в его руках оказался хорошо знакомый Гарри том, сверкающий золотом застежек сквозь полупрозрачную дымку директорских пальцев.
Svengaly: Дамблдор протянул книгу Снейпу, и тот с благодарностью кивнул. Мир был восстановлен. - На твой вопрос, Гарри, я отвечу так: да, они видели будущее, но несбывшееся; чаша-обманка показала им то, каким оно могло бы стать, если бы на одной из развилок, которыми изобилует судьба человека, они выбрали иную дорогу. - С Лестранж все понятно, но почему Петтигрю ничего не увидел? - Если бы ты подумал, как следует, то сам бы догадался, - Дамблдор погладил бороду. – В этом варианте будущего Питер был бы уже мертв. Я вижу, Северус увлекся не на шутку… пойдем, я хочу поговорить с тобой, но только не здесь. - Гарри, я хочу дать тебе поручение, - сказал директор, как только они покинули гостиную. - Согласен на любое, - ответил Гарри с горячностью. – Я уж думал, вы перестали мне доверять. - Глупости, мальчик мой, ты прекрасно знаешь, что это не так. Тебе нужно будет присматривать за портретом миссис Блэк; днем этим займется Северус, но вечером ему придется отлучиться, и тогда наступит твоя очередь. - Я могу спросить, для чего это нужно? - Портрет будет использован как портал, Гарри, и нам важно не пропустить момент, когда это произойдет. - А миссис Блэк об этом знает? - Миссис Блэк была загадочной особой при жизни, такою и осталась, - задумчиво сказал Дамблдор. - В этом доме много странных вещей, но самая диковинная – портрет его хозяйки. Итак, Гарри, как только увидишь подозрительное движение в глубине картины, запечатай ее «Коллопортусом», как сделал бы это с дверью; и не упусти момент, иначе исполнение нашего плана очень осложнится. - Я все сделаю, - обещал Гарри. – Я не подведу вас, директор. Но скажите мне, прошу вас… - Не теперь, - фигура Дамблдора начала таять и расплываться по краям, - на сегодня мое время истекло. Завтра мы увидимся; завтра будет определено, каким быть этому миру в ближайшее столетие, и решится наша судьба. Прошу тебя, отвернись. Ты не должен видеть, как я ухожу. Гарри послушно отвернулся, однако краем глаза успел уловить зрелище настолько неприятное, что мозг отверг это впечатление, как отторгает организм инородное тело, и подсмотренное изгладилось из памяти Гарри тут же и навсегда. Ему не хотелось возвращаться в гостиную, не чувствовал он и расположения ко сну; усевшись на лестнице, он вспомнил все, произошедшее с ним за день, а также прочитанное в книге, и загрустил, убедившись, что не в состоянии сложить детали головоломки в осмысленный рисунок. Решающий момент! – сказал себе Гарри, и дрожь предчувствия прошла по его телу, как луч света по клинку шпаги. Все страхи мгновенно ожили в нем: страх перед своеволием кошмара, вторгающегося в повседневность; страх перед чудом и страх, что чуда не случится; и потом – страх смерти во всей своей грубой простоте. Потом страхи ушли, и осталось острое нетерпение и желание поскорее сойтись с грядущим лицом к лицу; потом и этого не стало, и Гарри уставился в пустоту, не думая уже ни о чем. Сколько он просидел на ступеньках, он не знал, но, поднявшись на оклик Снейпа, вышедшего из гостиной, Гарри обнаружил, что ноги у него онемели. - Я иду спать, Поттер, и не спрашивайте, зачем мне это нужно, и не умру ли я без этого. Вот ваша книга, а вот зелье, которое поможет вам заснуть. - Спасибо, - сказал Гарри, удивленный нежданной любезностью своего беспокойного гостя. - Не стоит благодарности, - отмахнулся Снейп. – Завтра вы нужны нам бодрым и энергичным, а не разваливающейся на части сомнамбулой. - Как вы думаете, чем все закончится? – устало спросил Гарри. - А вы откройте книгу, - предложил Снейп, - и прочитайте первую попавшуюся фразу. Пусть она и станет нашим приговором. Гарри помедлил и решительно распахнул фолиант. Это снова были арабские сказки, и, если бы Гарри выбирал сам, он не остановился бы на столь двусмысленно звучащей фразе: «И они прожили некий срок в приятнейшей жизни, и время их было безоблачно, и приятны были их радости, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, опустошающая населенные дома». TBC
eonen: Всегда казалось, что Pobrecita значит "бедняжка," а не дурочка. Хотя, возможно, это слово используется в нескольких контекстах. Милый автор! Любимый, драгоценный автор! Вдруг поняла, что мне все это напоминает - сказки Гофмана, вот что. Нечто среднее между "Мурром" и "Золотым горшком," восхитительная комбинация. Почему и спрашиваю - чем вас так привлекает фандом ГП? Да ваши истории настолько автономны, что вам ничего не стоит создать собственную вселенную, объемнее и цветнее, чем Роулинговская, да еще и деньги этим зарабатывать...
Svengaly: eonen пишет: Всегда казалось, что Pobrecita значит "бедняжка," Вы совершенно правы. Спасибо, что указали на ошибку - мне ужасно неловко. Мне очень приятен ваш отзыв о моих скромных талантах (сравнивать их с гофмановскими - это, конечно, преувеличение, вызванное вашим расположением к автору ) Вообще, если бы не фандом, я бы, наверное, и писать не начала. А так, может, и начну. Как только в голову мне придет хоть что-то достойное. Пока же я могу только вышивать по канве чужого канона - на создание собственного рисунка фантазии не хватает.
Svengaly: Ночь была душна, как воздух над раскаленной топкой. Гарри метался в каком-то полузабытьи, временами соскальзывая в отчетливый кошмар: «Ночной Рыцарь» увозил его вверх по горному серпантину. По левую руку дорога обрывалась в пропасть, по правую скалистая стена наглухо запирала пространство. Скорость увеличивалась, отмечаемая нарастающим лязгом и дребезгом; виражи становились все круче, и автобус несло по ним, как шарик – по желобу рулеточного колеса, пока на одном из поворотов автобус не вынесло с дороги; передняя его часть повисла в воздухе, а задние колеса цеплялись за камни, отмечавшие кромку обрыва. В этот зыбкий момент мнимого равновесия Гарри приходил в себя, но лишь для того, чтобы вскоре вновь пережить то же отчаяние и порожденный беспомощностью гнев. «Надо открыть окно, - сказал он себе, в очередной раз вырвавшись из липкой дремоты, - это все чад… я угорю, как Драко». Он сел на постели; послушная движению палочки, стукнула рама, но легче не стало. Гарри повернулся со стоном и осознал, что предыдущее действие совершилось во сне, и окно закрыто. Он пошарил по столику, поднял голову и увидел палочку лежащей на кресле у камина, тогда он встал и, пошатываясь, подошел к окну. Он с трудом справился с рамой, точно разбухшей от сырости, и выглянул наружу: пропасть открыла свой зев, и с металлическим скрежетом заходил под ногами пол: это снова был сон, вложенный в предыдущий сон, как в конверт, и эти сны всё возвращались письмами, адресат которых выбыл. Под утро же привиделась распахнутая дверь, и черная фигура прошла через спальню. Вслед за этим поток воздуха полился в измученные легкие Гарри - так ключевая вода льется в саднящее от жажды горло, и кошмар завершился. Гарри погрузился в глубокий, упоительный, беззвездный сон… а фигура куда-то девалась. Гарри проснулся от холода. В спальне стоял сумрак непогожего дня; мутная пена метели переливалась через подоконник; от стены к кровати вытянулся снежный язык. - Ох, ох… ой! – взлязгивая зубами, Гарри натянул одежду, взмахом палочки заставил раму подняться и спасся бегством из выстуженной спальни, зажав под мышкой снова обернувшуюся безобидными сказками книгу. Он проворно скатился по лестнице, предвкушая обжигающий чай, однако, вспомнив о чем-то, остановился на последней ступеньке и внимательно осмотрел свою мантию. Удовлетворенно кивнув, он вошел, удерживая на лице мину спокойного достоинства, приличествующую хозяину дома. Снейп легким кивком обозначил, что появление Гарри не прошло для него незамеченным, однако ничем не выразил желания начать разговор. - Доброе утро, - произнес Гарри, обуздывая раздражение. В ответ Снейп молча указал на часы: стрелки слиплись на цифре «три». Гарри пожал плечами и уселся. Кричер, непривычно бесшумный, словно заразился молчаливостью от гостя, подал хозяину чай и сэндвичи, покосился на портрет над камином и скрылся. Гарри поднял глаза: старуха смотрела на него из-под опущенных век, сжатый рот таил тихую злую улыбку. - Похоже, мне тут не рады, - Гарри начал язвительно, но конец фразы прозвучал невнятно и жалобно. – Я пойду наверх. Снейп поднялся, внимательно провел подушечками пальцев по пыльной каминной полке и для чего-то осмотрел свою руку. - Нет, - он так и не поднял взгляда, поглощенный то ли изучением слоя пыли, на котором еще оставались разводы от маховых перьев филина, то ли неизвестными Гарри соображениями. – Сейчас уйду я, а вам придется сменить меня на… боевом посту. Искры сарказма мелькнули в угольях-глазах и тут же погасли. - Так это в самом деле?... – Гарри сделал неопределенный жест, опасаясь прямо указывать на миссис Блэк. – Дамблдор говорил серьезно? - Какие уж тут шутки – судьбы мира решаются, - ответил Снейп тоном улучшившегося вдруг настроения и провел рукой по полке, а собранный комок пыли замкнул в сложенных лодочкой ладонях. - Решили поиграть в «песочек»? – осведомился Гарри. – В спальне у меня сугроб снегу; думаю, он еще не растаял. Не желаете слепить снеговика? - Нет, - невозмутимо ответил Снейп. – Я не люблю снега, эта субстанция кажется мне противоестественной. К тому же я далек от намерения позабавиться. Я собираюсь отправить послание. Снейп разомкнул ладони. Маленькая серая птичка вспорхнула и зависла напротив лица Снейпа, часто-часто трепеща крылышками. Снейп выговорил короткую фразу на незнакомом Гарри языке, отчетливо артикулируя звуки. Птичка метнулась выше, снова замерла на месте; крохотный клювик раскрылся, и та же фраза, произнесенная высоким механическим голоском, затрепетала рядом с повторившей ее птичкой. Снейп издал резкий гортанный звук, и птичка пропала. Гарри заморгал. - Вам в цирке можно выступать, - пошутил он неуверенно. – Что это было? - Пыльная Птица, - объяснил Снейп. – Посланница… вроде совы, но гораздо практичнее. - Как это, должно быть, удобно – колдовать, не пользуясь палочкой, - протянул Гарри. Снейп ответил взглядом, исполненным превосходства. - Впрочем, исполнять все прихоти человека, который тобой владеет, вовсе не так приятно, - задумчиво продолжил Гарри. Снейп зашипел, и Гарри невольно потрогал подушечку пальца, на которой подживала ранка от укуса филина. - Не обижайтесь, - сказал он поспешно. – Но как это странно – что вы не человек. - Так ведь и Хагрид не человек, - резонно заметил Снейп, - да и Люпин тоже. Что-то вы Люпина не спрашиваете, каково ему каждое полнолуние превращаться в волка! - Это было бы… - Гарри замялся. - Вот именно. - С Ремусом все иначе, профессор… вы не возражаете, что я вас так называю? - У вас есть другие варианты? Гарри постарался припомнить формулировки из сказок «Тысячи и одной ночи», но в голову лезло лишь несуразное: «О шейх маридов!» - Я не знаю, как принято называть афритов, - признался он. Снейп вытер испачканные пылью пальцы и бросил платок в огонь. - У нас, так же, как и у людей, есть имена. Интересно, понравилось бы вам, Поттер, если бы вас все время называли «смертный» или «сын Адама»? - Моего отца звали Джеймсом, - отозвался Гарри. Снейп выразительно возвел очи горе. - Я пошутил, - поспешил объясниться Гарри. – Не такой уж я придурок, - добавил он обиженно. - До сих пор вы делали все, чтобы убедить меня в этом, - проворчал Снейп. – Мне нужно идти. - Нет, постойте! – Гарри вскочил. - Вы же не боитесь, Поттер? Сядьте, - Снейп указал глазами на портрет. – Я вернусь, как только смогу. Гарри сел и проводил ускользнувшего собеседника унылым взглядом. Стеречь портрет миссис Блэк не представлялось ему занятием увлекательным, однако данное слово обязывало, и Гарри поставил кресло так, чтобы картина постоянно была у него перед глазами. Время превратилось в липкий сироп; истомившись однообразием сторожевой службы, Гарри посмотрел на циферблат и ужаснулся: не прошло и двадцати минут, а ему казалось, что минуло не менее часа. Миссис Блэк делала вид, что не замечает наблюдателя, но Гарри показалось, что она и сама следит за ним исподтишка, и какое-то гадкое оживление окрашивает ее щеки слабым румянцем. Гарри потянулся за своей книгой; к его радости, та снова превратилась в «Повесть о Странном Подарке» и собрание прилагающихся к ней историй. Гарри занимала следующая мысль: если верить Дамблдору, сегодняшний день обещал покончить с накопившимися у него вопросами, а стало быть, и Шахерезада должна рассказать последнюю свою сказку. Гарри помедлил, открыл книгу на чистой странице, предвкушая появление новых, нечитанных строк, и они не заставили ждать своего появления долго. Продолжение повести о Странном Подарке.
Svengaly: - Не давала ли тебе твоя приятельница пери еще какого-нибудь волшебного предмета, моя африта? – обратился Волдеморт к Шахерезаде, едва лишь та покинула свой кувшин. - Неужели моему господину уже прискучила безделица, которая развлекала его вчера? – ответила африта с той же притворной шутливостью, за которой скрывалось нечто большее. - Видеть будущее, конечно, забавно, а подчас и приятно, - заметил Темный лорд, - однако, эта забава может обернуться погибелью, если, глядя в день грядущий, позабыть о дне настоящем. - О повелитель, ты мудр, как подобает властелину мира, и речь твоя разумна, - согласилась Шахерезада. – Какого рода магический предмет ты желаешь получить? - Я согласен на любую вещь, которая поможет мне уничтожить человека, неизменно встающего у меня на пути и разрушающего мои планы. Мне известно, где он обитает, но в дом я проникнуть не в состоянии. Тут Волдеморт ошпарил Лестранж взглядом, кипящим от неправедного гнева. - Если бы тебе был известен ход, которым ты смог бы появиться в доме тайно и внезапно, - начала Шахерезада мягким тоном, но так, что Волдеморт посмотрел на нее с особым вниманием, - тебе не понадобились бы никакие артефакты. Не сомневаюсь, о могучий, что враг твой не может померяться с тобою ни силой, ни умением. - Ты права, - согласился Темный лорд, - мой враг – просто мальчишка, не искушенный в магических искусствах, однако случай ему благоприятствует. - Случай – могучий союзник, - Шахерезада вздохнула, - впрочем, напав неожиданно, ты лишишь противника возможности прибегнуть к помощи любого рода. - Зачем ты говоришь все это, Шахерезада, - сказал Волдеморт, сердясь, но все же поддаваясь рассудительному тону африты, - когда я уже упомянул, что доступ в дом невозможен? - Мудрейший из владык земных, правда ли, что местные жители имеют опасное обыкновение украшать свои дома изображениями умерших людей, которые движутся, говорят и живут странным подобием жизни? - Ты говоришь о магических портретах, - кивнул Волдеморт. - Можно отправить зов, и откликнувшееся на него существо на портрете откроет для тебя двери в тот дом, куда ты желаешь попасть. - Никогда не слыхал ни о чем подобном, - Волдеморт подался вперед, сжимая подлокотники трона, - если бы таким путем можно было попадать в защищенные чарами дома, многое бы изменилось. - Прежде всего, перестали бы вешать такие портреты, - с улыбкой возразила Шахерезада. – Слишком сложна задача подобной связи, о достойнейший, чтобы о ней шептались профаны; у тех же, кто способен ее осуществить, достанет разума не делать своего искусства достоянием глупцов. Прежде всего, нужно послать зов, как луч, не просто от разума к разуму, но от разума человека к разуму существа, менее живого, чем призрак. Разум этот должен откликнуться с непреложностью необходимости, исключающей возможность отказа. После этого цепью особых формул надлежит сковать пространство и как бы отлить из него полую иглу, которая откроется в заданной точке, и, развоплотившись, вновь обрести плоть, добравшись до места. Как видишь, о царь времени, задача не предполагает простоты исполнения. Воспользовавшись, однако, скромной помощью твоей недостойной служанки, о господин мой, ты сумеешь напасть на твоего врага и убить его прежде, чем он осознает твое присутствие. Волдеморт глядел в пол, перебирая в уме слова африты, будто четки, но по морщинке на лбу и по движению пальцев, отбивающих ритм на костлявом колене, всем стало понятно, что предложение не будет отвергнуто. Лестранж угрюмо молчала, то ли не желая испытывать на себе гнев вспыльчивого Лорда, то ли не считая предприятие опасным. Скорее всего, ей так хотелось избавиться наконец от Поттера, что она сочла риск оправданным. - Жуткие штуки, эти портреты, - сказал Петтигрю столь неожиданно, что и сам, кажется, удивился свои словам. – Я однажды повстречался с изображенным на нем существом, и лучше бы этой встречи не было. Он тут же замолчал, и по его лицу прошла судорога неприятного воспоминания. - Не желает ли мой повелитель выслушать историю маленького господина с железной рукой, пока рождается одно из мудрых твоих решений? - предложила Шахерезада. - Что ж, поглядим, какой из тебя рассказчик, Питер, - протянул Волдеморт с мягкостью, которая так же не скрывала жестокой воли, как сетчатая перчатка, облегая руку, не скрывает белизны кожи под нею. – Начинай, а мы тебя с удовольствием послушаем. Напутствуемый таким образом, Петтигрю, который сам был не рад, что раскрыл рот, заговорил.
Svengaly: Здесь следует рассказ Питера Петтигрю о Белом Огне в том виде, в каком он был записан Шахерезадой, поскольку косноязычие рассказчика оскорбляло ее эстетические чувства. Когда мне было семь, мой отец отправился в гости к своей матери и взял меня с собой. Мои родители не были людьми состоятельными, в то время как у бабки водились деньги; теперь я понимаю, что отец намеревался попросить помощи в денежных затруднениях, а меня взял, чтобы смягчить скупую старуху. Но тогда я был слишком мал, чтобы видеть тайные пружины, движущие поступками людей, и лишь радовался своему первому большому путешествию: бабка жила в Корнуолле и никогда еще мне не приходилось уезжать так далеко от дома. Я хорошо помню, как впервые увидел дом, с которым связана моя история. Это был большой обшарпанный особняк, когда-то богатый, а теперь отмеченный печатью упадка. Мне он показался великолепным. Дом стоял на скале, и с террасы открывался изумительный вид на море; впоследствии я просиживал на ней часами, наблюдая за ослепительным пространством воды, над которым вились чайки, и за яркими парусами прогулочных яхт и простыми белыми – рыбацких судов, идущих в гавань. Гавань располагалась к юго-западу от бабкиного дома; вокруг нее раскинулся маленький городок, а может, большая деревня; над гаванью высился маяк, внесенный во все лоции. Но напротив моей террасы зеленые волны покрывались белыми гребнями, и вились, и кипели, отмечая таящиеся под водой рифы. Дом был велик, но выстроен так бестолково, что большую его часть занимали коридоры и лестницы, оставляя немного места для самих комнат, однако за окнами открывался такой простор, что даже отведенная мне спальня, размером с чулан для метел, казалась огромной. Бабка встретила нас прохладно; впрочем, мне, кажется, обрадовалась: погладила по голове и сунула подсохшее пирожное. Не знаю, добился ли мой отец того, за чем приехал. Рассказ мой пойдет не об этом. Для начала должен сказать, что первая же проведенная нами у бабки ночь ознаменовалась несчастьем: одна из прогулочных яхт, идущих в гавань, сбилась с курса и затонула на рифах против нашего дома. Всем удалось спастись. Отец и бабка горячо обсуждали случившееся, также, как и все жители городка; жизнь тут была скучная. Капитан яхты, сам стоявший у руля, клялся и божился, что вел судно прямо на маяк: белый огонь на скалах, однако горел он не над гаванью, а севернее, – и он указывал на бабкин дом. О странном происшествии говорили недолго и сошлись на том, что бестолковые горожане просто перебрали пива, вот им и померещилось Мерлин знает что. От капитана и впрямь припахивало спиртным, как сказала бабка (а уж она знала обо всем, что творилось в городе), и это существенно снизило уровень доверия к его показаниям. Впоследствии я вернусь к этому происшествию, а пока хочу рассказать о портретах, которыми сплошь были увешаны стены бесконечных коридоров. Я старался не переходить из комнаты в комнату лишний раз, поскольку идти приходилось как сквозь строй; портреты перемигивались и в голос обсуждали мою скромную особу, а субъекты на них все как на подбор были некрасивые и вздорные. Лишь один портрет стоял особняком от этого паноптикума, заставлявшего меня сожалеть о своей принадлежности к семейству Петтигрю. Я опишу его подробно. Портрет изображал молодую девушку – думаю, ей было около восемнадцати, и мне она тогда казалась взрослой тетей, - в белом платье, с русой косой, уложенной венцом вокруг головы. О цвете ее постоянно потупленных глаз я ничего не могу сказать; лишь однажды я видел, как она их подняла… и об этом позже. Девушка не была красавицей, но ее нежное округлое лицо невольно приковывало взгляд; нечто чарующее заключалось в этих вечно опущенных глазах под тонкими, почти незаметными бровями и кроткой улыбке: такими магглы писали мадонн.
Svengaly: Она не шушукалась с другими портретами и не ходила к ним в гости. Портрет висел в небольшом тупике, рядом с окном, а на стене напротив располагалось большое зеркало, в котором отражались и портрет, и морская перспектива; в это отраженное окно девушка глядела часами, и на ее лице переливался блеск солнечных лучей, играющих на воде. Мы не прогостили и недели, как услышали о новом крушении; оно произошло примерно на том же месте и также ночью, но при каких обстоятельствах, в точности узнать не удалось. Вся команда рыбацкого судна погибла. На этот раз провели серьезное расследование, но результаты его мне неизвестны: отец и бабка не говорили при мне об этом случае, выдворяя меня из комнаты, где вели беседу. Тогда я шел на террасу или к своему любимому портрету и смотрел на море, и теперь меня завораживала не его красота, а коварная сила, под нею скрывающаяся. Если бы выразить бессвязные детские впечатления одной фразой, то она звучала бы: «Так значит, ты умеешь убивать?» Однажды ночью я вышел из спальни – надо ли говорить, зачем? – и, возвращаясь, заметил мелькание света за поворотом коридора. Наслушавшись от бабки о пожарах (как многие старухи, она была мнительна), я пошел выяснить, в чем дело, в мыслях примеряя лавровый венок героя, спасшего дом от огня. Свет исходил из моего тупичка. Девушка на портрете стояла, прижавшись к самой раме, держа в руке свечу. Я не видел ее лица, только эту свечу, горевшую неестественно ярко; девушка играла ею, описывая круги, и свет, отражаясь в зеркале, усиливался троекратно. Я стоял, прижавшись к стене, и с изумлением наблюдал за представлением, не пытаясь вникнуть в его смысл. Сквозняки в доме гуляли, где хотели, я замерз и, в конце концов, не удержался от громкого «апчхи». Девушка проворно обернулась, но я был проворнее: испугавшись неизвестно чего, я спрятался за угол и замер там; сердце мое колотилось где-то в горле. Отблески больше не играли на потолке и на стенах, должно быть, обитательница портрета погасила свечу. Мне вдруг померещилось, что она выбралась из рамы и тихонько крадется ко мне, ближе, ближе, протягивает руки, а на губах ее играет та же кроткая улыбка. Мысль об улыбке почему-то ужаснула меня более всего; я сбросил башмаки, чтобы не быть услышанным, и бросился бежать. Не помня себя, я запер дверь спальни на щеколду, пододвинул к ней тяжелый стул и, забравшись с головой под одеяло, продрожал почти до рассвета. Свет утра развеял мои страхи. Что дурного было в том, что девушка, лишенная сна и всякого занятия, любовалась собою в зеркало, освещая себя свечой? И все же я не решился пойти в тупичок тем утром. Я не боялся увидеть девушку, о, нет: меня преследовал страх, что рама окажется пустой. Днем же я вовсе забыл о портрете, потому что отец взял меня с собой в город. Он не часто баловал меня родительским вниманием, и в тот день я был счастлив, как никогда. Стояла чудесная погода; пестрые мазки впечатлений сложились впоследствии в картину–воспоминание, неточную, но праздничную, и лишь одна встреча встала поперек этой светлой реки настроения. Было жарко, и мы с отцом зашли в паб; он взял себе пива, а мне – лимонад, и усадил меня на высокую барную табуретку, где я сидел, как большой, положив локти на стойку, рядом с просоленными рыбаками, скупо улыбавшимися моему важному виду. Минутное молчание, вызванное появлением новых лиц, прекратилось возобновлением прерванного разговора. - И будь я проклят, если не увидел маяк и не пошел на него, а на самом-то деле я вел свою «Малютку» прямиком на скалы, - заговорил краснолицый мужчина в куртке, запачканной смолой, и в новенькой белой фуражке, остужая свою горячность ледяным пивом. – То ли в голове у меня помутилось, то ли что, только иду я на риф, и вдруг – раз! – огня не стало. Я только рот открыл, гляжу – маяк-то в стороне, и прямо по курсу крутятся водовороты, а полнеба заслоняет скала, на которой стоит дом миссис Петтигрю. Тут я и понял, куда меня занесло. Вот и скажите мне… Дальнейшего я не услышал, потому что отец допил свое пиво, и мы продолжили прогулку. Наш визит подходил к концу; мы с отцом должны были уезжать наутро. Я соскучился по матушке, по нашему коттеджу и своим игрушкам, однако при мысли о том, что я оставлю этот дом, и это море, и никогда больше не увижу девушки на портрете, меня охватила… нет, не тоска, но предчувствие тоски. Было за полночь, но мне не спалось, и я вдруг решил повидать портрет напоследок. Сознаюсь, не только сентиментальные чувства двигали мной, но и смутная потребность испытать свою храбрость. Решимость почти оставила меня, когда я увидел уже знакомый танец белых пятен света на темных стенах и потолке, но я преодолел себя и пошел вдоль стены, стараясь ступать бесшумно.
Svengaly: Тупик затянуло серебряной сетью: отблески волн преломлялись и колыхались от стены к стене, отражаясь в зеркале. Отражалась в нем и она. Я увидел ее отчетливо и застыл, словно меня поразило «Ступефаем»: слов нет, чтобы выразить, каким отвратительным сделалось это кроткое лицо, изрытое оспинами теней; жуткая сила безобразия и безумия, смявшая и исказившая нежные черты, приковала меня к месту. И тут девушка заметила меня. Впервые я увидел ее глаза; белый огонь их горел ярче свечи, ярче луны, отражавшейся в зеркале. Девушка замерла, а потом шагнула ко мне, и я увидел, что пальцы ее легли на раму снаружи… Наутро отец и бабка нашли меня лежащим на полу в том самом тупичке и едва привели в чувство. Первое время ни они, ни колдомедик, которого спешно вызвали из города, не могли добиться от меня ничего, кроме всхлипываний, но потом отцу все же удалось меня успокоить настолько, чтобы я смог рассказать о произошедшем. Мой рассказ произвел гораздо большее впечатление, чем я рассчитывал увидеть – я уже знал, как недоверчивы взрослые к историям ребенка, если эти истории отличаются от принятых мнений о мире – но отец не только поверил мне, но, кажется, испугался не на шутку. Он взял с меня слово молчать о портрете, и я держал его долгие годы – лишь теперь я нарушил его ради вас, мой Лорд. Мы покинули бабкин дом, и, только окончив школу, я вспомнил об этом случае и спросил у отца, кто была та девушка, и что сделалось с портретом. Ее звали Абигайл Кросби, она так и не стала Петтигрю: жених, мой прапрадед, оставил Абигайл почти под венцом ради ее родной сестры; несчастная невеста захворала и скончалась в мозговой горячке. За давностью лет не представлялось возможным выяснить, как ее портрет оказался в особняке; однако то, что прапрадед, морской офицер, погиб вместе с судном, на котором служил, на рифах напротив собственного дома, на глазах своей жены, не уменьшило решимости бабки уничтожить эту картину. Что она и сделала. Вот как Абигайл заманивала корабли на рифы: свет зажженной ею свечи, отражаясь в зеркале, усиливался им, и через открытое окно был виден далеко в открытом море. Моряки, знавшие, что над гаванью стоит маяк, шли на свет и разбивались на скалах. Абигайл губила их, как погубила обманувшего ее жениха. Единственное, чему не поверил отец в моем рассказе – тому, что рука девушка высунулась за пределы рамы. Он сказал, что это почудилось мне перед тем, как сознание меня покинуло. Может и так, но в самых страшных своих снах я неизменно вижу склонившееся надо мною кроткое лицо и слышу шепот: «Абигайл, меня зовут Абигайл», а затем лба моего касаются тонике пальцы, и - Мерлин! – они холодны, как лед, но от их прикосновения в мозгу моем зажигается белый огонь. Иногда он загорается наяву, и тогда я чувствую живущее во мне чужое безумие и становлюсь слугою смерти, а голос все шепчет: «Абигайл, помни Абигайл». На этом завершается рассказ Питера Петтигрю о Белом Огне TBC
Светлана-z: Вообше-то получаеться что Поттера мало того что родителей лишили. так еще и жизни и счастья и еще и унижают. Как-то стало за него обидно. Какую там печать надо найти и взломать чтоб африта получить в пользование. Гарри явно заслуживает хоть какого-то возмещение ущерба. А то получаеться просто использованный мальчик. и Альбус становиться не светлым а черным. :( Вообщем я запуталась. Но читать мне пока нравиться.
Svengaly: Светлана-z пишет: Как-то стало за него обидно. Обидно, это верно: так и задумано, чтобы подчеркнуть основную мысль фика. Свежую и оригинальную мысль, которую использовали не более тысячи раз различные авторы в различных произведениях. Надеюсь, от окончания вам полегчает, а заодно и запутанные моменты прояснятся.
Svengaly: - За что я ценю своих слуг более всего, так это за способность бесконечно меня удивлять, - заметил Волдеморт. – В самом деле, Питер, я и не подозревал, что с тобой могло произойти нечто до такой степени романтическое. Однако вернемся к тому, с чего начали. Африта, я согласен попробовать предложенный тобою способ проникновения в дом. Можешь ли ты послать зов прямо сейчас? - Да, повелитель. Лицо африты стало сосредоточенным; глаза ее походили теперь на глаза статуи и смотрели словно бы сквозь мраморную тень; губы не шевелились, однако не только Волдеморт, но и остальные слышали настойчивый, неотступный зов на незнакомом им языке. Наконец, Шахерезада вздохнула и улыбнулась. - Что? – жадно спросил Волдеморт. - Нам благоприятствует судьба: откликнулась бывшая хозяйка этого дома. Она впустит нас, если ты пожелаешь, мой господин. - Разумеется, я этого желаю! – воскликнул Волдеморт нетерпеливо. – Что нам следует сделать? - Не соблаговолит ли мой драгоценный повелитель дать мне кувшин, который служит моим обиталищем? - Зачем? – прищурился Волдеморт с подозрением. - С его помощью мы выстроим коридор, о котором я говорила, - успокоила его Шахерезада. – Ты не потеряешь власть надо мной, о царь времени - ведь ты сломал печать, которая единственно и удерживала меня в кувшине. Шахерезада взяла сосуд, неохотно протянутый ей Темным лордом, и перевернула его вверх дном. Из горлышка полилась субстанция, подобная овеществленной пустоте; серебристые нити пронизывали ее толщу, извиваясь, будто змеи. Шахерезада отпустила кувшин, и он повис в воздухе, вибрируя и издавая протяжные звуки, напоминающие монотонный напев далеких голосов, а субстанция все лилась и исчезала в полуфуте от пола. Воздух вокруг кувшина замерцал, собираясь в прозрачный столб. - Создание портала займет некоторое время, - пояснила Шахерезада. – Не позволит ли драгоценный повелитель скрасить минуты ожидания занимательной историей? Волдеморт кивнул, не отрывая завороженного взгляда от крутящегося воздушного столба и заключенного в центре кувшина. Шахерезада же устроилась, скрестив ноги, на бархатной подушке и сделала значительное лицо, как всегда, когда принималась за повествование.
Svengaly: Здесь следует рассказ о Духе из Амфоры. Ремус Люпин рухнул на каменную скамью, хватая воздух ртом и прижимая ладонь к екающей селезенке. - Кажется, я становлюсь стар для подобных развлечений, - пробормотал он и тут же вскочил, чтобы взглянуть в узенькое зарешеченное окошко, прорезанное в двери склепа, где он нашел себе укрытие. – Да благословит Мерлин эти старые кладбища! В окошечко были видны несколько памятников разной степени запущенности и гравийная дорожка, по которой шли старушка с букетом хризантем в сухоньких ручках и молодая женщина, толкавшая перед собой коляску. Ни одна из них даже отдаленно не напоминала Фенрира Грейбека, и Люпин, отступив от двери, со вздохом облегчения расположился на своей скамье и осмотрелся. Саркофаги, его окружавшие, настраивали на философский лад. «Все там будем, - подумал Люпин, и тут же прибавил поспешно, - но чем позже, тем лучше». Два вопроса занимали его внимание: найдет ли его Грейбек, даже в человеческом обличье сохранявший звериное чутье, и как долго ему сидеть тут в ожидании. Над третьим вопросом: что делать, если Грейбек все же его обнаружит, он предпочитал не задумываться, так же как и над тем, куда подевалась его палочка. Проанализировав ситуацию, Люпин признался себе, что идея подобраться к Грейбеку через его подружку оказалась не так хороша, как ему представлялось, и что, вдохновленный чувствами Тонкс, он несколько переоценил свое мужское обаяние. «Хорошо, что Северус об этом не узнает», - подумал Люпин и грустно улыбнулся: какая теперь разница, как оценил бы его действия старый недруг. Конечно же, оценка оказалась бы невысокой. Люпин живо представил себе ухмылку Снейпа и загрустил. Мучаясь от вынужденного бездействия, Люпин встал и обошел склеп по периметру, рассеянно читая надписи на табличках: занятие, не способствующее веселью. «Драгоценной супруге и матери…» «Скорбим всем сердцем…» «…поведет меня к тихим водам долиною смертной тени…» - Хоть бы немного воды, - Люпин сглотнул пересохшим горлом. Взгляд безотчетно метнулся по склепу и наткнулся на предмет, не вполне здесь уместный. Скрытая одним из саркофагов, в уголке скромно стояла греческая амфора - Люпину приходилось видеть такие в Британском музее. Кстати вспомнилось, что некогда в гробницах оставляли для духов усопших еду и питье. Сознавая, насколько нелепа надежда на то, что семья, владеющая склепом, решила вернуться к древним традициям, Люпин все же взял амфору и отправился с нею на свою скамью. - Не вино, конечно,- бормотал он, трудолюбиво расковыривая сургуч. – Скорее, прах… какого-нибудь вдохновенного эллиниста. Он осторожно пошатал и вытащил пробку, перевернул амфору. Пусто, даже пыли в ней не оказалось. - Вот и все, - разочарованный Люпин постучал согнутым пальцем по донышку. - Кха-кха, - донесся из амфоры скрипучий кашель, и старческий голос произнес: - Кто здесь? Люпин не уронил кувшин только потому, что оцепенел от изумления. - А кто там? – спросил он осторожно, подозревая себя в сумасшествии. - Я первый спросил, - сварливо ответил голос. - Профессор Ремус Люпин, - вежливо отрекомендовался Люпин в горлышко амфоры, представил, как выглядит со стороны, и с трудом сдержал истерический смех. - Профессор? – недоверчиво откликнулся голос. – Постойте-ка… Послышалось кряхтенье. Амфора заходила ходуном. - Держите крепче, - предупредил голос, и Люпин покорно вцепился в глиняные бока. Некоторое время ничего не происходило. Только кряхтение сделалось громче. - Что? – робко спросил Люпин. - Что-что… - проскрипел раздраженный голос. – Не видите – я застрял! Потрясите амфору, да как следует! Люпин энергично тряхнул сосудом; раздалось тихое: «чпок», и из амфоры выпал круглый комочек, мгновенно превратившийся в небольшого румяного старичка с длинной седой бородой. - Профессор Флитвик! – ахнул Люпин. – Филеус, что вы здесь делаете? - Во-первых, не имею чести быть с вами знакомым, - сердито ответил старичок. – Во-вторых, мое имя – не Филеус, а Финеас. - Простите, я обознался, - извинился Люпин. - Ничего страшного, - сменил гнев на милость старичок. – Вероятно, вы спутали меня с одним из моих потомков… который теперь год?... который?! Ах-ах, как летит время! Старичок пригорюнился. Теперь Люпин видел, что он намного старше Филеуса, да и лица их были не так похожи, как показалось Люпину поначалу. - Чем занимается мой потомок? – спросил старичок наконец. - Преподает в Хогвартсе. - Приятно слышать, что семейная традиция соблюдена. Я тоже преподавал в Хогвартсе, с 1204 года, в течение восьми лет. Позвольте представиться: Финеас Флитвик. Ваше имя мне известно. - Рад нашему знакомству, - отозвался вежливый Люпин. - Взаимно, но хотелось бы узнать, какие обстоятельства к нему привели. - А? - Каким образом вы здесь оказались, молодой человек? Я очень сомневаюсь, что вы любите проводить часы досуга на кладбище, отдыхая в склепах. - Вы хотите узнать, что я здесь делаю? – сообразил Люпин. – Я вынужден скрываться здесь от врагов. - Неужели нашу добрую Англию до сих пор терзают междоусобные распри?! – горестно всплеснул руками Флитвик. - Боюсь, что так, многоуважаемый профессор, - подтвердил Люпин и вкратце рассказал Флитвику о Темном лорде и его приспешниках, а также о борьбе, которую ведет с ними магическое сообщество. - Прискорбно сознавать, что, видимо, человеческая природа никогда не изменится, - поник головой Флитвик. – Всегда найдется кто-то, желающий властвовать над своими собратьями и готовый ради власти на все. Лишь одно радует: неизменно восставая, зло столь же неизменно терпит поражение. - А если оно одержит победу? – спросил Люпин. - Ну, тогда его перестанут называть злом, и будут считать таковым проигравшее добро, - объяснил Флитвик, кротко моргая глазками. - Как вы меня утешили, - меланхолически отозвался Люпин. – Позвольте предложить вам аналогичный вопрос, профессор: вы-то как попали в эту амфору? - Это длинная история, - Флитвик разгладил бороду и примостился рядом с Люпином на краешке скамьи. - Я не тороплюсь.
Svengaly: - Что ж, в таком случае… - Флитвик откашлялся и заговорил тоном профессионального лектора. – Как я уже упоминал, я был учителем в Хогвартсе, преподавал историю Магии. Кстати, что вы думаете об этом предмете? - Студенты не слишком его любят, - сдержанно ответил Люпин. - Почему? – круглые глаза Флитвика округлились еще больше. - Эээ… полагаю, они находят его скучным. - Скучным?! Да нет предмета, интереснее этого! – Флитвик даже подскочил от негодования. – С моих уроков студенты уходить не желали! - Наверное, в наше время его как-то не так преподают, – высказал предположение Люпин. - Это возмутительно, - строго сказал Флитвик. – Совершенно недопустимое положение дел. - Вы правы. Я поговорю с руководством Хогвартса на эту тему, - пообещал Люпин. – Но прошу вас, продолжайте. - Легко сказать – продолжайте… я возмущен! Ну, хорошо. Так вот, особый мой интерес в то время вызывали магические сосуды, как то: кувшины, в которые заключали джиннов и афритов, чаши-предсказательницы, а также чаши, претворяющие налитые в них жидкости в магические субстанции: живую и мертвую воду, эликсир вечной молодости и тому подобное. Однако больше всего меня занимали сосуды, используемые магами для увеличения своих познаний. - Как это? - Видите ли, особым образом зачарованный сосуд представляет собой замкнутый контур, в котором информационное поле достигает неслыханной напряженности. Попав в такой сосуд, вы буквально пропитываетесь знаниями насквозь. С потолка на колено Флитвика упал паучок, заметался в панике, поджал лапки, прикинувшись мертвым. - Дурашка, - ласково проговорил Флитвик, бережно перемещая паучка на скамью, и собрался было рассказывать дальше, но, вспомнив о чем-то, повернулся к Люпину и пребольно ущипнул его за руку повыше локтя. - Прошу прощения, - сказал он захлопавшему глазами Люпину и продолжил, как ни в чем не бывало. - Я неоднократно предпринимал попытки создать такой сосуд самому, однако ничего у меня не выходило, и я уже совсем отчаялся осуществить мечту своей жизни, как неожиданно получил приглашение оценить коллекцию одной пожилой леди. Муж ее был коллекционером страстным, но бестолковым и собирал буквально все, что подворачивалось под руку и казалось ему достаточно ценным. И там я наткнулся на подлинное сокровище! Взволнованный Флитвик помахал рукой, и из горлышка амфоры вылетела капля, тут же превратившаяся в стакан воды. Флитвик осушил его залпом. - Не желаете угоститься? – предложил он вежливо, заметив жадность, с которой Люпин уставился на стакан. - Буду вам чрезвычайно признателен. Стакан наполнился водой. Профессор положительно начинал нравиться Люпину. - Гм. Так… на чем я остановился? - На сокровище, - подсказал Люпин, вытирая рот. - О, это поистине было сокровище! Древняя амфора, зачарованная как раз потребным мне образом, да еще с подробнейшими инструкциями на древнесирийском языке, которого – какая удача! – мой коллекционер не знал. Но тут возникло осложнение. Глупая старуха, которой я предложил продать амфору, отказалась наотрез расставаться хоть с одной вещью из собрания мужа. - Какая досада, - посочувствовал Люпин. - И не говорите! Что я должен был делать? Люпин изобразил на лице: «Я весь внимание». - Разумеется, я просто нашел в собственной коллекции похожую амфору и заменил ею вот эту, которую… забрал. «Украл», мысленно поправил его Люпин. - Разве не поступил бы таким образом любой здравомыслящий человек на моем месте? - Ну конечно, - поддакнул Люпин. Ему было не привыкать лицемерить. - Итак, - продолжил Флитвик, все более воодушевляясь, - воспользовавшись тем, что наступили каникулы, и студенты разъехались, я подготовил амфору. Наступил долгожданный миг. Это было легко; перемещение походило на то, как если бы я был ребенком и скатился на санках с горы: помните ли вы это ощущение полета, от которого замирает сердце, и веселой жути? И произошло все с той же мгновенностью; я был здесь, и очутился там. Прошло столько лет, а я помню свое первое впечатление удивительно ясно. Я парил в пространстве, сотканном из света; внизу, подо мной, изгибались сияющие полосы, образуя подобие пейзажа; между этими полосами двигались отдельные блики, перемещаясь с какой-то осмысленной упорядоченностью. Несколько таких световых сгустков приблизились ко мне и замерли как бы в недоумении. Один из них подплыл совсем близко, и я ощутил прикосновение к своему сознанию, создающее ощущение вопроса. Я не знал, как ему ответить, поэтому постарался с возможно большей отчетливостью выразить мыслью представление о собственной персоне, о своих намерениях, а также о способе, которым я сюда попал. Сгусток света затрепетал; очевидно, он понял меня, потому что удалился к своим собратьям. Все они сбились в рой, совещаясь, а через некоторое время рой распался; вдруг свет, меня окружавший, из мягкого и рассеянного сделался невыносимо жгучим, и я закрыл глаза, когда же вновь обрел способность видеть, то был потрясен. Пейзаж вокруг меня, хоть и удивительно красивый, стал все же обычным земным пейзажем: округлые холмы, светлая река, окруженная купами деревьев, а сам я стоял на поляне среди июльского разнотравья, над которым порхали создания, напоминающие громадных стеклянных бабочек с человеческими лицами. Тут Люпин вежливо прервал Флитвика и снова наведался к окошку: как ни интересен был рассказ, собственная жизнь занимала его гораздо больше. Флитвик дожидался его возвращения с нетерпением и заговорил прежде, чем Люпин успел присесть. - Одна из бабочек подлетела прямо ко мне и заговорила со мной странным, но ясным голоском. Представившись Орией, она пояснила, что мир амфоры согласился принять меня и дать мне столько знаний, сколько я пожелаю принять; для моего удобства окружающий мир принял привычные мне формы, чтобы не отвлекать своим своеобразием от процесса обучения. Ория была тем сгустком света, который приблизился со мной первым, она сама вызвалась сопровождать меня. На мой вопрос, кто она такая, Ория подумала и, воспользовавшись словом из моего лексикона, назвалась сильфидой. Я часто замечал, - добавил Флитвик, - что, используя простые и понятные слова и примеры из повседневной жизни, гораздо быстрее и качественнее обучишь студента новой науке, чем заставляя его зазубривать непонятные ему термины. - Вы правы, - согласился Люпин. – Чему же вас учили? - О, чтобы рассказать об этом, потребовалась бы не одна человеческая жизнь. Видите ли, там, в амфоре, вы становитесь частью мировой ноосферы, сами становитесь знанием; Ория лишь направляла меня, подсказывая верные пути и предостерегая от ошибок. По моим подсчетам, я провел в амфоре около месяца. Между тем, у меня была семья (я, кажется, забыл упомянуть об этом?), и я начал думать, что, возможно, жена и коллеги обеспокоены моим отсутствием. Я решил вернуться в свой мир. Ория приняла мое решение спокойно и сказала лишь, что, если я пожелаю вернуться, мне будут рады, и еще добавила, чтобы я был осторожен с обретенной силой. Итак, я покинул амфору и очутился в своем кабинете. Меня поразило, что мебель в нем покрыта толстым слоем пыли, а с потолка свисают тенета, похожие на обрывки простыней. Я заподозрил неладное. Когда же дверь не поддалась «Аллохоморе», подозрения перешли в уверенность. Я сосредоточился и усилием воли распахнул дверь. Снаружи загрохотало, и, выбравшись, я обнаружил, что дверь была заложена кирпичом, обломки которого валялись в коридоре, а над ними стояли два совершенно незнакомых мне человека, один – в гриффиндорской мантии, другой – в слизеринской, и глядели на меня в совершенном изумлении, не забыв, однако, направить на меня свои палочки. Друг мой, если у вас есть хоть зачатки логического мышления, вы без труда поймете, что со мной произошло.
Svengaly: - Сколько лет прошло с тех пор, как вы попали в амфору? – проявил сообразительность Люпин. - Больше ста, - Флитвик опустил голову. – Я навестил свой дом: моя жена умерла, умерли и дети; внуки глядели на меня, как на проснувшегося дракона. Я мог бы остаться в Хогвартсе – новый директор предлагал учредить кафедру специально для меня; силы мои увеличились многократно, я мог трансфигурировать или перемещать предметы, не прибегая к помощи палочки; что там: я мог изменять погоду, вызывать дождь или, напротив, разгонять тучи. Я мог бы сделаться первым магом Британии или даже Европы… но все это было мне не нужно. Мир изменился, даже язык стал другим. Я решил вернуться в амфору. Директор Хогвартса пообещал мне сохранить амфору в своем кабинете, и я снова скользнул в мир света. Ория, которой я рассказал о произошедшем, объяснила мне, что я неверно перевел одно слово в инструкции. Все должно было случиться наоборот: я провел бы в амфоре месяц или год, а время снаружи измерялось бы секундами. - А чем вы питались? – спросил Люпин, желудок которого также начал проявлять любовь к знаниям, а именно: желал знать, когда его наполнят. - В амфоре я не нуждаюсь в пище, - объяснил Флитвик. – Лишь когда я выхожу из нее, мое бренное тело напоминает о себе… Итак, снова потекли дни безмятежного счастья. Увы, мир устроен так, что все неизбежно заканчивается: и плохое, и хорошее. Закончилась и моя сказка. Однажды Ория сказала мне, что есть предел знаний, которые положено иметь одному человеку, и что предел этот мною достигнут. Сильфы должны покинуть мою амфору, точнее, исключить мою амфору из своей вселенной. Однако сам сосуд мне оставят в качестве убежища. - Но разве вам, с вашей силой, есть необходимость укрываться от мира? – удивился Люпин. - Нет, - Флитвик вздохнул. – Амфора призвана укрывать мир от меня. Я, молодой человек, существо опасное. Куда опаснее вашего Темного лорда. - Почему? – Люпину Флитвик казался совершенно безобидным. - Сила моя и познания сделались настолько велики, что в отношении моих действий начал срабатывать закон компенсации. - Боюсь, что не совсем вас понял. - Ах, вы совсем меня не поняли, молодой человек, и в этом ваше счастье. Тут вот в чем дело: всякое действие рождает равное ему противодействие; однако когда вы или другой заурядный человек совершает какой-либо поступок, изменения, произведенные им в окружающем пространстве, столь незначительны, что остаются практически незамеченными. Но в моем случае закон компенсации срабатывает неумолимо; любое свое действие я немедленно должен уравновесить противоположным. Вас удивило, когда я ущипнул вас? - Меня часто удивляют подобным образом, - невесело пошутил Люпин. – Я уже и привык. - Да, но все же? Если вы вспомните, что перед этим я помог пауку, мотивы моего поступка станут вам ясны. - И вы никогда не совершаете добрых дел? - Поверьте, мои добрые дела слишком дорого обходятся окружающим. Однажды я рискнул и пренебрег этим правилом. Могу сказать в свое оправдание, что даже не предполагал, к каким последствиям это приведет… В 1347 году, скитаясь по своим чудесным холмам, увы, уже в одиночестве, я ощутил колебания мирового эфира и, погадав на буковом листе и ягодах толокнянки, увидел, что корнуоллскому побережью угрожает чудовищное наводнение, которое унесет сотни жизней. Тогда я переместил воздушные потоки и немного изменил температуру Гольфстрима, а также исправил контуры прибрежного шельфа, и угроза наводнения миновала. - Это было деяние, достойное одного из величайших магов! - Я и есть величайший маг, молодой человек, – с тоской ответил Флитвик. – Дата вам ни о чем не говорит? Люпин попытался поймать ассоциацию, мелькнувшую в его памяти, но не преуспел. - Вы слышали об эпидемии Черной смерти, выкосившей пол-Европы? – спросил Флитвик и погрузился в угрюмое молчание. Люпин тоже помолчал, проникнувшись грандиозностью масштаба, потом, спохватившись, вскочил и намеревался уже подойти к окошечку, как дверь распахнулась, и приземистая плотная фигура встала на пороге. - Здравствуй, дружочек, - желтые зубы Грейбека оскалились в ухмылке, - вот и свиделись. А это кто? Твой знакомый покойничек? Придется вам потесниться, дедушка, скоро мертвяков тут прибавится. - Кто этот грубиян? – осведомился Флитвик. - Да так, один оборотень с городской помойки, - спокойно ответил Люпин, готовясь дорого продать свою жизнь. Грейбек лениво улыбнулся. Его уверенность в себе была так велика, что неумелое оскорбление отскочило от нее, словно от брони. Люпин ждал, что Грейбек пожелает создать хоть видимость поединка, однако тот не намеревался тратить времени даром и быстро пошел вперед, наклонив голову, Люпин успел поймать занесенную для удара руку, и кулак мелькнул мимо его лица. Грейбек хрюкнул и свободной рукой нанес противнику удар в рот. Люпин грохнулся на пол, крепко приложившись затылком об пол, и на дальнейшие действия Грейбека уже не реагировал. Между тем, тот уперся коленом Люпину в грудь и принялся душить его, неторопливо и с чувством. Воздух в легких закончился очень быстро, а вслед за невозможностью дышать наступила невозможность видеть. Люпин совсем уже смирился со своей участью, как послышался короткий, полный боли крик, а затем давление на горло и грудь прекратилось. Люпин со свистом вдохнул. - Как вы, молодой человек? - Кха-кха… гха, - обстоятельно ответил Люпин, отводя в сторону закрывшую ему обзор бороду профессора Флитвика. - Прошу прощения, что не вмешался сразу. - Спасибо, что вообще вмешались, - ответил Люпин, принимая сидячее положении и стряхивая с одежды мелкую серую пыль. – А где Грейбек? - Вот, - показал Флитвик. Люпин посмотрел на испачканную пылью руку и побледнел.
Svengaly: - Как же вы компенсируете спасение моей жизни? – спросил он, немного придя в себя. - Одну спас, другую отнял, - Флитвик пожал плечами. – В самом факте такого размена заложено необходимое равновесие. В мозгу Люпина, все еще страдающем от нехватки кислорода, забрезжила идея. - Профессор, может, вам все же пожить немного вне амфоры? – спросил он, наивно расширяя глаза. – Ведь вы знаете и умеете так много, что, несомненно, скоро приобретете привычку к уравновешиванию своих поступков. Неужели вам не интересно узнать, каким стал мир? - Я знаю, каким он стал, - грустно ответил Флитвик. - Одно дело – знать, а другое - видеть своими глазами, - возразил Люпин. – Вы могли бы отправиться в Хогвартс и встретиться с вашим потомком. Вы так похожи; не сомневаюсь, что вы друг другу понравитесь. На лице Флитвика изобразилось тягостное раздумье. - Достаточно будет просто ни во что не вмешиваться, - соблазнял Люпин, - если вы, конечно, не будете уверены, что сумеете компенсировать свои действия, - прибавил он не без задней мысли. – Вы можете вести уединенный образ жизни, но не в вашем сосуде, а в каком-нибудь уютном сельском домике, и, если вы пожелаете, в вашем распоряжении всегда будут внимательные слушатели. - Можно попробовать, - неуверенно протянул Флитвик, представляя себя в подзабытой роли лектора. - Разумеется, - подхватил Люпин. – Вернуться в амфору вы всегда успеете. - Но только прошу вас сопровождать меня постоянно, - строго сказал Флитвик. – Я знаю о вашем мире достаточно, чтобы не желать путешествовать по нему в одиночку. Взять хотя бы эти самобеглые повозки… - Автомобили. - … автомобили. Они давят людей! - Не думаю, что сделан тот автомобиль, который сумеет раздавить вас, профессор, - Люпин с натугой отворил тяжелую дверь. Он все еще покашливал: в горле, помятом железными пальцами Грейбека, слегка першило, но все же жизнь была прекрасна! Хруст гравия под ногами звучал слаще ангельского хора (а вот об ангельском хоре Люпин и думать не желал). - Зима, - с удивлением произнес Флитвик, щурясь на бледное солнце. Он казался взволнованным и счастливым. – Там, на холмах, никогда не бывает зимы… я забыл, как выглядит снег. Они подошли к кладбищенским воротам. За ними начиналась обсаженная липами аллея, по которой прогуливались несколько мамаш с колясками; слева аллею ограничивал забор, ограждавший кладбище от тех, кому сюда было еще рано; справа небольшая лужа, которую можно было назвать прудом только из великодушия, весело сверкала в свете яркого зимнего дня. Флитвик замер в воротах, не решаясь ступить в мир, оставленный им так давно. Люпин терпеливо ожидал, рассеянно оглядываясь по сторонам. Молодые женщины сбились в кучку и трещали, словно стая сорок, небрежно покачивая коляски в опасной близости от склона, ведущего к воде. Похожий на воздушный шарик малыш в яркой синей одежке прыгал по берегу. - Ну как, профессор, вы решились? – Люпин подумал, что, если не поторопить Флитвика, им придется тут заночевать. - Это трудно, - пробормотал Флитвик. – Так много людей! Я отвык от толпы. Вон тот младенец очень мил… ох! Люпин обернулся. Малыш потянулся за плывущей веткой и плюхнулся в пруд; ручки отчаянно замолотили по воде, басовитый рев поплыл над тихой аллеей и тут же утих, сменившись зловещим бульканьем. Женщины обернулись и дружно завизжали. Одна из них – очевидно, зазевавшаяся мамаша – металась по берегу, как курица, бестолково размахивая палочкой. По воде плыли пузыри. - Мерлин, - пробормотал Люпин и примерился было бежать, но тут вода разошлась, и малыш поднялся над нею, растопырив руки, как диковинная морская звезда, внезапно оставившая родную стихию. От синего комбинезончика шел пар. Младенец ревел, как все трубы иерихонские, и Люпин с облегчением отметил, что легкие его не пострадали. Малыша относило к матери воздушным потоком, вот он оказался в пределах ее досягаемости, и она с воплем заключила его в объятия. Люпин обернулся. Флитвик ответил на вопрос в его глазах сияющей улыбкой. - Компенсация? – сам собой выговорил язык Люпина, и радость на лице Флитвика сменилась неподдельным ужасом. - Ох, нет, - сказал он, беспомощно озираясь. – Жизнь за жизнь! Я ничего не могу поделать: так нужно, так нужно! Он повернулся и, спотыкаясь, пошел обратно к склепу. Люпин потрусил за ним, пытаясь разобрать невнятные восклицания, срывавшиеся с губ Флитвика, и едва не сшиб маленького профессора с ног, когда тот внезапно остановился. У одного из памятников возилась старушка, которую Люпин видел недавно в окошечко склепа. - Я виноват, - прошептал Флитвик, – но я должен соблюсти равновесие. Старушка схватилась за сердце и осела, ткнувшись лицом в клумбу. - О, я несчастный! – закричал Флитвик и вырвал прядь волос из своей шевелюры. – О, горе мне, горе! И он вырвал еще один клок волос. - Я слишком мягкосердечен, чтобы не вмешиваться в происходящее, друг мой, - со стоном обратился он к Люпину. – Ничего не поделаешь, придется воротиться в амфору. Обещайте же, что более не потревожите мой покой. - Обещаю, - ответил Люпин, переводя потрясенный взор с Флитвика на неподвижное тело старушки. - Прощайте, - уныло произнес Флитвик. Люпин не сводил с него взгляда, пока маленькая фигурка с пузатой амфорой под мышкой не скрылась под сводами склепа, и не затихли жалобные восклицания: «Горе мне, о, горе!», и только смог промолвить: - Страшная штука, эта компенсация! На этом заканчивается рассказ о Духе из Амфоры.
Svengaly: Волдеморт обнаружил явное любопытство с первых слов Шахерезады и, чем дольше он слушал, тем сильнее заинтересованность проступала на его лице. - Забавная выдумка, – заметил он, когда африта закончила свой рассказ. – Мне нравится игра твоего ума. Но, как ни жаль это признавать, а подобных сосудов не существует. - Кто я, чтобы спорить с тобой, о всеведущий? Но, между тем, такие вещи – вовсе не выдумка, - возразила Шахерезада. – Соломон-ибн-Дауд – тот, что просил у Аллаха не золота, не власти, а просил лишь мудрости, и был вознагражден за то и золотом, и властью, и мудростью превыше всех смертных – провел в подобном сосуде, как ему показалось, десять лет; на самом же деле промежуток времени был так мал, что чаша, которую царь уронил, когда исчез, еще не успела коснуться пола, когда он вновь появился. Там, в магическом замкнутом мире, и познал Соломон мудрость земную и премудрость небесную, и столь полны были его знания, что царь пожалел о неведении, ибо тот, кто прозревает грядущее и читает в сердцах людских, обречен на скорбь. Ни один маг с той поры не решался – или не мог – повторить его опыт в полной мере; и ни один из них не имел подобной власти. - Власти? – Волдеморт облизнул губы, словно слово оказалось сладким на вкус. – Власти! Но как можно отыскать подобную амфору? - О, господин, тебе не пришлось бы далеко ходить, если бы ты пожелал взглянуть на нее, - улыбнулась Шахерезада. – В действительности, точно такая есть в том доме, куда мы собираемся наведаться – в доме, который теперь принадлежит вашему врагу; не так давно в нем обитала семья подлинных волшебников, знающих многое о путях левой руки. Тебе достаточно задать вопрос вот этой женщине, в жилах которой течет их кровь, и она подтвердит: сосуд, похожий на тот, о котором я рассказала, давно находится в их семье. - Белла? – неприятно изумился Волдеморт. – Отчего же ты умалчивала о столь ценном артефакте? Ты решила приберечь его для себя? - Я не знаю, о чем она говорит! – возмутилась Лестранж. – В нашей семье нет и не было ничего подобного! - Возможно, ты просто запамятовала? – прошипел Волдеморт сладостно. – Не освежить ли нам твою память, дорогая моя Белла? От Crucio Лестранж спасла Шахерезада, заметившая невинно: - Не гневайся на нее, о достойнейший. Ее предок приобрел вазу, не ведая о подлинной ее ценности, и использовал столь неразумно, что лишь погубил себя. А ты, о верная псица могущественного и мудрейшего властелина, вспомни: разве ты никогда не слышала о Корнелиусе Блэке, который привез с островов Греции свою погибель? - Откуда тебе известно об этом? – прошептала изумленная Лестранж. – Это было так давно… да, мне рассказывали о Корнелиусе и его находке, но я думала, что это лишь одна из страшных историй, которыми дети любят пугать друг друга. - История и вправду не из веселых, - заметила Шахерезада, - но, в отличие от моих выдумок, она совершенно правдива. Мой господин, сооружение портала еще не закончено, и время есть. Не желаешь ли ты послушать рассказ этой вечно сердитой женщины? Волдеморт подумал и кивнул. - Коль скоро даже Питер оказался настоящим златоустом, - Темный лорд иронически покосился на Петтигрю, поспешившего прикинуться тенью, - тебе, Белла, стыдно будет ему уступить. Давай, рассказывай нам свою страшную историю, и постарайся, чтобы я не заскучал, а не то ты узнаешь, что такое настоящий страх! Можно ли было сопротивляться столь энергичному призыву к красноречию? Лестранж помялась и приступила к рассказу.
Svengaly: Здесь следует рассказ Беллатрикс Лестранж о Греческой Вазе в том виде, в каком он был записан Шахерезадой, поскольку всякую историю Шахерезада любит излагать на свой манер. - Скажи мне, Урсула, правда ли, что Николя Фламель поделился секретом Философского Камня с твоим свекром? - Какие глупости ты болтаешь, Ребекка, - ответила Урсула Блэк, урожденная Флинт, с завистью наблюдая за сестрой, легко порхающей по гостиной. Первенец, которого она носила под сердцем, должен был появиться на свет в следующем месяце, и Урсуле иногда казалось, что она не доживет до момента разрешения от бремени. - В самом деле: твой Найджелус моложе отца на тридцать лет, но вместе они смотрятся едва ли не как одногодки! – Ребекка мимоходом заглянула в зеркало и поправила затейливо уложенные локоны. – Уж прости, Урсула, я знаю, что ты в муже души не чаешь, а все-таки его отец куда красивее. Вот как бы ты стала меня называть, если б я вышла за него замуж? Матушкой? - Дурочкой, - Урсула утомленно прикрыла глаза. – Подай мне флакон с солями, что-то у меня в глазах темнеет. Я просила бы матушку, - Урсула сделала ударение на последнем слове и значительно посмотрела в глаза смутившейся сестры, - держать тебя подальше от этого человека, если бы хоть на минуту могла предположить, что ты его заинтересуешь. К счастью, возможность этого совершенно исключена. - Это почему? – осведомилась уязвленная Ребекка. - Да потому, что Корнелиус Блэк ничем и никем не интересуется, кроме как самим собой, да еще, пожалуй, своей греческой вазой. - Какой еще вазой? – удивилась Ребекка. - Краснофигурной вазой с изображением Медеи, колдующей над котлом, - пояснила Урсула утомленно. - В молодости Корнелиус Блэк путешествовал по Греции и привез оттуда эту вещицу. Он просто без ума от нее, прячет ее у себя в комнате, сдувает с нее каждую пылинку и едва ли не целует перед сном. - Ну, дорогая сестрица, это ты выдумываешь, - Ребекка лукаво взглянула на сестру. – Тебе тяжело, нервы твои расстроены, и бедный твой свекор сделался жертвой твоего раздражения. Сознаюсь, я шутила: хоть он и выглядит молодым и интересным, но замуж бы я за него не пошла ни за какие пряники. Я слышала, что жена его умерла скверной смертью. - И откуда ты только набралась этих сплетен? То был несчастный случай; миссис Блэк опрокинула свечу, ее платье вспыхнуло, и бедняжка сгорела заживо, прежде чем кто-то успел прийти к ней на помощь. - Если все так, почему в доме нет ни одного ее портрета? - А об этом кто тебе рассказал?! - Ты сама – неужели ты не помнишь, о чем пишешь в своих письмах? - О, - смутилась Урсула. – Ну да. Прошу, не заговаривай об этом случае здесь. Представь, каково слушать Найджелусу о смерти его матери, да и муж ее, хоть и был к ней равнодушен, вряд ли найдет подобную тему приятной. - Хорошо, хорошо… А все-таки ты не такая, как была раньше, Урсула. Раньше ты никогда и ни о ком не отзывалась плохо. - В последнее время мне вправду то и дело хочется лечь на пол и бить ногами, - призналась Урсула. – Сама не знаю, что за капризы на меня находят; то плачу, то смеюсь... но мое положение никак не влияет на мои чувства к Корнелиусу Блэку. Этот человек сделался мне неприятен с того самого момента, как я его увидела. Он ни разу не был со мною невежлив, однако я ощущаю его скрытое пренебрежение. Это бы я еще стерпела, но он и Найджелуса презирает, и уж этого я ему простить не могу! Кто-то мягко обнял ее за плечи, бесшумно подкравшись сзади, и произнес: - Кого ты не можешь простить? - Ох, Найджелус, разве можно так пугать! - Мы с сестрой немножко сплетничали, - улыбаясь, сказала Ребекка. - О ком же? Виноватое и слега вызывающее выражение лица жены подсказало Блэку, кто именно был объектом их беседы. Голосом, в котором было больше мягкости и терпения, чем досады, он заметил: - Не нужно так говорить, дорогая. В конце концов, это его дом. - Ты прав, - Урсула тяжело поднялась, показывая, что беседа окончена. Она снова чувствовала приближение прихотей, как она называла про себя это свое состояние, и спешила уйти. - Посиди с нами, - попыталась ее остановить сестра. – Мы с тобой месяц не виделись, а ты убегаешь от меня вот так! - Нет, - отказалась Урсула, - я не в духе, а потому буду придираться ко всему, что мне скажут. Увидимся утром. Домовые эльфы помогли Урсуле переодеться ко сну и оставили ее в одиночестве. Усевшись на край постели и проводя гребнем по длинным волосам, она оглядывала свою роскошно отделанную спальню, останавливая взгляд то на резном туалетном столике, то на венецианском зеркале в серебряной раме; любовалась тем, как мраморный венок камина окружал уютное, домашнее пламя. Однако тень неприятного впечатления, оставленного разговором с сестрой, ложилась на все эти предметы, доставлявшие Урсуле столько радости. Шутки Ребекки не казались ей удачными с самого начала; проходя по коридорам дома, где каждый предмет и каждая складка портьер напоминала ей о Корнелиусе Блэке, Урсула окончательно расстроилась. Она боялась свекра, и этот беспричинный страх сделался причиной для отвращения, которое она к нему испытывала.
Svengaly: Гребень запутался в густых прядях, и Урсула поморщилась. Упавшее настроение располагало к причинению себе мелкого душевного неудобства единственно из желания пострадать со вкусом, и Урсула продолжала размышления. Она решительно разобрала личность Корнелиуса Блэка на отдельные черточки и вгляделась в каждую в поисках изъяна. Как справедливо заметила Ребекка, он был довольно красив, но при этом совершенно не был привлекателен. Урсула вспомнила с неприязнью, что светлые глаза Корнелиуса двигаются под низкими бровями механически, как у куклы, и как будто все время смотрят вбок, и что его манера говорить странно не соответствует энергичной внешности: он то растягивал слова с напускной флегмой, то срывался в скороговорку. Человек-обманка, с раздражением подумала Урсула; внешность джентльмена и сомнительные повадки. - Ну, ничего не поделаешь, - заключила Урсула философски. – Раз Найджелус не желает уезжать отсюда, общество его отца – это бремя, которое мне придется нести всю оставшуюся жизнь. Не сомневаюсь, что этот человек меня переживет. Тут она ощутила мягкий толчок, напомнивший ей о другом, гораздо более приятном бремени. С улыбкой она приложила ладонь к животу и тут же охнула: младенец разошелся не на шутку. - Что ты там делаешь, кувыркаешься? – пробормотала Урсула, осторожно укладываясь. – Интересно, на кого ты будешь похож? Только бы не на деда! Младенец затих. Урсула пристроила голову на подушку и представила, как малыш дремлет, свернувшись калачиком, внутри нее. Это было удивительное ощущение: как будто она обняла свое нерожденное дитя сразу со всех сторон; она засмеялась, а потом заплакала сладкими слезами. Так, в смехе и слезах, пришел к ней сон. Урсулу разбудил вздох; приоткрыв глаза и сонно моргая, она приподняла голову с подушки и села в постели с испуганным вскриком: у ее туалетного столика сидела незнакомая женщина. Женщина не повернула головы, продолжая глядеться в зеркало. - Кто вы? – спросила Урсула сердито. Женщина словно не слышала обращенных к ней слов; грустно покачав головой, она протянула руку и кончиками пальцев коснулась своего отражения. - Что вы здесь делаете? – Урсула потянулась за палочкой. Женщина встала, все так же лицом к зеркалу, и снова из груди ее вырвался протяжный, печальный вздох, перешедший в стон. - Кто вы? Как вы сюда попали? – Урсула тяжело поднялась и сделала шаг к таинственной гостье. Женщина медленно обернулась, и Урсула отступила на шаг. Большие светлые глаза гостьи глядели сквозь нее, и очевидно было, что женщина ее не замечает. Женщина склонилась к зеркалу и принялась водить по нему руками, и Урсула увидела, что в стекле отражается вовсе не ее спальня: она будто заглянула через окно в незнакомую ей комнату. Полная любопытства, Урсула приблизилась к зеркалу. Женщина испустила еще одни вздох, и ее не стало. Урсула, однако, нисколько не удивилась, напротив, ее страх рассеялся. Накинув на плечи большую индийскую шаль, она уселась напротив зеркала и принялась вглядываться в представившееся ей зрелище. Посреди комнаты, стены которой были обтянуты золотой парчой, три грифона, отлитых из бронзы, держали на поднятых лапах порфировую доску, а на доске стояла ваза. Изящное тулово ее покрывала краснофигурная роспись; Урсула, отличавшаяся превосходным зрением, разглядела фигуру женщины в хитоне, простершую руку с волшебной палочкой над котлом. Рядом со столом стоял человек; Урсула не была поражена, узнав в нем Корнелиуса Блэка. - Покажись, сердце мое, - уговаривал он вазу. – Я жажду видеть тебя, о моя красавица. Погляди, что я тебе принес! Тут он выпростал из-под мантии правую руку, и Урсула прижала ладонь ко рту, удерживая крик: Корнелиус держал за волосы голову молоденькой девушки. - Ну же, свет очей моих, - продолжал Блэк, - выйди ко мне! Послышалось тихое шипенье, над горлышком вазы полыхнуло огнем, и поверхность зеркала затуманилась; но дымка тут же исчезла, и Урсула увидела, что по другую сторону стола, напротив Блэка стоит женщина. - О, ты здесь! – воскликнул Блэк в упоении. – О, моя Медея! - Медея, - произнесла женщина голосом звучным, как бронзовый гонг, - однако не твоя. Она отошла от стола и возлегла на оттоманку, опершись локтем о сафьянную подушку, расслабленная, но настороженная, как отдыхающая львица; огненные пряди волос падали на бледное лицо, кроваво-красные губы изогнулись в хищной усмешке. - Значит, ты принес мне подарок? – протянула она. – Но что это за подарок! Девственницы никому не нужны, дружок - кто придумал, что их кровь обладает особой силой? Ты принеси мне новорожденного младенца, чтобы я могла напиться его крови; только тогда я смогу обрести плоть. - Плоть? – Блэк облизнул пересохшие губы. – Но до тех пор – подари мне свой поцелуй. Сколько лет я молю тебя об этом: лишь один поцелуй! Скоро в этом доме появится младенец… Урсула почувствовала, как сердце останавливается в ее груди. - … и ты сможешь забрать его, о божественная Медея. - Тогда я буду твоей, - лениво отвечала огненноволосая, - и ты получишь не одни лишь поцелуи. Но сколько лет ты сулишь мне младенца, и до сих пор не исполнил своего обещания. Так-то ты меня любишь? - Жена моего сына вот-вот должна родить, - прошептал Блэк. – Я заберу ее ребенка и отдам его тебе… - Нет! – Урсула вскочила. – Вы не получите его, вы, твари! Он мой! - Кто это? – прошипела Медея, вскакивая с оттоманки одним гибким движением. – Кто эта девка? Изменник! Ты позволил ей заглянуть в нашу комнату, позволил ей видеть меня – как позволил своей мерзкой жене! Тебе мало того, что я испепелила эту дрянь на твоих глазах? Поцелуй, говоришь? О, да, я тебя поцелую! Гибкая и стремительная, словно язык пламени, она прянула к Корнелиусу и, обвив его руками, прильнула к его губам. Стон страдания – не страсти – вырвался из его груди; длинные волосы его вспыхнули, и черный дым окутал тело; Урсула ощутила тошнотворный запах горящей плоти. Тщетно пытался вырваться Корнелиус Блэк из смертельных объятий – Медея держала его крепко. Все тише и тише становились его крики, пока не затихли совсем. Медея выпустила скрюченное, обуглившееся тело, и оно с глухим стуком ударилось об пол. Урсула глядела, оцепенев, как огненное создание – пламя обтекало ее фигуру, образуя подобие одежды, и пламенные же языки окружали голову, колыхаясь, будто буйные локоны, - шагнуло к ней, и в глазницах ее, заполненных жидким золотом, плескалось обещание смерти. Тело словно налилось свинцом, и Урсула не могла ни вскочить и убежать, ни защититься при помощи чар, ни позвать на помощь, а лишь беспомощно ожидала ужасного конца. Ближе и ближе подходила огненная тварь, протягивая руки; на кончиках пальцев плясали искры, сами пальцы удлинились, превращаясь в сжигающие все протуберанцы - в этот миг прозрачная ладонь провела по поверхности стекла, стирая кошмарное видение, как губка стирает следы мела с доски, и Урсула вновь увидала только свое отражение и зеркальную перспективу уютной спальни. Медленно она поднялась и пошла к кровати; внезапный спазм боли, заставивший ее согнуться и беспомощно закричать, был так ужасен, что ей показалось, будто огненная тварь все же настигла ее. Низ живота рвали раскаленными щипцами, и терпеть это молча не было сил: это вообще невозможно было терпеть. «Я умираю», - подумала Урсула, захлебываясь воплем. – «Этого невозможно пережить». Больше она уже не думала до самого момента, когда пискливый голос новорожденного Блэка возвестил рассвет. Крики Урсулы перебудили весь дом. Прибежал Найджелус, прибежала Ребекка в чепце, сбившемся на левое ухо; с дробным топотом прискакали две незамужние корнелиусовы тетки. Послали за повивальной ведьмой; женщины принялись выгонять не желающего оставлять жену Найджелуса из спальни; Урсула кричала, Ребекка плакала; тетки оглушительно пытались быть полезными. В суматохе никто не заметил, что Корнелиус Блэк не появился на поднятый шум. Одна лишь Урсула могла бы обратить на это внимание, но ей было не до того: она рожала. - Мальчик у вас, милая, поздравляю, - сказала ведьма. - Уаааа!!! – сказал младенец. - Слава Мерлину! – благочестиво сказала Ребекка. – А почему он такой помятый? - Тебя бы протащили через водосточную трубу – и ты была бы помятая, - слабо откликнулась Урсула. – Он расправится, у младенцев кости мягкие, - утешила повивальная ведьма. Послышался шум: счастливый отец преодолевал сопротивление незамужних теток, пробиваясь к супруге и сыну. - Месяцем раньше, но ничего, - задумчиво произнесла ведьма. – Здоровенький, вон как брыкается. Урсуле казалось, будто ее опустили в слой ваты; звуки доносились издалека, и все плыло перед глазами. - Я так счастлив, милая, - в тумане показалось ошалевшее лицо мужа. – С тобой все хорошо? - Да, - выдохнула Урсула. - Наш мальчик… он чудесный. «Врешь ты все, - подумала Урсула, улыбаясь. – Наверняка думаешь, что страшнее младенца еще на свет не появлялось». - Как же мы его назовем? - Только не Корнелиус, - проговорила Урсула и потеряла сознание. На этом заканчивается рассказ Беллатрикс Лестранж о Греческой Вазе.
Svengaly: - Корнелиуса Блэка нашли в его спальне. Он был мертв. Тело его обуглилось, от головы осталась лишь спекшееся месиво; пламя продолжало тлеть в его теле еще долго, и на похоронах покров, которым оно было укутано, загорелся, - мрачно закончила Лестранж. - Полагаю, это очень оживило погребальную церемонию, - усмехнулся Волдеморт. - Не знаю, мой Лорд, - хмуро ответила Беллатрикс. - Кто же была женщина-призрак, защитившая Урсулу? – спросил Петтигрю. - Полагаю, покойная жена Корнелиуса, - нетерпеливо вздохнула Лестранж. – Знаете, не очень-то я верю в эти россказни. Хотя похожая ваза и вправду стоит в одной из заброшенных комнат. Наверное, ее уже наполовину занесло пылью – более века никто не смеет к ней прикоснуться. - Этот рассказ не имеет ничего общего с твоим, Шахерезада, - заметил Темный лорд. - На самом деле, оба сосуда – вещи одного порядка, - объяснила африта. – Только Флитвику досталась амфора, зачарованная словами Воздуха, поэтому его встретили сильфы. Ему повезло: духи воздуха обладают легким характером, благожелательно настроены по отношению к людям и вполне дружелюбны. Корнелиусу Блэку попался сосуд Огня. Его Медея была саламандрой; а с саламандрами нелегко иметь дело даже человеку сведущему, каковым Блэк не являлся. Духи Огня гневливы и скоры на расправу; лишь сильный маг сумеет смирить их и держать в покорности. - Я бы смог, - без ложной скромности сказал Волдеморт. – О да, господин мой, - согласилась Шахерезада, - тебе бы они покорились. - Бывают ли также сосуды Воды и Земли? – поинтересовался Темный лорд. - Да, о достойнейший, но они и вполовину не так полезны, как сосуды Огня и Воздуха. Ундины капризны и переменчивы, знания они дают о предметах таинственных, применить их на практике бывает затруднительно, а сила, обретенная в таком сосуде, зависит от фаз Луны, что весьма неудобно. Что касается кобольдов, то от них вообще слова путного не добьешься, к тому же, сосуд Земли нельзя ставить на поверхность из камня: он немедленно начинает в этом камне растворяться. Если же сосуд случайно коснется почвы, то мгновенно уйдет в нее. Поэтому маг, забравшийся в такой кувшин, рискует очутиться заключенным в толщу камня или земной коры. Волдеморт задумался. - Скажи мне, Шахерезада, можешь ли ты открыть сосуд Огня? - Да, о великолепнейший. - Если я проникну в этот сосуд, а затем оставлю его, получив потребные мне знания, сколько времени я проведу в нем по меркам нашего мира? - Нет, нет, мой Лорд! – закричали в один голос Беллатрикс Лестранж и Петтигрю. – Не делайте этого! - Несколько секунд, о мудрейший. Волдеморт вздохнул. - Значит, я смогу обрести власть и силу, а затем уничтожить Поттера прежде, чем он опомнится? - Да, мой повелитель. Скажи, о женщина из Темного Дома, есть ли у хозяйки особняка, куда направляется мой господин, преданные слуги, которые могут доставить вазу к месту его прибытия? - Кричер может, - подумав, ответила Беллатрикс. – Конечно, его отдали Поттеру, но он ненавидит мальчишку и будет рад его погубить. - Пошли зов, Шахерезада, - сказал Волдеморт нетерпеливо. Африта склонила голову, и снова зазвучал чарующий призыв. Секунды не прошло, как напротив лица Шахерезады воздух замерцал, раздался свист, и маленькая серая птичка опустилась ей на плечо. Звонким голоском птичка проговорила что-то на ухо африте, взметнулась и осыпалась на пол облачком пыли. - Все будет готово к твоему прибытию, мой господин, - сказала Шахерезада. - Есть ли опасность того, что я не вернусь вовремя или не вернусь вообще? - Увы, о царь времени, невозможно обрести могущество, не рискуя, - африта вскинула голову и поглядела на Волдеморта прямым тяжелым взглядом. – Судьба не расположена делать подарки робким. - Уж не назвала ли ты меня трусом? – процедил Темный лорд. - Власть Соломону-царю дана над людьми и миром иным – духов, всегда беспокойных, над Тьмою и Светом, - нараспев произнесла Шахерезада вместо ответа. – Лишь первому в мудрости и отваге дано обрести подобную силу. Глаза Волдеморта подернулись мечтательной дымкой, а затем сверкнули, словно пара углей. - Да, - сказал он. – Я попробую это. Но ты пойдешь со мной, африта, и, будь ты трижды дух, это не спасет тебя от расправы в том случае, если ты меня обманешь. - Как повелишь, о достойнейший! – отвечала Шахерезада и безбоязненно шагнула к Темному лорду, протягивая ему руку. Вместе они шагнули во вращающийся коридор, и только облачко искр отметило место, где только что стояли Темный лорд и его странный подарок. Такова была седьмая ночь, и на этом повесть о Странном Подарке закончена.
Svengaly: - Значит, Снейп отправил послание Шахерезаде? – Гарри потер лоб. – В этом все дело: я дожидаюсь Шахерезаду… и ее хозяина? Он не испытывал страха, но у него разболелась голова; где-то глубоко в сознании трепетало томительное любопытство и смутное предчувствие приближавшегося необычайного события – как будто он шел по коридорам заброшенного храма, и шаги его должны были вот-вот разбудить неведомое, но грозное существо. Время шло, никто не появлялся, и возбуждение нервов достигло той степени, за которой следует невменяемость или истерика. То и дело Гарри ловил ускользающий взгляд миссис Блэк, по-прежнему погруженной в зловещую отрешенность. Он обернулся: часы показывали половину шестого. Сумерки наполнили гостиную, и портрет тонул в серой мгле. Гарри поднялся, чтобы зажечь свечи. Снейп все не шел. Мысль обойтись без него, раньше гревшая Гарри душу, теперь сменилась желанием увидеть невыносимого профессора рядом. - Ну и где он бродит, когда нужен? – сказал Гарри сердито. Его голос прозвучал резко и стронул с места застывшие в неопределенности события: пространство портрета вдруг углубилось, и из мрака полился странный монотонный напев. Миссис Блэк не шевельнулась, лишь подняла веки и поглядела на Гарри прямо и жутко. Глаза ее светились бледно-зеленым неярким свечением, словно в глазницы ей вставили пару гнилушек. Интенсивность звука возрастала. Каждый нерв, каждая клеточка тела наполнились этим звуком и завибрировали ему в унисон; Гарри медленно поднял палочку и стоял, ожидая, омываемый волнами адского гула. Слитный напев расслоился на нити отдельных голосов, и Гарри почувствовал, как шрам огненной нитью прожег лобную кость и проедает нежную кору мозга. Он схватился за голову, вскрикнув от боли, и в этот момент портрет превратился в туннель, в коридор пустоты, на пороге которого стояла миссис Блэк. Она повернулась спиной к гостиной и лицом к тому, что стремительно и непреклонно приближалось из тьмы, на концах ее вставших дыбом волос мерцали огни Святого Эльма, а с пальцев рук струились потоки ядовитого света. Звук стонущих, скрежещущих голосов был непереносим, но Гарри подавил желание заткнуть уши и отодвинул боль волевым усилием. Он был готов к встрече, и все же едва не упустил момента, когда навстречу ему по туннелю полетел плотный сгусток мрака - впоследствии Гарри не мог подобрать лучшего сравнения, чем образ пули, движущейся внутри револьверного дула. - Colloporus! Портрет словно разом накрыли стеклом, в которое с разлету ударилось черное нечто. Миссис Блэк отчаянно взмахнула руками; портрет взорвался изнутри ослепительной вспышкой, и невидимое стекло почернело. Гарри двинулся к нему, ошеломленный, пытаясь осмыслить случившееся. - Я опасался, что вы примените «Аваду»… тогда все было бы потеряно, - Снейп наблюдал за ним с порога. Шагнув к Гарри, он схватил его за локоть и потащил к выходу. - Что вы делаете? – Гарри попытался вырваться, но Снейп держал крепко. - Нужно уходить, - только и сказал он и дернул плечом, когда со стороны камина донесся хруст и скрежет. Гарри обернулся: поверхность портрета вспучилась огромным коконом, из которого лезла наружу какая-то тварь, трещины расползались от центра к раме, липкая жидкость закапала на каминную доску, выжигая в ней дыры. - Идемте же, - прошипел Снейп и за руку выдернул Гарри из гостиной. Рядом появился Кричер, неся на вытянутых руках большую вазу, покрытую росписью; эльф робко взглянул на Снейпа, мрачно – на Гарри, и прошмыгнул в гостиную. - Ты куда? – Гарри попытался удержать домовика, но Снейп перехватил его руку в движении. - Оставьте его. Прежде чем Снейп захлопнул дверь, Гарри успел услышать треск ломающегося дерева, булькающие звуки и короткий смешок – как будто женский.
Svengaly: - Что произошло? – Гарри безуспешно пытался вырвать рукав из цепких пальцев тащившего его вверх по лестнице Снейпа. – Это был он? Волдеморт? - Да, да, - Снейп нетерпеливо тряхнул головой, - я все вам потом объясню, а сейчас прошу не медлить. Альбус уже ждет нас. Скорее, Поттер, не спите. Они очутились перед той самой комнатой с котлом. Снейп толкнул дверь; напряжение минуты не помешало ему покоситься на Гарри с иронией. Гарри и сам невольно улыбнулся. Дамблдор в самом деле их ждал, его призрачный силуэт почти растворялся в сизых испарениях, окутавших крохотное помещение. - Проф… пр… гр-кх-кхх-гррхх… С-снейп, - Гарри зашелся в судороге мучительного кашля. Снейп пробормотал что-то, больше походившее на ругательство, чем на заклинание, провел ладонью перед лицом Гарри, и снова стало возможно дышать. - Ужасно, - простонал Гарри. - Добрый вечер, мой мальчик, - Дамблдор шагнул ему навстречу, пройдя прямо через котел. Гарри только охнул, когда Снейп стиснул его запястье так, что хрустнула кость. - Что вы творите, Альбус! Вы хоть знаете, чем это могло для вас обернуться? - Хладнокровнее, Северус, - посоветовал Дамблдор. - Эта ваша гриффиндорская бравада просто нелепа. Однажды она уже дорого вам обошлась. - Директор, я мог убить Волдеморта, - вмешался Гарри. – Почему вы мне не сказали, что это будет он? - Разве ты не объяснил, сколь ошибочным стало бы убийство Риддла, Северус? - Во-первых, Альбус, я с вами не согласен. Во-вторых, разве Поттер меня слушает? Я распинался перед ним добрый час, а он только кивал, как болванчик, и забыл все сказанное, стоило мне замолчать. Его же бесполезно учить, Альбус – он ведь у вас герой. - Ну и что? - А то, что судьба в один мешок два добра не кладет, - скривился Снейп. – Или герой, или умный. - Вы что же, считаете, что героические поступки совершают только дураки? – возмутился Гарри. - Может, и не всегда, но подвиг по сути своей идет вразрез со здравым смыслом, - проворчал Снейп. – Человек разумный, просчитав все варианты, непременно найдет способ достигнуть своей цели, не прибегая к бойне с последующей гибелью от рук превосходящего противника. Незачем выбивать двери лбом, когда достаточно сказать: «Allohomora». - А если этого оказалось недостаточно? – Гарри красноречивым жестом указал на дверь. - Значит, вы оказались недостаточно умны, - отрезал Снейп. - Вас послушать, так я совершаю только дурацкие поступки. - Если бы вы хоть раз меня действительно послушали, вы бы их не совершали; а так – давайте возьмем любое ваше действие и сделаем независимую экспертизу. Результаты вас неприятно удивят. - Но, профессор, - вкрадчиво сказал Гарри, - мудрость есть продукт знания, а знание обычно является продуктом глупых поступков. Стало быть, чтобы стать мудрее, я должен совершать как можно больше глупых поступков. - Этот софизм сделал бы честь любому слизеринцу, - заметил Дамблдор. - Если слизеринец и совершит глупость, - парировал Снейп, - у него все же достанет ума ее не афишировать. - По-прежнему защищаешь свой факультет, Северус? – Дамблдор поправил очки, с любопытством глядя на Снейпа. – Ты всегда говорил, что ненавидишь Хогвартс, так неужели тебе бы хотелось в него вернуться? Снейп нахмурился, глубокие складки врезались в переносье. - Не так уж там было плохо, - промолвил он неохотно. – Но, разумеется, я не собираюсь туда возвращаться. У меня другие планы на будущее. - Еще бы он собирался! – с возмущением воскликнул Гарри. – Выжил из школы Ремуса, а ведь тот гораздо в большей степени человек, чем он сам! - Страдания укрепляют характер, - ехидно ухмыльнулся Снейп. – Возможно, даже у Люпина в конце концов этот характер проявится. - За что вы его так ненавидите? – с горечью спросил Гарри. - Ненавижу? О, нет. Но, учитывая мою роль, было бы странно, если бы я относился к нему хорошо. - Северусу нравится заводить врагов, - ласково пояснил Дамблдор. – Это его развлекает. - А вас что развлекает, директор? – круто повернулся к нему Гарри. - Схемы для вязания, - лукаво ответил Дамблдор. - Старый паук, - проворчал Снейп. Неизвестно, что ответил бы на это Дамблдор, но тут раздался грохот: появившийся в комнате Кричер врезался в котел. Глаза эльфа были плотно зажмурены, а в сморщенную мордочку въелись копоть и выражение ужаса. Котел загудел, Кричер открыл глаза и отскочил. Явственно запахло паленым. Домовик, гримасничая, сделал неуверенное движение к Снейпу, но тот указал на Гарри, и Кричер отдал вазу хозяину. - Что это? – спросил тот, нагибаясь, чтобы принять тяжелый сосуд, однако Кричер помотал головой, отказываясь отвечать, и отступил в затянутый чадным туманом угол. Гарри обратил вопросительный взгляд на Дамблдора. Он уже и сам понял, каково содержимое - точнее, кто содержится – в вазе. Это было неописуемо странно – буквально держать в руках своего давнего и злейшего врага. - Опусти ее в котел, - тихо сказал директор, и Гарри подчинился. Затем он отошел на шаг, повинуясь мановению полупрозрачной руки. Снейп и Дамблдор встали над котлом и, простерев над ним раскрытые ладони, одновременно заговорили на гортанном наречии, фразой на котором Снейп напутствовал Пыльную Птицу. Заклинания казались видимыми, они плыли над котлом, смешиваясь с испарениями; снова стало тяжело дышать, и Гарри переместился к открытой двери, из которой тянуло сквозняком. Однако отошел он не настолько далеко, чтобы не увидеть, как зелье закипело ключом, из него показалось узкое горлышко, а затем и вся ваза поплавком выскочила на поверхность. Пар сделался гуще и сконцентрировался над котлом, образовав вращающееся облако, которое росло в размерах; в нем замелькали золотые блестки, яркие лоскуты ткани; вот оно сгустилось, сместилось в сторону, и стройная женская фигурка спрыгнула на пол, легко опершись о плечо Снейпа. Тот ловко направил ее к себе за спину, и Гарри увидел лицо гостьи, появившейся столь экстравагантным образом: это была Шахерезада.
Svengaly: Вблизи она оказалась гораздо красивее, чем на картинке, но красота ее имела оттенок нечеловеческого и оттого производила немного неприятное впечатление, а в неподвижном, тяжелом взгляде удлиненных глаз чудилась затаенная угроза. Пока Гарри глазел на Шахерезаду, а та, в свою очередь рассматривала его, Дамблдор и Снейп продолжали выпевать заклинания; ваза с чмокающим звуком вылетела из котла и зависла над ним, стенки ее покрылись загустевшим зельем, точно малиновой глазурью, и переливались в рассеянном свете. - Теперь - самое интересное, - шепнула Шахерезада; голос у нее был сочный и мягкий, как спелая дыня. Дамблдор взял вазу, а Снейп, подавшись к ней, точным движением приложил к горлышку перстень царя Соломона. И вмиг исчез котел, растаяли испарения; осталась голая комната, посреди которой стоял Дамблдор с вазой в руках, два африта, съежившийся в углу Кричер и Гарри Поттер, несостоявшийся погубитель Волдеморта. Гарри хотел было спросить, в полной ли мере удалось осуществить задуманное, но первым молчание нарушил Снейп. - В чем дело? – недовольно спросил он у Шахерезады. – Почему ты так долго не появлялась? Я уж думал, ты решила остаться там. - Я и в самом деле чуть было не застряла, - призналась Шахерезада. – Ведь я никогда раньше не бывала в других кувшинах; мне знакомо только магическое пространство своего. Этот сосуд совсем не похож на мой; мой кувшин – воплощенная греза, тут же всё – власть и познание. Я была очарована, я растворилась в потоках знания и никогда бы не очнулась, если бы меня не укусила вновь ставшая собой Нагини. Тут Шахерезада продемонстрировала две точки, алевшие на ее руке в том месте, где не так давно красовался браслет в форме змеи. - Значит, вы исполнили обещание, и Нагини вернулась к своему хозяину? – спросил Гарри о неважном, прежде чем перейти к серьезным предметам. - Верно, о молодой господин, - усмехнулась Шахерезада. – Я всегда выполняю свои обещания, и не моя вина, если сбывшееся желание не принесет радости пожелавшему. А почему ты говоришь мне «вы»? Не двоится ли у тебя в глазах от пережитого ужаса? Гарри потерял дар речи. Он мог бы ждать оскорбления от Снейпа, но внезапное нападение Шахерезады повергло его в растерянность. - Таков местный обычай, сестрица, - покровительственно усмехнулся Снейп. Речь вернулась к Гарри столь же мгновенно, как за секунду до этого пропала. - Она – ваша сестра, профессор? Но может ли это быть? Ведь в «Тысяче и одной ночи» написано, что Шахерезада была дочерью царского визиря? - Да, верно, однако она никогда не могла бы стать афритой, если бы кровь ее не была бы человеческой лишь наполовину, - пояснил Снейп. – Мы – брат и сестра по матери. Когда тот самый визирь был молод и красив, моя мать возымела прихоть сделаться его супругой и находила его забавным достаточно долго, чтобы родить ему дочь. Как видите, Поттер, та часть легенды, согласно которой моя мать–волшебница стала женою маггла, вполне соответствовала действительности. - Не говори так, - произнесла Шахерезада с неудовольствием. – Отец был хороший человек. - Ты это точно помнишь? – осведомился Снейп. Шахерезада надула губки, а Гарри спросил у Дамблдора: - Директор, у вас все получилось? - Да, - отвечал Дамблдор, - у нас все получилось. Радости его лицо не выражало, только безмерную усталость и опустошение, и весь он сразу как-то поблек. - А что вы теперь станете делать? - Перенесу этот сосуд вне пределов досягаемости любопытных магглов и всесильных магов, - усмехнулся Дамблдор. – Пусть покоится в мире. Гарри впился глазами в вазу. - Интересно, что он чувствует? - Если вы говорите о Волдеморте, а не о сосуде, - вмешался Снейп, - то, смею вас заверить, чувствует он себя превосходно: ему открываются тайны Вселенной, он может прозревать прошлое и будущее, и иные миры развернулись перед ним, словно свитки. Да, отныне бывший Темный лорд – лишь разум, витающий в пустоте, но это всеобъемлющий разум. - Единственное, что отравляет его существование в настоящий момент, - подхватила Шахерезада, - это постоянное ощущение удушья: хоть тела у него и нет, но память тела сохранилась, и фантомная нехватка ненужного более воздуха причиняет Волдеморту подлинное страдание. - Да, и еще одна мелочь, - дополнил Снейп. – Волдеморт ощущает сейчас свое могущество, однако тем неприятнее будет для него момент, когда кто-нибудь сломает печать, и наш властелин мира обнаружит, что превратился в раба.
Svengaly: - К слову - о рабах, - Шахерезада умильно прищурила глаза и сложила руки в умоляющем жесте, - о мой настоящий господин, могущественнейший из чародеев, помнишь ли ты о своем обещании? Я в точности исполнила все условия нашего договора, мой повелитель, и теперь смиренно жду твоего приговора: отпустишь ли ты меня или пожелаешь наслаждаться моими сказками всю отпущенную тебе вечность? Гарри мог поклясться, что слышит издевательские ноты в льстивом голосе африты, но Дамблдор не выказал недовольства. Мысли его, казалось, были направлены на некий безмерно удаленный от этой комнаты, этого дома и этого мира предмет. - Разумеется, я помню наш уговор, - сказал он рассеянно. – Я дал свободу твоему брату, освобожу и тебя. Матовые, словно лепестки магнолии, щеки африты запылали румянцем; она поспешно зашептала что-то, и в руках ее появился кувшин – точно такой, какой Гарри видел на иллюстрациях к Повести о Странном подарке. Дамблдор с грустной улыбкой вынул палочку и сделал ею в воздухе знак, напоминающий горизонтальную «восьмерку». Кувшин замерцал изнутри, а затем рассеялся облаком пыли. Снейп и Шахерезада обменялись торжествующими взглядами, и родственное сходство проступило в их чертах с неоспоримой отчетливостью. - Отныне, Шахерезада, нет над тобой господина, - произнес Дамблдор. – Настоящей формулой снимаю с тебя все обязательства и наделяю свободою воли, подобающей разумному существу. Бывший директор Хогвартса («покойный», подумал Гарри и сам ужаснулся мысленному кощунству; губы Снейпа шевельнулись, и Гарри показалось, что он разобрал слово «неупокоенный») повернулся к Гарри. - Мальчик мой, - сказал он, - позволь мне сделать тебе последний подарок. Гарри насторожился и принялся подыскивать пристойную причину для отказа: с некоторых пор подарки Дамблдора стали вызывать у него подозрение. - Моя палочка мне больше не понадобится. Возьми ее на память о своем старом учителе. Гарри готов был сквозь землю провалиться от стыда. Пряча глаза, он взял палочку. Пальцы Дамблдора мимолетно коснулись его собственных, и по спине Гарри побежали мурашки липкого озноба. - Как же так? Вы… вы уходите? Вы оставляете меня одного? Подступили непрошеные слезы, и Гарри вскинул голову, чтобы они не полились по щекам. В манере Дамблдора говорить, в его слабой улыбке была мудрая простота и тонкая внимательность, так что странности его поведения и внешности, все более возраставшие, потеряли для Гарри свою темную сторону. - Вы должны остаться, - сказал Гарри твердо. - Я не могу, - Дамблдор задумчиво рассматривал Гарри. - Почему? – Гарри сам понимал, почему, но отгонял понимание, не желая облекать его в слова. Дамблдор сделал это за него. - Я оставил свое тело, Гарри, оно мертво; и дух мой также должен покинуть эту вселенную ради иных, иначе и сам я, и ты, и все, кто знал меня, уважал… может быть, любил, вскоре пожалеют о моем присутствии. - Хогвартские призраки... – заикнулся Гарри. - Невысоко же ты меня ценишь, - сухо заметил Дамблдор. Гарри смутился. – Гарри, нет для мага худшей участи, чем после разрушения плоти остаться в том месте, где он когда-то обитал. Новые возможности, новые умения, и – прости меня, тебе это не понравится – новый рисунок личности вступают в неизбежный конфликт со старыми воспоминаниями; подобная двойственность ведет к расколу сознания и деградации. Пример у тебя перед глазами. Миссис Блэк, волшебница незаурядной силы, была настолько привязана к своему дому, что вплела в ткань его судьбы свою душу и застряла в собственном портрете. Разум ее дремал до тех пор, пока Темный лорд не призвал ее, желая проникнуть в дом, лишь тогда ее дух ожил, но это была совсем другая миссис Блэк, не та, что жила здесь когда-то. - Что с ней стало? – в памяти Гарри сменили друг друга яркая вспышка и выжженная пустота в потрескавшейся раме. - Она была слишком сильна, чтобы я могла одновременно удерживать ее, и направлять Волдеморта к намеченной нами цели, - равнодушно сказала Шахерезада, - мне пришлось ее… - Она убила ее! – завизжал Кричер. Гарри, который совсем забыл о его присутствии, подскочил на месте, а домовик ринулся на африту; не смея коснуться ее, он затряс в воздухе сжатыми кулачками, не переставая вопить: - Убийца! Убийца! Она убила мою хозяйку! Она… - Заставь его замолчать, - Шахерезада повернулась к Снейпу, и из-под ее черных ресниц блеснуло раздражение. Снейп сделал небрежный жест, и Кричер умолк, в ужасе закрыв лицо; когда он отнял руки, Гарри с замиранием сердца увидел, что нижняя часть лица домовика сделалась совершенно гладкой и ровной. - Не правда, ли невыносимо для болтуна, - с растяжкой произнес Снейп, - когда он хочет кричать – а рта у него нет*? Шахерезада рассмеялась. У Гарри помутилось в глазах. - Немедленно приведите Кричера в порядок, - проговорил он свистящим шепотом, - не то пожалеете. Эльф подобрался к нему и вытер слезы, струящиеся по щекам, полой хозяйской мантии. - Уж не вы ли заставите меня пожалеть, Поттер? – бросил Снейп. – Ну так попробуйте. Это будет в ваших же интересах, поскольку, на мой взгляд, вы тоже слишком много говорите.
Svengaly: С воплем ярости Гарри бросился на насмешника и попытался ударить его кулаком в лицо, совершенно позабыв про палочку Дамблдора. Снейп отклонился и небрежно хлестнул Гарри раскрытой ладонью, попав по носу, из которого тут же хлынула кровь. - Прекратите немедленно! Грозный окрик Дамблдора мгновенно привел участников сцены в чувство. Опомнившийся Снейп пожал плечами. - Успокойтесь, - сказал он чуть ли не виновато, - я всего лишь хотел проучить зарвавшегося домовика. Ему следует помнить свое место. Он подозвал к себе Кричера, приблизившегося с покорностью смертника, и провел пальцами по его заплаканной физиономии. Эльф пошлепал вновь обретенными губами, убеждаясь, что они на месте, поглядел на Снейпа исподлобья и уплелся в свой угол. - А как насчет меня? – невнятно спросил Гарри. – Меня избивает в собственном доме распоясавшаяся нечистая сила, и всем наплевать. - А чего ты ожидал? – Дамблдор выглядел раздосадованным. – Когда ты наконец запомнишь, что ты все-таки маг? Нужно было воспользоваться волшебной палочкой, а не бросаться на человека в два раза тебя сильнее. - Во-первых, он не человек, - проворчал Гарри. – Во-вторых, еще вопрос, кто из нас сильнее - я просто не ожидал, что он меня ударит. Снейп усмехнулся. - У тебя нос разбит, - вздохнул Дамблдор, - вытри кровь – да не рукавом! Северус, наложи исцеляющее заклинание. - Не буду, - неожиданно заупрямился Снейп. – Вы мне больше не хозяин, Альбус, вы не можете мне приказывать. - Я не приказываю, я прошу, - заметил Дамблдор с кроткой улыбкой. - Ваши просьбы – это те же приказы, только обсыпанные сахаром, - строптиво ответил Снейп. – Точь-в-точь ваши любимые лимонные дольки. Мальчишка сам напросился, и я не стану его лечить. И вообще, почему это я должен уничтожать результаты своего труда? - Ах, прекратите! – воскликнула Шахерезада. – Прости меня, мальчик, это все из-за меня. По ее выразительному тонкому лицу прошло несколько беглых движений: досада сменялась улыбкой, а улыбка - раздражением, когда она провела по лицу Гарри платком, сильно пахнущим благовониями. - Я вам не мальчик, - с достоинством ответил Гарри, отступая. - Надеюсь, подобного больше не повторится? – строго промолвил Дамблдор. - Обещаю вам, что мы с сестрой покинем дом сразу вслед за вами, - подтвердил Снейп, - так что никто больше не станет раздражать и беспокоить вашего драгоценного воспитанника. - Хотелось бы мне, чтобы ты все же иногда навещал его, - Дамблдор выжидательно посмотрел на Снейпа и тактично прибавил, - впрочем, я не хочу на этом настаивать. В подобного рода делах принуждение недопустимо. - Еще одна ваша так называемая просьба? – Снейп усмехнулся. – Не думаю, что Поттер захочет видеть меня когда-нибудь. - Правильно думаете, - подтвердил все еще негодующий Гарри. - Мальчик мой, казалось бы, дело закончено, и здравый смысл подсказывает забыть о нем, но знаешь ли ты хоть что-то о повседневной жизни, когда ни одно приключение не разнообразит течение будней? – проговорил Дамблдор тихо, и сердце у Гарри замерло, а затем заколотилось в смятении. – Возможно, появление гостя из прежней жизни станет для тебя развлечением; возможно, и чем-то большим. Я поступил с тобой хуже, чем кто бы то ни было, - прибавил он с сожалением, - я поманил тебя в мир чудес, но сам же захлопнул перед тобой его двери. Впрочем, у тебя есть шанс переиграть последнюю партию; это будет зависеть лишь от твоего желания. Мне не следовало бы делать этого: давая тебе шанс, я тем самым разрушаю собственные планы, но лишить тебя этого шанса было бы неправильно. Если ты не воспользуешься им, то будешь, наверное, счастлив и жить тебе будет легко; если воспользуешься… мы похожи с тобой, Гарри, и тогда твоя судьба может стать повторением моей. Не знаю, можно ли тебе пожелать подобного. Совсем недавно Гарри счел бы себя осчастливленным, если б ему довелось услышать такое, ибо в его представлении Дамблдор олицетворял собой идеал чародея – его собственную натуру, доведенную до совершенства, - но теперь он мог лишь хлопать глазами в недоумении. - А сейчас, - Дамблдор распрямил согбенную спину, - сейчас я должен исчезнуть из этого мира, дабы равновесие было восстановлено. Прощай, мальчик мой, прощай! Не забывай меня! «Для этого пришлось бы применить «Obliviate», - подумал Гарри. Загадки и недомолвки Дамблдора изрядно подпортили пафос расставания. - Давайте спустимся в гостиную, - предложил Снейп. – Вести беседу, стоя в чулане, не слишком удобно. - Вам придется продолжить разговор без меня, - сказала Шахерезада. – Я поспешу вкусить свободы, которой так долго была лишена, и намерена начать прямо сейчас. - Прежде всего, тебе следует сменить наряд, - заметил Снейп. – За века мода существенно изменилась. Шахерезада задумчиво прикусила губку. - Не позволишь ли заглянуть в твое сознание, чтобы привести свою одежду в соответствие с требованиями времени? – спросила она с небольшой запинкой. - Ты знаешь, что я терпеть этого не могу, - буркнул Снейп. – Ну, хорошо. На секунду взгляд Шахерезады расфокусировался, затем приобрел прежнюю ясную определенность. - Как любопытно! – воскликнула она, и яркие восточные одеяния сменились другими, не менее яркими, но не столь изысканными. – Ну что? – спросила она, кокетливо поворачиваясь. Гарри поперхнулся и поправил очки, чтобы лучше видеть. Зрелище и впрямь было завораживающим. - В этом ты произведешь фурор, - сухо ответил Снейп. – Однако я бы не рекомендовал носить такую одежду в общественных местах. Это, видишь ли, нижнее белье. - Ах, - Шахерезада задумчиво оглядела себя. – Но, насколько я поняла, ты находишь женщин, одетых подобным образом, наиболее привлекательными, вот я и решила… - Поэтому я и не люблю пускать тебя в свои мысли, - перебил ее покрасневший Снейп. – Ты вечно попадаешь не туда. Вот, смотри. - Но это совсем не так красиво, - разочарованно сказала Шахерезада, поправляя складки своей новой одежды. - Я что тебе – дамский журнал? – фыркнул Снейп. - Я не разбираюсь в модах. Потом подберешь себе что-нибудь на свой вкус. - Ты прав, - утешилась Шахерезада. – Что ж, тогда до встречи. - Не появляйся слишком часто, - напутствовал ее любящий брат. – И без тебя забот хватает. - Прощай, мальчик, - произнесла африта и исчезла прежде, чем Гарри успел выразить протест неподобающим обращением.
Svengaly: - Все же спустимся в гостиную, - сказал Снейп, - нам нужно поговорить, после чего я тоже вас оставлю – к вашей, не сомневаюсь, великой радости. Лишь после того, как Снейп вышел, Кричер решился оставить свой угол. - Хозяин, - торжественно заявил он, приняв позу римского сенатора, заявляющего, что Карфаген должен быть восстановлен. – Кричер понял, что ошибался. Пусть Гарри Поттер – сын грязнокровки, он все равно настоящий маг, и Кричер горд служить ему. С этими словами Кричер отвесил поклон и удалился. Неожиданное заявление эльфа окончательно выбило Гарри из колеи. - Ничего себе, – пробормотал он. – Кричер, почитающий за магов лишь некромантов и чернокнижников, признал меня своим хозяином по доброй воле! Не значит ли это, что я становлюсь таким же, как они? Пожалуй, теперь это не имеет особого значения, - решил он, спускаясь. В гостиной он первым делом бросил взгляд на стену над камином. Портрета не было, лишь выжженное пятно отмечало место, где он висел. Гарри сел и выжидательно посмотрел на Снейпа. - Знаете ли вы, Поттер, - медленно сказал Снейп, очевидно, не желая приступать к разговору сразу, - что Шахерезада уничтожила миссис Блэк не по одной лишь необходимости, но и из побуждений личного характера? - Из каких? - Помните, как она рассказывала Волдеморту об обстоятельствах, в силу которых сделалась афритой? - Она заговорила своего царя до полного маразма, - хмыкнул Гарри, - и его великий визирь… кстати, это ведь не был ее отец? - Нет, ее отец к тому времени умер. - … визирь велел удавить ее шнурком. - Блэки – дальние потомки того самого визиря, - объяснил Снейп, - поэтому когда сестре выпала возможность совместить полезное с приятным, то бишь, с местью, она не замедлила этим воспользоваться. Портрет можно было нейтрализовать, не уничтожая. - Но это же несправедливо, - возразил Гарри, подумав. – Миссис Блэк и понятия не имела о том, что сделал ее предок. - Больше того - она вообще об этом своем предке не знала, - Снейп откинулся на спинку кресла, с удобством вытягивая длинные ноги. – Люди не способны проследить, насколько глубоко уходят корни их генеалогического древа и сколь широка его крона. - Тогда это несправедливо, - возмутился Гарри. – Где это видано: мстить потомкам за действие, совершенное в незапамятные времена! - Отцы ели виноград, а у детей оскомина, - тонко улыбнулся Снейп. – Ни одно действие не остается безнаказанным, и все, что вы сделаете, вернется если не к вам, то к тому, в чьих жилах будет течь ваша кровь. Потому десять раз подумайте, один раз сделайте. - Сколько раз вы мне об этом говорили? - Сегодня говорю в последний, потому что больше мы с вами не увидимся. Если только… - Если только?.. Продолжайте. Чего я не должен делать, чтобы мы с вами больше никогда не увиделись? Снейп вдруг переменил тему. - Что вы думаете о последних словах Дамблдора? Чудной он старик, не правда ли? - Пожалуй, - ответил Гарри и неожиданно для себя признался: - Иногда мне становилось жутко в его присутствии. - Отрадно видеть, что, хотя и задержавшись в развитии, вы все-таки поумнели. Альбуса надлежит остерегаться всякому. - Даже мне? - Особенно вам, и особенно теперь, когда Альбус достиг своей цели. Не придется ли ему придумать себе новую? Гарри передернул плечами. - Ну почему вы так плохо думаете о директоре? Он всегда хотел всем только добра. - Давайте не будем затевать дискуссии о добре и свете, - Снейп обхватил колено тонкими пальцами. – В конце концов, не забывайте, с кем вы говорите. - А что? Ах, да, - Гарри прошелся по гостиной, словно ненароком приблизился к поставцу и плеснул себе в рюмку на два пальца бренди. – Итак, вы уходите. Чем вы будете заниматься? - Не думаю, что вас это касается. - В самом деле. А вот мое будущее вы описали очень красочно: я окончу свои дни в сумасшедшем доме. Гарри залпом выплеснул бренди себе в рот. Горло обожгло, словно в рюмке был расплавленный металл. Гарри поперхнулся и кашлял, пока лицо его не побагровело, а по щекам не потекли слезы. Снейп наблюдал за ним с ядовитой усмешкой. - Могу заодно предсказать диагноз, который вам там поставят: delirium tremens*. - По-вашему, я много пью? – разозлился Гарри. - Много, - подтвердил Снейп, - и начнете пить еще больше, когда осознаете, что период вашего вынужденного геройства закончился, и закончился ничем. Вы, Поттер, из тех людей, которые всегда плывут против течения и, коль скоро оказываются бессильны переломить обстоятельства, ломаются сами. Это известно мне, известно и Альбусу. - То есть, вызванное невозможностью убить Волдеморта разочарование окажется настолько сильным, что я спячу? – Гарри рассмеялся. – Я счастлив – слышите, счастлив! -что мне никого не пришлось убивать. В любом случае, судьба мира для меня куда важнее так называемых подвигов. - Что вы подразумеваете под «судьбой мира», Поттер? – жестко спросил Снейп. – Не думаю, что вы понимаете значение этих слов. Да вам это и ни к чему: не заноситесь чересчур высоко в своем альтруизме. СудьбЫ мира в вашем понимании не существует. Существуют судьбы людей и прочих существ, этот мир населяющих; существует также предназначение, не исполнив которого вещь приходит в негодность, трава засыхает, животное умирает, а человек… что происходит с человеком, не исполнившим своего предназначения, вы, Поттер, узнаете на собственном опыте. Гарри отвернулся и принялся вертеть в руках шкатулку, забытую неведомо кем и когда на крышке поставца. Раньше этой вещи он не видел, тем не менее, ему откуда-то были знакомы и пожелтевший медальон из слоновой кости на крышке, и сломанный ключик. - Но что я могу поделать? – сказал он тихо. – Я вообще не знаю, что мне делать теперь... всё произошло так быстро и странно, что кажется галлюцинацией; книга, призрак Дамблдора, Шахерезада и вы сами, профессор, - все вы словно образы беспорядочного сна. Я не ощущаю радости от того, что Волдеморт побежден, да и побежден ли он? Я рассчитывал встретиться с ним лицом к лицу; я предполагал, что всё будет иначе… да, я предполагал, но Дамблдор расположил по-другому. - Тут и сказке конец, - подытожил Снейп. Гарри поглядел на него и вдруг понял, что сейчас и Снейп уйдет, вместе со своей вечной ухмылкой, сальными волосами, бархатным голосом и ядом на кончике языка; уйдет, как ушли остальные; а вместе с его уходом закончится прежняя жизнь Гарри, начнется новая – и начнется неправильно. А стало быть, это будет неправильная жизнь. - Но я не хочу, чтобы всё закончилось так! – крикнул Гарри в отчаянии, стиснув шкатулку. Старое дерево хрустнуло. - Подумайте, как следует, Поттер, - Снейп вскочил, - подумайте, чего вы хотите! Помните, что привело Волдеморта к поражению – единственное человеческое чувство, которое он сохранил: искушение пренебречь синицей в руках ради журавля в небе. Не торопитесь менять свершившееся. - Менять? - в недрах шкатулки заскрежетало, медальон откинулся. – Разве я могу изменить хоть что-то? Голос Гарри замер, когда он увидел фигурки, поднявшиеся из крохотного люка: он вспомнил. - Вы сделали выбор, - тихо сказал Снейп. - Я ничего не выбирал! Комната сжималась, заключая Гарри в пространство, становившееся все теснее; стены ее смыкались туманным кольцом. Скрежет нарастал, отзываясь болью в сердце. Гарри поглядел на Снейпа и увидел в его глазах чувство, которое полагал вообще несовместимым с личностью профессора: жалость. - Не надо! Я ошибся, - Гарри отшвырнул шкатулку, но было так, словно это шкатулка отшвырнула его. От страшного удара в грудь дыхание остановилось, а сам Гарри пролетел через комнату и, рухнув в опустевшее кресло, в котором минуту назад сидел Снейп, потерял сознание.
Svengaly: - Гадкий хозяин, - брюзжал скрипучий голос сквозь вату головной боли. – Беспорядок, везде беспорядок! Грязнокровке место в хлеву со свиньями, а не в доме благородного семейства Блэков. Гарри раскрыл глаза, сел и огляделся непонимающим взглядом человека, унесенного ураганом неведомо куда. Память была пуста. Ровно горел огонь, освещая темную, как осенняя туча, гостиную; измятый номер «Пророка» валялся у самой каминной решетки; Кричер убирал со стола остатки ужина. - Кричер? – попытался собраться с мыслями Гарри. – Что ты здесь делаешь? Где профессор Снейп? - Кричер убирает грязь за хозяином, - с ядовитой покорностью отвечал эльф, - как всегда. А профессора Снейпа в этом доме не было больше года. - Нет-нет, постой, - Гарри провел рукой по глазам, - как же не было, если был? Что произошло? - Хозяин выпил бутылку огневиски, вот и всё, что тут произошло, - Кричер в сердцах тряхнул загремевшим подносом. - Вот что: я сидел тут, а потом нашел книгу, здесь, на этом столе. Кричер, где книга? - Кричер вообще не видел ни одной книги за все время, что хозяин тут живет, - ехидно ответил эльф. Тут Гарри схватил домовика за шиворот и поклялся выбить из него всю пыль, если тот не станет отвечать на заданные вопросы и вообще вести себя прилично. - Кричер не видел книги, - заверещал эльф, - только это. Он ткнул корявым пальцем в темный угол. - Принеси, - коротко велел Гарри. Кричер проворно притащил предмет, о котором говорил, и протянул его Гарри, выпятив нижнюю губу и сопя от притворного усердия. Гарри вздрогнул, увидев шкатулку, но, приглядевшись, понял, что в ней нет ничего общего с той, которую он видел… где? во сне? в ином варианте своей судьбы? он не мог ответить, и не был уверен, что хочет знать ответ. - Можешь идти, - сказал он Кричеру. Шкатулка из полированного серебра таинственно мерцала, когда Гарри опасливо поворачивал ключик. Не появилось никаких танцующих кукол, и мир оставался на месте. Зазвучала тихая мелодия, зазвенели колокольцы; Гарри замер, слушая безыскусную мелодию, пока не затихла последняя нота. Очки затуманились, Гарри снял их и обнаружил, что его щеки мокры от слез. - Что я за глупец, - проговорил он тихо, поставил шкатулку на стол и вышел. Он медленно поднимался по лестнице, думая о том, что теперь не уснет. Однако не успел Гарри дойти до спальни, как поддался безотчетному порыву и, свернув по коридору, остановился перед невзрачной дверью, коснулся ручки и осторожно толкнул. Дверь подалась со скрипом. За ней обнаружился тесный чулан, в котором громоздились продавленные стулья, какие-то ящики и валялась ветошь. - Никого тут не видел? – разочарованно спросил Гарри у портрета прыщавого парня, выходя из чулана. - Вас вижу, молодой человек, - сварливо ответил портрет, - и меня это ох как не радует! Гарри махнул рукой и направился в спальню. Сквозь молеедины в задернутых шторах пробивался розовый свет: наступило утро. Снаружи в раму застучали нетерпеливо и дробно. Гарри распахнул шторы, зажмурившись от хлынувшего света; Хедвиг протиснулась под раму прежде, чем Гарри успел поднять ее до конца. Гарри никак не мог понять, каким образом сове удается изобразить радость на покрытой перьями физиономии, тем не менее, Хедвиг проделывала это с неизменным успехом при каждой встрече. Некоторое время Гарри оглаживал мягкие перья, а сова переступала с лапы на лапу, зажмурившись от удовольствия и вытягивая шею, затем она заглянула хозяину в лицо и требовательно ухнула. - Ну что? Что, моя хорошая? Гарри опустил глаза и увидел, что Хедвиг принесла ему послание. - Постой, кто мог это сделать? Хедвиг, признавайся, кто и какими лакомствами тебя подманил? Сова влетела в клетку, встряхнулась, распушилась и, состроив благостную мину, расположилась ко сну. На письме стоял штемпель Министерства Магии, и сердце Гарри тревожно стукнуло, когда он разорвал конверт и вынул из него квадрат очень плотной и очень белой бумаги. Гарри повертел открытку так и сяк; когда лучи восходящего солнца осветили ее, на глянцевой поверхности проступили три строчки, написанные почерком, вид которого заставил пульс Гарри участиться. «Мистер Поттер, жду вас в Министерстве в десять часов пополудни 31го числа декабря месяца сего года; Бодерик Боуд будет ожидать вас в Атриуме, чтобы сопроводить ко мне. Думаю, что темы для беседы у нас найдутся; не подписываюсь, поскольку полагаю это излишним. Поттер, не вздумайте опоздать!» - Подумать только: авроры ищут этого мерзавца по всей Британии, а он окопался у них под боком! - Гарри рассмеялся, потом замолк и прижался к стеклу пылающим лбом. Сердце в нем горело; он открыл окно. Восток был окрашен в гриффиндорские цвета; из алой с золотом реки поднималось алмазное колесо солнца, рассыпая искры, мерцающие в морозном воздухе и в снегу. Мысли, разорванные внезапным и сильным потрясением, обрели стройность, пока Гарри, задумчиво улыбаясь, пил ледяное вино рассвета. Его ум требовал сказки, а душа – чуда; так было недавно, но теперь ему стало ясно, что чудо не имеет для него ценности и смысла, если сам он оставался лишь безвольным его свидетелем. - Помощь – это хорошо, - сказал Гарри себе, - я приму ее, но на этот раз я всё сделаю сам, и сделано всё будет по-настоящему. И это будет уже совсем другая история. ~ fin • «У меня нет рта, а я хочу кричать» - название рассказа Харлана Эллисона. • delirium tremens – (лат.) белая горячка
мимо проходящий: КРАСИВО :) и самое главное что у Гаррика надежда осталась. :) И вообще И все счастливы. :) прелесть.
eonen: Ах! Действительно красиво. Необыкновенно красиво. И неправда это, что самостоятельно у вас не получилось бы. Все это - самостоятельное, надо только имена новые придумать. Даже сову необязательно заменять какой-то другой птицей - видят боги, Роулинг не потрудилась изменить многое из того, что у нее есть общего с Прэтчеттом, Толкином, и т.д., и т.п. :) Я сейчас иду перечитывать все целиком и завтра, если не возражаете, напишу вам более связный отзыв. А пока меня очень огорчает тот факт, что я не вижу более вашего «имени» на дайри. Уже была готова встать во главе шеренги ваших читателей...
Svengaly: мимо проходящий Спасибо - теперь и аффтар счастлив! eonen А я-то полагала, что этот фик - самая "каноничная" моя вещь (насколько я вообще способна к написанию таковых). Нет, правда: а хоркруксы? А в дайри я только регистрировалась - и ни разу ничего не писала. Если у меня какая-то мысль вдруг заведется, я ее сразу хватаю и вставляю в очередной фик. Мыслей у меня немного, поэтому я ими не разбрасываюсь. С нетерпением жду завтра - вы меня обнадежили
Светлана-z: черт когда он шкатулку взял - сообразила не стразу - думала щас какую-нить печать взломает. И Севушка повежливее резко станет. * (с надеждой в голосе на сиквел ???) * А потом сообразила что это уже знакомая вещь. Но тоже здорого. Дали , так сказать, Поттеру шанс. И главное Дамби задвинули куда подальше с его манипуляциями
homa: Svengaly Одно из немногих не просто качественных вещей, а действительно талантливых, необычных и очень стильных. Перечитываю с огромным удовольствием и наверняка буду перечитывать еще не раз и не два. С огромнейшим нетерпением буду ждать ваших новых работ, тем более, что новые мысли определенно есть:)). А есть ли у вас еще какие-нибудь произведения (по этому фандому или нет - неважно). Киньтесь, плз, ссылочкой.
Svengaly: Светлана-z Да, к финалу я и сама стала забывать, что там было в начале. Сиквел... на сиквел мне уже намекали, но если и будет, то нескоро. Оказывается, стилизации чертовски трудно писать. homa Спасибо вам огромное. Такие отзывы вдохновляют на новые свершения. Что касается произведений, в этом жанре я раньше не писала, так что они вас могут и разочаровать. Все, что у меня есть - три детективных романа и несколько мини - можно найти на Фанрусе (ссылки, к сожалению, сделать не могу - не умею )
tigrjonok: Великолепная вещь! Жаль, Снейп с восточным флером уже расстался :) А ведь если Снейп в этой реальности по-прежнему глава Отдела Тайн, то... Интересно, помогут ли сказки Шехеризады Поттеру при поиске хоркруксов? И долго ли Малфой будет куковать в Испании? А уж про клуб Афины-то как интересно! Но это все мелочи! Главное, чтобы Поттер был как можно осторожнее со своими желаниями дабы не ходить вечно по одному и тому же кругу. Эх, хорошо все-таки, что он память сохранил Svengaly, спасибо!
Svengaly: tigrjonok Пожалуйста :) *благодарно мурлычет* tigrjonok пишет: Жаль, Снейп с восточным флером уже расстался Да, ему пошла бы красная феска. А между кальяном и котлом определенно есть что-то общее. Но придется ему еще поработать на благо Британии - как же без него обойдутся?
eonen: Ну, канон закончился там, где Кричер исчез из Хогвартса и вернулся в дом Блэков. Так что нет никакой нужды бояться отклонений, коль скоро они так прекрасно уживаются в ваших замечательных произведениях. Начнем сначала :). Получила кучу удовольствия, соотнося членов клуба Афины с известными героями. Особенно пришла в восторг от младших братьев Стриксов – Лаванды и Парвати, верно? :) А еще мне очень нравится, когда Альбуса называют «Альбой». Безумный водоворот желаний Гарри затягивает и вызывает восхищение. Тупой Петтигрю почему-то тоже. :) Размышления Гермионы тоже завораживают своей красотой и певучестью. Очень нравится контраст между недоверчивостью Вольдеморта к историям и полной верой в них Гарри. Или наоборот, по сути-то дел. На фразе Гарри начал понимать Снейпа. я захохотала в голос, потому что как раз перед нею подумала - неплохо было бы Дамблдора прямо вот сейчас пристукнуть! А со Снейпом очень интересно придумано. Почему-то в последнее время авторы любят искать его корни в аравийских песках. :) И какие милые Фред и Джордж с их намеками на шантаж Слагхорна! И сам Рон, тем же маневром успешно работающий с Гермионой. Мохаммед Али – очень хороший нюанс. Делия и Лидия очень нравятся. Люблю игры с именами. вот бы найти эту змею и заставить ее выплюнуть перстень… - Папа! Делия в меня плюнула! – прелесть просто! А разговор Скримджера с главой отдела Тайн напомнил мне – думаю, весьма заслуженно - встречу Пилата с Афранием из «Мастера и Маргариты.» (Это я по-прежнему не отрекаюсь от Гофмана.) Великолепный ход, учитывая роль змеи в христианской теологии. И перстень у начальника отдела какой надо есть! Значит, Снейп и есть – начальник этого отдела? Класс! Ну, и со змеями в целом наворочено гениально. И с крысами тоже забавно получилось. :) Прощальное письмо ученого тоже смутно напомнило мне что-то из мировой литературы. Сцена с пьяным Гарри, которого атакует толпа Снейпов, просто чудо что такое. И сам Снейп – прелесть. Бог с ним, что не слэшный. Дайте двух. :) Драко очарователен. Впрочем, у вас он всегда таков. И животных (то есть, птиц) любит. Флитвик, растолстевший за годы безделия в амфоре и вечно обреченный поддерживать мирское равновесие, тоже порадовал. Как расправился с Грейбеком! Стильно. :) Дальше буду кратка, ибо поздно. С сумасшедшим домом вы меня напугали, но в целом примите восхищение увязанными в одно целое историями, которые и сами по себе бы прекрасно оказались цельными произведениями. Респект вам и вашей огромной работе.
tigrjonok: Svengaly пишет Но придется ему еще поработать на благо Британии - как же без него обойдутся? Так одно другому не мешает Сменит имидж, отрастит бороду а-ля шериф Ноттингемский и будет этакий марроканский зельевар-фундаменталист :) Кто его знает, этого начальника Отдела Тайн, чем он в свободное от работы время занимается, может, и кальян иногда покуривает на досуге :) Вообще, то, что и Снейп, и Гарри сохранили воспоминания о другой реальности, наводит на мысль, что кто-то в деятельность шкатулки все-таки вмешался. Интересно, кто? Сам Снейп? Или Дамби? А вот что в этой новой реальности будет делать свободолюбивая Шехерезада ?
Svengaly: eonen Да, видно с каноном отношения у меня не складываются... информация к размышлению, однако! ))) Кстати, мне уже неоднократно об этом говорили (vox populi...) В самом деле - пишу фик к ДР ГП, три главы написала, гляжу - а где ГП? От канона один Снейп и остался. Что теперь делать, ума не приложу. Рада, что вы оценили "афинян". Насчет Стриксов вы угадали (как вам это удалось?), а вот с Альбой произошло недоразумение - полагаю, тут виновато созвучие. Называть почтенную даму просто Тутой мне показалось недостойным, поэтому я употребила название вида полностью. :) Я ее задумывала, как сову Минервы (помните, как Стрикс жаловался, что подопечная Туты выдрала ему перо из хвоста?) Я хотела упомянуть Фоукса, как почетного члена Клуба, но потом нашла это лишним. Тупой Петтигрю завораживает именно своей тупостью: совершенство всегда притягивает, а Петтигрю в этом фике глуп абсолютно :) Снейп и аравийские пески? Даже и не знаю... План к этому фику я написала еще зимой, так что, возможно, сыграл свою роль подсознательный протест против климатических условий (я, как и Снейп, нахожу снег противоестественной субстанцией). Но, если и другие авторы стараются поместить его в те же декорации, вероятно, в этой ассоциации есть что-то глубинное. Возможно, аллюзия на Лоуренса Аравийского? Шпион - он и в Аравии шпион (рррразведчик, простите ) eonen пишет: Прощальное письмо ученого тоже смутно напомнило мне что-то из мировой литературы. Письмо я сочинила утром, по дороге на работу, находясь в состоянии утренней озлобленности на всю европейскую цивилизацию. Приятно слышать, что мое предрабочее брюзжание имеет какую-то литературную подоплеку. Кстати, и сейчас мне пора... труба зовет, и нет под рукой никакой шкатулки, чтобы изменить к лучшему печальное положение дел (или не стоит?) Спасибо за вашу рецензию. Отличное настроение на весь день обеспечено!
Svengaly: tigrjonok пишет: марроканский зельевар-фундаменталист Oh, yes!!! *сползла под стол ржать* Насчет шкатулки - Дамби ж намекал... изнамекался весь. Жалко ему своего мальчика - не исполнит тот своего предназначения - и зачахнет. Или засохнет. Да и Роулинг не одобрит такого варианта развития событий. А Шахерезада найдет, кому сказки рассказывать. Может, той же Роулинг.
Йови: Прочитала, спасибо вам большое за ваши произведения. Отдохнула всей душой после сдачи гос. экзаменов :) Самое обидное по прочтении - Кричер Гарри опять за истинного хозяина перестал принимать. Столько трудов, и все напрасно!
Svengaly: Да, госы и их последствия заслуживают отдельного романа ужасов. Поздравляю с обретенной свободой! :) Спасибо вам, что читаете. ))) Йови пишет: Кричер Гарри опять за истинного хозяина перестал принимать Тяжела ты, доля рабовладельца!
Emera: Я просто в восторге! Понравилось абсолютно все: потрясающий язык, необычный стиль, полет авторской фантазии, непредсказуемые повороты событий. Сказки - это отдельные истории, каждая из которых достойна персонального поклона. И логичность, и ружья на стенах - как будто бы смотришь на изящную и продуманную до мельчайших деталей вязь паутины. Персонажи прописаны удивительно полно, не как точечный рисунок с огромным количеством определений, а несколькими мазками - но картина яркая и завершенная. Петтигрю, Белла, Кричер, и даже Абигайл. Очень понравился Люпин - Ну конечно, - поддакнул Люпин. Ему было не привыкать лицемерить. именно таким я его вижу - скользкий тип. А Снейп явно не хотел уходить Конец поразил совершенно. Эдакий чистый лист... Автор, вы же понимаете, что после этого отвертеться от сиквела не представляется возможным? Спасибо вам, я получила море удовольствия. И надеюсь еще на одну порцию
Svengaly: Моих скромных способностей определенно не хватит, чтобы выразить удовольствие от вашего отзыва. :) Однако, вижу, что запуталась в собственной ... ммм... "изящной и продуманной до мельчайших деталей" ))) паутине - предусмотрительный автор не склонен лишать себя свободы маневра, оставить же бедного Гарри одного на пепелище разбитых надежд было жестоко. Но в данном случае плебейская привычка всякую историю завершать моралью меня подвела - увидев чистый лист, читатель, естественно, спрашивает: "А почему на нем ничего не написано?" И автор задумывается - а правда, почему? Будь я Козьмой Прутковым, непременно бы воскликнула: "Общественное мнение Imperio подобно". Стало быть, сиквела не избежать. Emera пишет: скользкий тип Неужели вам не жаль Люпина, которого окружающие то и дело удивляют щипками, да еще оправдываются при этом необходимостью поддерживать некое гипотетическое мировое равновесие? Тут поневоле станешь лицемером...
Emera: "Общественное мнение Imperio подобно". Стало быть, сиквела не избежать. Да, это был коварный шантаж :) *шаркая ножкой и смотря исподлобья* но он же удался? А с Люпином вы правы - бедняжка, жизнь и окружающие его таковым сделали У Гарри теперь действительно есть шанс впервые в жизни самому стоять у штурвала собственного корабля. Надеюсь, он и автор этим воспользуются:) Да и Снейп не уйдет.
Йови: Какое счастье, что не перевелись на свете шантажисты! *поклон в сторону Эмеры* Значит, можно официально начинать ждать сиквел? Ура-ура!
Svengaly: Emera Йови Да-да, назвался груздем - поминай, как звали :) Сиквел будет (сроков пока не называю) - дадим и Гарри порулить. А то герой он или где?
полная версия страницы