Форум » Снарри-фики (слэш/джен/северитус) » "Глубже всех морей", снарри, Hurt/comfort, G, мини, закончен » Ответить

"Глубже всех морей", снарри, Hurt/comfort, G, мини, закончен

J. Devi: Название: Глубже всех морей Автор: J. Devi Персонажи: Снейп и Гарри Жанр: Hurt/comfort Вообще, это пре-слеш. Или недослеш. Или вообще не слеш, как хотите. UST и мозготрах. Рейтинг: G Права: только на буквы Предупреждение: POV Гарри Размер: Мини (~5000 слов) Статус: закончен От Автора: Автор слоупок, дочитал ГП только в этом году, написано под впечатлением, так что ничего нового тут нет. ) Километровые предложение таковыми являются сознательно, автор знает, что это трудно читать. Так и задумано. За указания на опечатки буду благодарна.

Ответов - 11

J. Devi: *** На первый урок по Защите мы шли молча. Нам было не страшно, но волнительно. Не нам, мне. Рон с Гермионой, кажется, пребывали в приподнятом расположении духа и не думали о предстоящем вообще. Просто урок. Первый урок по Защите на последнем курсе, ничего особенного. - Что ты, Гарри, Снейпа не видел? – невозмутимо вопрошал меня Рон по дороге до нужной башни, - тем более, он ведь теперь… герой. Рон морщится скорее по привычке, чем от реального отвращения. Он уважает Снейпа тоже, хоть и никогда не признается в этом. Да, Рон, мы все теперь молодцы, но что-то мне подсказывает, что это ничего не изменит, не для него, хотя я с каким-то болезненным нетерпением жду именно этого. Я почти точно знаю, что жду напрасно, довольствуйся тем, что уже получил, но не надеяться я не могу. Он стоит за кафедрой, как ни в чем не бывало, смотрит на нас, как на первом курсе, как на никчемных бездарей, которых непонятно зачем вообще понабрали в Хогвартс. Он держится привычно холодно, что-то говорит о том, что победа в войне, конечно, должна была сказаться на нашем умении владеть палочкой, но Темные Лорды – совсем не все темные силы, что водятся на этой планете, и что орать экспеллиармус налево и направо едва ли поможет от какого-нибудь злобного докси. Он, кажется, намекает на меня, но меня уже нет, меня утянуло. Я слушаю его голос, смотрю на его руки, скрещенные на груди, и отчего-то не слышу ни одного слова, у меня вообще какая-то необъяснимая пустота во всем теле. Я ощущаю себя странным сосудом из небьющегося стекла. Пустота потрескивает внутри, но я чувствую почти физически, как где-то вверху, в голове, срывается мысль. Она выглядит как «Северус», она будто даже написана черным по белому на клочке пергамента, и она летит вниз и в стороны по этой моей пустоте, бьется о края и множится, множится, множится, и заполняет все пространство под оболочкой, именуемой мной. - Мистер Поттер, - говорит он, и тишина натягивается так, что даже слышно, как никто из присутствующих в классе не дышит. Он, видимо, снисходительно ждет, когда я соизволю вынырнуть из воронки, что утягивает меня все чаще и чаще в последнее время, но, не дождавшись, что я сфокусирую себя в этом мире, добавляет, - наша новая знаменитость. И меня выкидывает. Все напечатанные черным по белому Северусы резко взрываются у меня внутри. Я распахиваю глаза заново и внимательно смотрю на него. Какой сейчас год, спрашиваю я его беззвучно? Неужели можно... начать сначала? А у него в глазах совсем не то, что было тогда, вечность, кажется, назад. Тогда было всего два существительных – пренебрежение и презрение. Легкое, надменное, но было. Сейчас в его взгляде всего одно существительное, но я не понимаю, какое. Зато прилагательных миллиард, все не выловишь. Яростное, пронизывающее, выжидающее и даже немного насмешливое что-то, что я не могу определить. И все это будто вырывается против его воли из черной бездны и втягивает меня в себя, безжалостно и неотвратимо. А потом он спрашивает: - Что нужно, чтобы… И мне кажется, что я сейчас зарыдаю. И мысль «спасибо», она еще пока не множится, но растет, порываясь разорвать сосуд, то есть меня, на части. На бесконечность разных «спасибо», за все то, за что стоило бы ему их сказать. Но сказать, вот как положено – словами и вслух, я знаю, я не смогу точно. Потому что в «спасибо» не вложишь, как ни старайся, ничего из того, что я чувствую сейчас. Он все так же смотрит, терпеливо-задумчиво ждет ответа. На вопрос по теме урока, сэр? А мне хочется сползти со стула и встать перед ним на колени. Даже не просто встать, а еще и уткнуться лбом куда-нибудь в пол, зажмуриться и замереть вот так во времяисчислении навечно. Потому что за «спасибо» ползет невольно и «мне жаль, что…», которое точно говорить нельзя, не знаю, почему, просто чувствую, что нельзя и все. И я, конечно, знаю, что нужно ответить на вопрос, но мне не хочется отвечать, потому что это будет не так, как тогда, в детстве, мне хочется повторить сцену до конца, чтобы убедиться, что он тоже помнит, узнать, до какого момента он помнит. И я делаю выбор. Я говорю: - Не знаю, сэр. Его лицо не меняется ни разу, лишь бровь чуть дергается, видимо, невольно, но из глаз моментально пропадает то непонятное, что я разглядел, из них вообще пропадает все. Бездна закрывается наглухо, захлопывается у меня перед носом и отбрасывает для верности звуковой волной: - Я разочарован, Поттер. Он разворачивается и отходит обратно к кафедре, а мне остается только захлопнуть поскорее рот, чтобы не застонать от отчаянья. Ты опять ошибся, Гарри, с выбором, с начала не начинают с давно ушедших в прошлое мгновений. Я хочу отблагодарить его, а получается только разочаровывать, и что-то подсказывает мне, что от благодарности этой, тем более от выдуманного только что представления на коленях, он разочаровался бы совсем. Окончательно. Как будто дальше есть куда. Он начинает что-то рассказывать, прервавшись лишь, чтобы выразить недовольство какими-то слизеринцами, которые не соизволили за ним записывать, но я снова не слышу ни слова, однако и не проваливаюсь в него. Теперь я уползаю куда-то вглубь себя, слежу краем уха за особо низкими нотами, и рассеяно думаю о том, что другой возможности начать сначала он может просто не дать мне. И что делать с этим, я не имею ни малейшего понятия.

J. Devi: ** Он больше не смотрит на меня на уроках вообще, даже обращаясь, всегда куда-то мимо, словно я не только пустой, но и прозрачный. Я же смотрю на него везде, где он попадает в поле моего зрения, и, оказывается, что все остальные смотрят на меня в этот момент, но я не замечаю, я занят, я пытаюсь докричаться до него взглядом, но он никогда его не ловит. У меня, должно быть, ведь не только во взгляде, на всем лице написано что-то типа «Гарри Поттеру очень жаль, сэр, что он был идиотом». Под идиотом много чего подразумевается, включая самое страшное, про неверие. Простите, сэр, что не поверил вам ни разу. Ни когда Дамблдор поучал с всезнающим видом, ни когда логика подсказывала, что что-то не сходится, ни когда вы сами просили, один раз в жизни, взглядом, в ту ночь на башне. Это я только недавно понял, что там, под лестницей, он смотрел на меня, не опасаясь непонятно чего, а с просьбой. Верь мне, так надо, ты поймешь однажды. В это однажды я, кажется, чуть не умер от боли как раз не оттого, что часть красноглазого монстра сидит во мне и убить ее можно только вместе со мной, а от понимания, что бездна может таить в себе не только бескрайний холод. И что изменило меня сильнее – война или те несколько капель памяти – я уже не могу сказать наверняка. Его же, кажется, не изменило ничего. Ни чудесное выздоровление, ни оправдание, ни орден. Ни то, что Гарри Поттер, наконец, знает, как и зачем все было на самом деле. Ему нет до меня никакого дела с того самого первого урока, хотя и в Мунго, и в суде он смотрел на меня. Смотрел, пусть не так, как на Защите, а просто утомленно-понимающе, но смотрел же, а мне хватало ума только спрашивать, как он себя чувствует. Он всегда отвечал одно и то же невыразительное «нормально», но ни разу не выгнал меня, если только усталое «Идите, поспите, Поттер, на ваши круги под глазами смотреть страшно» нельзя считать за изгнание. Я все думал еще, что когда «все закончится» совсем, когда начнется учеба в заново отстроенном замке, я тогда смогу сказать, спросить, отблагодарить и еще Мерлин знает что из всего того, что мне так хотелось бы сделать для него. С ним. Но я снова сделал не то, на что он рассчитывал, если, конечно, он вообще на что-то рассчитывал, и получил свое заслуженное «я разочарован, Поттер». Я тоже, сэр, я знаю, что не заслужил того шанса, выданного вами так щедро-внезапно. И знаю, что мне теперь самому придется искать путь к нему куда-то, но бездна, она же просто… без дверей и окон, она открывается не «где-то», а «по какой-то причине», и я найду ее, причину, сэр, собраться бы только с силами и не тратить так безжалостно время в ожидании второго шанса. Ведь время течет сквозь всех нас все быстрее с каждым годом, и мне придется уйти однажды. Мучительно скоро – чуть меньше учебного года, я почти физически чувствую, как утекает время, и хватаю ртом воздух от непрошеной паники в такие моменты. А он останется здесь, он на своем месте, как самая главная темная сила в этом своем полученном, наконец, кабинете. Дело-то ведь не в том, что мне некуда идти, и даже не в том, что я не хочу уходить. В конце концов, я знаю, что смогу остаться, с поводом или без… вернее, мне будет разрешено, смогу ли я действительно, сам, этого я не знаю. Как и не знаю, на что потребуется больше сил – уйти или остаться, особенно если учесть, как напрасно я расходую энергию на перемалывание в голове его слов, движений, взглядов, а главное - воспоминаний. Мне нужно обратить на себя его внимание хоть как-нибудь, но теперь ведь даже котел не взорвешь, и не стрелять же проклятиями в однокурсников. Но он отчаянно и упрямо не желает меня видеть, наверное, так же сильно, как я желаю докричаться до него. Но кричать, не произнося ни слова, трудно, тем более тому, кто не желает слушать. Залезьте ко мне в голову, сэр, вы в секунду найдете там то, что я не знаю ни словами, ни жестами, ни, тем более, поступками, как показывает второй месяц моего терзающего бездействия.

J. Devi: ** Гермиона тоже не знает, что делать. Вернее, знает, конечно, но вариант «Гарри, просто пойди к нему, и поговорите» пугает меня хуже стаи Дементоров. Почему – я не знаю. Я ходил к нему в Мунго три раза в неделю, как еще заставил себя не приходить каждый день, не знаю. Не знаю, как не расшиб голову о стену в промежутках между визитами. В эти дни секунды увеличивались в объеме до безобразных размеров, но я пытался не тратить их зря. Я сочинял, что скажу ему, только что не записывал, зря, кстати, как выяснилось, потому что сказать я так ничего и не смог. Ведь если просто смотреть на него я еще мог почти нормально, то в глаза – нет совсем, меня тут же тянуло в разные стороны какими-то силами притяжения наоборот. Что-то внутри меня не желало более там находиться, как не желает и сейчас, но тогда еще, благодаря вере, что я выпущу это «потом», это что-то как-то держалось, сейчас же на чем оно держится непонятно вообще, потому что «потом» уже упущено, а вера иссякла, будто ее и не было. Все мое ощущение себя сводится к натянутой оболочке, которая вот-вот лопнет, и не известно ведь, что там внутри, потому что пустота образуется там только рядом с ним, место само будто освобождается, чтобы тут же наполнится до перегрузки всех датчиков давления. Без него же, я боюсь и думать, что будет, если оболочка треснет не вовремя. Рон предлагает дурацкие варианты, включающие в себя разнообразные штуки, начиная с оборотного зелья и заканчивая мантией-невидимкой. Я его не слушаю, просто киваю, но сознание уцепляет что-то важное на самом краю, и ночью меня посещает до крайности безумная мысль. Я беру карту и мантию и выхожу из башни. Напписанное черным по белому «Северус Снейп» находится в коридоре четвертого этажа, но я накидываю на себя мантию прямо у порога нашей гостиной, на всякий случай, чтоб никто не догадался, и бреду на удивление уверено туда, где вырисовываются нужные буквы. Под мантией страшно дышать, кажется, будто слышно на весь замок, и я для верности накладываю заглушающие чары, потому что если дыхание я контролировать еще могу, то грохот сердца о грудную клетку уже норовит перебудить все портреты в коридоре, а я еще даже не дошел до нужного поворота. Он бы, конечно, его услышал, но я пока не знаю, хочу я этого или нет. Отчего-то мне кажется, что одной прогулкой это все не закончится, потому что я не смогу, если все пройдет удачно, перестать быть рядом. Как только я вижу его темную фигуру в конце коридора, меня почти мгновенно окатывает паникой, однако ноги сами несут дальше, ближе, но на самом деле я сейчас особо четко понимаю, что спятил. Когда я подхожу безопасно близко, что, в общем-то, само по себе абсурдно по отношению к нему, я, спустя секунды две-три, понимаю теми крупицами рассудка, что у меня еще остались, что не стоило этого делать. Этого, в смысле, не только идти за ним в мантии, этого – кажется, вообще думать вот так о нем, приходить в Хогвартс, рождаться, наконец. Потому что вижу я совсем не то, что ожидал, и понимание того, что уйти, не сегодня - вообще, я не смогу уже никогда, заставляет меня почти всхлипнуть, но я удерживаюсь. Он должен был нестись по коридорам, высматривая нарушителей порядка, морщина между его бровей должны была быть особенно ярко выражена в свете факелов, он должен был казаться чем-то привычно холодным и неприятным, как бывало в детстве, когда приходилось наталкиваться вот так же в коридоре. Но он не был. Он идет не медленно, но и не мчится, его лицо не выражает ничего, в том и вся суть, недовольства оно не выражает тоже, и я даже, кажется, вижу, как он дышит – глубоко и размеренно, и все это вместе отдает чем-то вроде покоя, и если это, правда, он, то последнее, чего мне хотелось бы в этой жизни – этого покоя его лишить. Я прижимаю пальцы к губам, мне плевать, что я наложил чары, отчего-то мне жизненно важно не просто не издать ни звука сейчас, но еще и перестать так лихорадочно думать всякий бред, потому что я боюсь, что он услышит, почувствует и исчезнет. Я почти успокаиваюсь, стараясь поспевать за ним по коридору, концентрирую себя на звуке его шагов, это очень сложно, на это уходит почти все оставшиеся силы, ведь он ступает почти бесшумно. Давление на стенки сосуда постепенно спадает, и он так долгожданно заполняется, но теперь снова чем-то новым, что добавляется ко всему тому, чему я не знаю названий. ** «Наши» ночные прогулки затягиваются, как и предполагалось, и я уже почти умею не испытывать угрызений совести по этому поводу. Раз он не спит, я тоже смогу, хотя нельзя сказать, что днем я чувствую себя отлично. Днем я чувствую себя не собой. Напоминает какое-то расстройство личности, потому что днем окружающий мир воспринимается серо-белой массой из лиц и событий, я не придаю им значения, не считая моментов, когда он вырисовывается на горизонте черным пятном. Однако я стараюсь больше не пялиться на него так откровенно, и вовсе не потому, конечно, что меня смущают недоверчивые взгляды окружающих. Просто почему-то, когда смотришь при всех, видно совсем другое, не меньше, но не так отчетливо, не так близко, не так непозволительно никому, кроме меня, хотя и мне ведь никто разрешения не давал видеть, как он расслабляет плечи и перебирает пальцами за спиной, к примеру, и если я начинаю думать об этом, меня всегда трясет мелкой дрожью не оттого, что я опять нарушил правила, а оттого, что другим путем я бы никогда этого не увидел. Можно, я останусь здесь, под мантией, навечно, это почти спокойствие, и я почти не желаю большего. Я знаю только, что рядом с ним все безымянные составляющие внутри меня приходит в согласие и со мной, и друг с другом, приводя к одному лишь четкому выводу – мне нужно быть рядом. Я повторяю это про себя словами, как умалишенный, я четко представляю, как, если он все-таки поймает меня, говорю ему это – мне нужно быть рядом, и пусть делает с этим, со мной, что хочет. А ближе к рождеству случается то, о чем я, кажется, уже забыл мечтать – он замечает меня, но вместо облегчения, мне кажется, что я вот-вот умру от страха. Мы пишем нудный конспект на Защите, он никогда не дает ничего делать, пока мы не испишем километр пергамента, и я, конечно, пишу тоже, если честно, понятия не имею, что я там пишу, потому что различаю слова одно через десять, кажется. Гермиона смотрит на меня обеспокоено-странно уже давно, но сейчас отчего-то еще и тычет локтем в бок, чтобы я куда-то там посмотрел. Я поднимаю голову, не ожидая увидеть ничего нового, но тут же натыкаюсь на его взгляд в подозрительной близости от меня, я открываю рот, чтобы вздохнуть, но получается плохо, потому что бездна имеет уникальное свойство втягивать в себя весь кислород поблизости. Его взгляд ничего не выражает, однако глаза его прищурены, он всегда так делает, когда рассматривает что-то в попытке выловить какой-то важный момент. Что важного он может выловить из меня, мне и подумать страшно, не здесь и не сейчас, сэр, я не готов, мне надо собрать все части себя, которые, кажется, расползлись по всей классной комнате, когда вы посмотрели на меня. - Поттер, - говорит он на удивление спокойно, и не продолжает. Я моргаю, ответить я не могу, но пусть он знает, что я слышу его, конечно же, слышу. - Позвольте отвлечь вас от созерцания вашего… конспекта, - он дергает бровью, но ни голос, ни выражение лица у него не меняются. Где-то, будто в другом месте, я слышу сдавленные смешки, и мне внезапно хочется, чтобы все эти люди исчезли отсюда. Из моего мира, насовсем. И будто по волшебству звенит звонок, но никто, конечно, не двигается с места, потому что все ждут разрешения уйти, но он, кажется, вовсе не собирается отводить взгляд и реагировать на происходящее. Я улавливаю шевеление рядом, это Гермиона осторожно поднимается и начинает собирать вещи, должно быть все следят за ней в ужасе, но ничего не происходит, поэтому спустя секунд, наверное, миллиард, мы остаемся одни в классе, а он все держит меня взглядом так, как если бы держал своими руками за шею не в попытке задушить, но с явным намерением не подпускать к кислороду. Я понятия не имею, каково сейчас мое выражение лица, в любом случае, что бы там ни было, он, конечно, уже все прочитал, и если до сих пор, в лучшем случае, не выгнал меня вон, то что-то мне подсказывает, что уже и не выгонит. Никогда. Мне отчего-то делается смешно, и последнюю каплю сил я трачу на то, чтобы не улыбаться, потому что тогда он точно выставит меня прямиком в Мунго. Он все же отрывает от меня взгляд, небрежно осматривает кабинет, отчего-то хмыкает себе под нос и вновь смотрит на меня, но уже совсем иначе, я улавливаю дуновение из бездны, и понимаю, что если она откроется вновь вот так, сама по себе, то я точно спячу окончательно. Он говорит: - Когда вы спали в последний раз? Я, видимо, смотрю на него с непередаваемым ужасом на лице, потому что он вдруг фыркает и поясняет: - Вы невнимательны, - он ухмыляется так, что я едва не теряю сознание, и продолжает, - невнимательней, чем обычно. Не только мне это заметно, преподаватели жалуются на вас. Не мне, друг другу. Про ваш внешний вид я промолчу, - он хмурится на мгновение и спрашивает, как ни в чем не бывало, - что с вами? А я сижу и думаю, что я, верно, умер и попал в свой персональный ад. В персональном раю я бы не знал его вовсе, и никакого Волдеморта там не было бы тоже, поэтому я не обольщаюсь. Здесь же именно ад, где Снейпу не плевать на меня, но я не могу понять почему, и это незнание ощущается вдруг самым тяжелым комом из всех, что я уже ношу в себе. Рефлексом тут же всплывает отрепетированное «мне нужно быть рядом», но оно, конечно, встает поперек горла, и я лишь сдавлено кашляю, опять же, очень вовремя, потому что он хмурится снова и явно серьезно задумывается над тем, чтобы показать меня медикам. На самом деле, все, что меня волнует, это почему он вдруг решил поинтересоваться, как я себя чувствую, если до этого мне казалось, что он и забыл, как я выгляжу. Это потом выясняется что, оказывается, со мной говорили не только друзья, но даже профессор Макгонагалл, хотя я совершенно этого не помню, ничего конкретного, может, только как осадок от докучливой и неуместной заботы. Заботы от него я не ждал вовсе не потому, будто считаю, что он на нее не способен, он ведь всегда обо мне заботился, и я, кстати, до сих пор не поблагодарил его за это. Я не жду заботы, потому что теперь вроде и не за чем, он свободен от этого, в отличие от меня, и теперь что-то невольно рушится в моей системе координат, тут же выстраиваясь заново в неуверенное пока еще «неужели, он все еще…» А он все смотрит и смотрит, явно ожидая ответа, но в тоже время понимает ведь прекрасно, что никакого ответа я ему не дам. Я уже даже забыл, какой был вопрос, я занят возведением новых замков, но вовремя успеваю сообразить, что сейчас самое главное не упустить шанс вновь, а для этого надо сказать не хоть что-нибудь, а еще и подумать, но это кажется болезненно нереальным. - Поттер, сосредоточьтесь, я задал вам вопрос, - он сердится как-то не по-настоящему, я это улавливаю в интонации и все же собираю себя в единое целое. Я говорю: - Я плохо сплю… сэр. Он тут же усмехается, опять совсем не пренебрежительно, как это выглядит обычно, а как-то… как будто лично мне. - Да что вы? – левый угол его губ все еще изогнут так, что отвести взгляд не представляется возможным, - никто бы и не догадался по синеватому оттенку вашего лица, - он хмурится вновь. - Даже в Мунго вы и то выглядели лучше, - и замолкает внезапно, будто ненароком ляпнул лишнего. Но это же Снейп, с ним такого произойти не может по определению, и только понимание этого не дает только что собранным крупицам сознания вновь разлететься во все стороны. Конечно, он не мог случайно упомянуть о том, как я таскался к нему изо дня в день, он наверняка что-то имел ввиду сейчас, что-то в этом я должен понять, прочитать, услышать, но на какие силы, сэр, я не знаю. Он точно не заговорит со мной больше, если я уйду, хотя и отпустит в одно мгновение, я чувствую это как будто даже покровами кожи и знаю, что это ощущение не может мне соврать. Сейчас, сэр, подождите, я отвечу, я вспомню, как это делается, и отвечу. - Простите, - говорю, пока собираюсь с мыслями, и сейчас он спросит, за что, и я не знаю, что ему скажу. - И за что же, позвольте узнать? – он дергает бровью, и я, наконец, переключаю взгляд на нее. - За… вот, - моя рука, будто сама по себе, рисует невнятный силуэт в воздухе, и я не очень понимаю, что она пытается изобразить. - Красноречие, Поттер, не ваш конек, верно? – как-то осуждающе шипит он, но тут же продолжает уже как обычно равнодушно, - зайдете ко мне в пятницу после занятий, опишите симптомы, и я дам вам соответствующее зелье. Вам ясно? – добивает он меня неприятным участливым тоном. Я шепчу: - Да, сэр. Он недоверчиво щурится и говорит: - Что ж, можете быть свободны. А я сижу, наверное, вечность, потому что его бровь уже не просто дергается, а угрожающе медленно ползет вверх, и мне остается только смести все в сумку с парты резким движением и быстро покинуть его класс. Где-то между шестым и седьмым этажами я понимаю, что бежал все это время и, кажется, так и не подышал в процессе. Я резко замираю посреди дороги в попытке осознать, что это такое сейчас произошло, но мысли расползлись уже вообще по всему замку, и я просто сажусь на пол и собираюсь не двигаться и ждать здесь до тех пор, пока они не вернутся. Это все, что мне остается.


J. Devi: ** Я искренне удивился, когда после вторника пятница не настала сразу же моментально, и когда не наступала, кажется, еще лет пять. Я не имел понятия, что буду ему говорить, какие к Мерлину симптомы, вы издеваетесь, сэр, все же на лбу написано уже полгода как. Красноречие, и правда, не мой конек, и до пятницы я извожу себя тем, что репетирую то единственное, что мне нужно ему сказать, чтобы оно вновь не потерялось по дороге из горла. Но заставить себя не брать мантию и поспать ночью я не могу, на это уже не остается ни крупицы воли, она вся тратится на успокоение сердечных ритмов, что с ума сходят, когда я думаю о предстоящей пятнице, то есть постоянно, и поэтому я все равно хожу бродить за ним по ночному замку. Уже который раз безумная мысль остановить его и спросить, как ему удается не спать почти всю ночь, не дает мне покоя и поднимает настроение почти до отметки «истерика». Однако не сделать этого ума все же хватает. В этот раз я подхожу совсем уж непозволительно близко, на расстояние вытянутой руки, может, и стараюсь не думать вовсе, потому что никакая магическая защита не сможет удержать энергетические потоки сознания, которые, кажется, кружат вокруг меня и ощущаются почти физически. Порой я действительно хочу, чтобы он заметил меня, вытряхнул из мантии и сделал, я не знаю что, но только не отправил молча в директорский кабинет. Только не молча. На этом расстоянии вытянутой руки я, кажется, даже слышу биение его сердца, хотя, конечно, едва ли это возможно, это, вероятно, мое собственное. И в эту последнюю, вроде как, ночь перед пятницей я ловлю себя на новом, но кристально четком желании не просто дышать с ним одним воздухом, а прижаться отчаянно к его спине и, что? Никогда не отпускать, может быть, но этого я уже не знаю, я не уверен, что выживу, сотвори я подобное, и вовсе даже не оттого, что он проклянет меня тут же, я просто не выдержу, это, будто, сильнее меня, особенно если ни к спине, а лицом к лицу, да еще и глядя в глаза, я не выживу, бездна утянет меня на самое свое недосягаемое дно. Я будто по импульсу быстро обхожу его, чтобы взглянуть на его лицо, изгиб его губ и выражение глаз. Его кожа кажется совсем белой, не мрамор, но снег, он действительно холодный, но в каждой морщине на его лице я вижу что-то бесконечно пока еще не родное, но до остановки сердца значимое. Он резко останавливается и хмурится, и я замираю тоже, сердце бьется где-то в горле, и что-то внутри меня замирает в нездоровом предвкушении, что сейчас он меня обнаружит, и после этого момента все резко станет хорошо, насовсем. Однако он только щурится подозрительно, старательно вглядываясь куда-то мимо меня, и идет дальше, а я так и остаюсь стоять там, кажется, до утра и думать, что опять что-то упустил, но это уже, наверняка, простая паранойя, не могу же раз за разом терять из виду что-то, я даже не знаю, что. В этот раз удача не поможет тебе, Гарри, первый раз в жизни, сделай сам хоть что-нибудь, наконец. После занятий в пятницу я вдруг осознал, что понятия не имею, куда идти, в кабинет Защиты или к нему в подземелья, в которых он так и живет, если уж он собирается дать мне зелье. И пока я размышляю над этим, «после занятий» плавно перетекает в «после ужина», и когда я понимаю, что в такое время идти неудобно, но не придти просто нельзя, я зачем-то надеваю мантию и все-таки иду прямиком в подземелья. Я стою перед дверью кабинета Зельеварения и чувствую себя еще более странно, чем обычно. Мне кажется, что меня лет тринадцать, если не меньше, и я пришел на отработку с этими котлами, я зол от вселенской несправедливости, зол на Снейпа в первую очередь, просто потому что так надо, сам не понимая толком, за что. Сейчас же мне до чертей страшно, я стою в мантии под дверью и понимаю, что там никого нет, а карта, конечно же, осталась в нашей башне, мол, была без надобности. И тут на меня накатывает какой-то волной абсурдности, и я не выдерживаю и смеюсь. Я смотрю на эту закрытую дверь, которая с детства ассоциируется с ним, и улавливаю в этом что-то такое до боли родное, что мне резко становится так легко и все равно, что он мне ответит. Мне нужно быть рядом, сэр, и я просто скажу вам об этом, а потом просто буду. Осознание собственного идиотизма – вот что пугает на самом деле. - Поттер, - слышу я за спиной и оборачиваюсь. Он смотрит прямо на меня, и я даже забываю на мгновение, что меня не видно. Он ждет на удивление спокойно, пока я не сниму капюшон, когда в детстве бы тут же вытряхнул меня из мантии самостоятельно. У меня дрожат руки вовсе не от подземельного холода, но я все же стягиваю с себя мантию и смотрю на него, наверное, с примесью вины в своих уже привычно ошалевших глазах. Он щурится и говорит: - Ваши занятия закончились только сейчас? Я отвечаю на удивление ровной скороговоркой: - Нет, сэр, простите, сэр. - Поттер, - как-то обреченно повторяет он и, кажется, даже едва заметно качает головой, - что ж, идите за мной. Я зачем-то киваю, хотя он уже не смотрит на меня, а несется куда-то по коридору, и первым делом возникает желание снова привычно накинуть мантию, но я вовремя успеваю опомниться и тут же почти бегу за ним, понимая вдруг, что хотел этого просто нестерпимо давно – вот так идти за ним, не прячась. ** Он приводит меня в темное квадратное помещение, которое уж точно не является его личными комнатами. Мебели в нем минимум: стол, пара шкафов и какие-то странные штуковины на стенах, назначение которых является для меня загадкой. Я стою у двери, не решаясь пройти за ним вглубь, а он уже выискивает что-то в шкафах, полных различных склянок, и только от этого я вспоминаю, зачем вообще шел за ним. - Что это за место? – спрашиваю я растеряно, все еще разглядывая неизвестные штуки на стенах. - Пыточная, - сухо отвечает он, и я вроде бы понимаю, что он, вроде как, шутит, но весь мой организм вдруг пробивает сильнейшей волной ледяного электричества, и даже в глазах темнеет, и я, наверное, упал бы, если бы все тело не закостенело и не приросло к полу. Волну эту я назвал бы страхом в любой другой ситуации, но не здесь, не с ним. Просто голос, интонация, буквы, смысл и штуковины на стенах – все вместе возымело какой-то ошеломительный эффект, и почему-то не вовремя вспомнилось желание про встать на колени, от чего стало так совсем нестерпимо «страшно», что я, наконец, смог шевельнуться и зажмурился, а он как раз обернулся, видимо, чтобы проследить за моей реакцией. Зря, сэр, можно я не буду стоять здесь и сейчас с этим вот выражением лица, и… - Расслабьтесь, Поттер, я не собираюсь пытать вас. Вы и сами вполне с этим справляетесь. Он, кажется, ухмыляется, но я не вижу, я все еще занят попытками раствориться в воздухе, однако едва не спрашиваю вслух что-то вроде «а что же вы делаете», но голос мой, вероятно, уже растворился, поэтому я прикусываю губу, и зря, думаю, зря, потому что мне так жарко и холодно одновременно, и я совершенно точно знаю, что покраснел от чего-то, что явно не является страхом. Он говорит: - Посмотри на меня, - и я, конечно же, распахиваю глаза так, что аж больно, он стоит неожиданно близко, и как я не заметил, что он подошел и действительно ухмыляется, и есть в этом что-то другое, новое, такое невиданное раньше, что я сейчас, кажется, все-таки зарыдаю. Он смотрит пристально, словно ждет, что я скажу что-нибудь, но я только смотрю, как он и просил. Он сует мне в руки какое-то зелье и тихо говорит: - Пейте, - и ухмылка пропадает с его лица, отчего мне хочется что есть сил заорать «нет». Он отходит к столу, садится на край и смотрит на меня уже с совершенно нескрываемым сочувствием. Я не удивился бы, будь это веритасерум, потому что совершенно точно, что он снисходительно дает мне шанс сказать что-то сейчас, и он, конечно же, уже все понял, и ему, кажется, вообще все равно, что я сделаю, в том плане, что он примет любой мой самый неадекватный поступок, но сделать я его обязательно должен. Первый. Сам. И я делаю шаг вперед, я не очень ощущаю ноги, но я точно вижу, что двигаюсь, медленно подхожу к столу, кристально чисто понимая, что чего не стоит делать, так это бояться, уж точно не сейчас, когда он уже разрешил мне официально побыть идиотом. Я дохожу до стола и ставлю зелье на край. Я говорю: - Не поможет. И обхватываю его резко руками, и утыкаюсь носом куда-то в грудь, и, кажется, всхлипываю, и дышу часто-часто, потому что понимаю, ну не могу я перестать бояться, что опять ошибся, что ничего он мне не разрешал, и что выставит сейчас же вон окончательно и навсегда. Мне кажется, что я вот-вот таки лопну, взорвусь, освобожусь от всего этого безумия, что живет внутри меня, но продолжаю крепко его держать, не позволяя двинуться для того, чтобы уйти вдруг, но ведь захоти он обнять меня в ответ, у него тоже ничего не выйдет, так крепко я его держу. Я, кажется, все-таки рыдаю, я не понимаю, а, может, я смеюсь, в любом случае мне хватает разума понять, что у меня совершенно точно истерика. Потом я все же прихожу к выводу, что стоит чуть ослабить хватку, убьет он меня или нет – мне все равно совершенно точно, я еще помню даже, что хотел ему сказать, и сейчас самое время, и я смогу… я смогу, сэр, я знаю. - Поттер, - говорит он, - вы меня раздавите. Я поднимаю неосознанно взгляд и хочу было извиниться, но слова вновь застревают в горле, потому что я вижу ее снова - бездна открыта мне полностью, она словно приглашает утонуть в ней, словно обещает не закрываться никогда более, и я все еще совершенно не понимаю, почему, и теперь совершенно точно боюсь даже дышать, а то мало ли что. Его выражение лица неизменно, но это уже неважно, я просто смотрю-смотрю-смотрю ему в глаза, разрешаю впитывать всего себя, я думаю все и сразу, и прекрасно знаю, что он считывает это все прямо из моей головы. Я знаю, что думаю много лишнего, особенно о том, что, кажется, все же хочу его поцеловать, и на этом месте он как-то уж слишком обреченно качает головой, но улыбается краем губ, и это действует так, будто он уже поцеловал меня, вдохнув тем самым что-то новое и важное, вернул какую-то недостающую часть меня или даже отдал собственную. Я замечаю, что все еще держу его, а он позволяет мне, но не обнимает в ответ, однако это тоже неважно, кажется, он боится травмировать мою психику еще больше, иначе бы точно обнял бы, я знаю, и начинаю улыбаться совершенно сумасшедше и, кажется, говорю, наконец: - Мне нужно быть рядом. - Я заметил, - отвечает он привычным тоном, и улыбку сдувает как ветром. Не то, чтобы я ожидал какого-то другого ответа, на самом деле, я вообще надеялся, что он промолчит и все-таки меня поцелует, но снова впасть в панику я не успеваю, потому что он все же обнимает меня едва ощутимо и говорит: - Верни ее назад. Я лишь моргаю ровно два раза. - Улыбку, Поттер, тебе не идет это ошалевшее выражение лица, в нем нет более нужды. И я не могу не вернуть. Спустя множество мгновений я, наконец, различаю свое отражение в его глазах. Оттуда, из бездны, я смотрю на себя свободным и счастливым. Fin. Январь 2012

Глотик: Не знаю, что скажут вам другие насчет стиля, но я вам поверила и никакие километровые предложения не помешали, а наоборот, поспособствовали. Короче, я верю в такого Гарри и во всю эту историю. Честно говоря, уже давно не читала такого мини, который бы оказался настолько реальным и пробирающим до костей. Задумка с ночными прогулками с Северусом просто замечательная! J. Devi пишет: точно знаю, что покраснел отчего-то, что явно не является страхом. Пробела не хватает А так, честно говоря, я не могла сосредоточится на орфографии - меня несло течением скорей-скорей к финалу.)

Mary1712: Очень проникновенный миник Спасибо

Nabrilin: Как я люблю такую речь!Ты не читаешь,ты пьешь ее и поглощаешь эмоции героев.Автор,ваше произведение великолепно!

Lylytte: какие километровые предложения, какие ошибки))) что первый, что второй раз на одном дыхании. единственное но подметила моя жадность - мало. Эмоций настолько много и все бьют через край, что сложно подобрать слова, кажется, что и названий таких-то нет, кроме как безумно. Безумно понравилось.

Gloria G. : Oтлично. Спасибо!

J. Devi: Омг, как неожиданно приятно =) Спасибо всем большое за комментарии. Я, правда, очень рада.

Nabrilin: Еще раз перечитала и опять утонула в повествование.Спасибо.



полная версия страницы