Форум » "Рождественские болиды" » К12, «Даже если не любят нас», авторский фик, ДжП, СБ, РЛ, ПП, drama, bromance, PG-13, преслэш, мини » Ответить

К12, «Даже если не любят нас», авторский фик, ДжП, СБ, РЛ, ПП, drama, bromance, PG-13, преслэш, мини

Мародёры: Название: «Даже если не любят нас» Автор: tiger_black Бета: kasmunaut Гамма: Мародеры Герои: Джеймс Поттер, Сириус Блэк, Ремус Люпин, Питер Петтигрю Категория: преслэш Рейтинг: PG-13 Жанр: драма, bromance Размер: мини Саммари: «Нам кажется, что это будет вечно…» Предупреждения: нет Дисклеймер: все права на персонажей и сюжет «Гарри Поттера» принадлежат Дж. Роулинг. Примечание: фик написан на командный конкурс «Рождественские болиды» на Снарри-форуме. Тема: «Не посылайте дальтоников за синей птицей – могут вернуться ни с чем».

Ответов - 23, стр: 1 2 All

Мародёры: «Даже если не любят нас» Над запретным лесом кружат большие черные шумные птицы. Джеймс Поттер, раскинувшись на вереске, следит за стаей. Его пальцы теребят мочку моего уха, и я думаю, что знаю его мысли, поэтому мне странно слышать слова, слишком далекие от меня, когда он – так близко: – Жалко, что никто из нас не перекидывается в птицу. – Это в ворону-то? – кривится Питер. – Не жалко. – Зачем тебе? – настораживаюсь я. – Дождь будет, – невпопад замечает Ремус. – Летать, – объясняет мне Джеймс. Точно последнему придурку. – А то ты без этого не умеешь! – Без этого – привязан к метле. Нет, вы слышали? «Привязан!» Какие выражения! – Да ты же с ней все равно не расстаешься! Только что не спишь с ней! – Не хочешь метлу, – встревает до тошноты рассудительный Ремус, – седлай фестрала. Или гиппогрифа. – Почему сразу в ворону? Это, может, вороны? – А кто? Вороны стаями не живут. Они одиночки. Мудрые и мрачные одиночки. Вот сидит такой в лесу, на ветке, скажем, дуба… – Смотрите… – шепчет Ремус. – Вон ваш одиночка. На верхушке сосны-подростка примостилась ворона. Серая, нахохленная… – Вылитый Нюниус! Птица явно прислушивается. Я превращаюсь и облаиваю ее – для порядка. – Фу, Бродяга! Отстань от нее, – сердится Ремус. – Вдруг у нее тут гнездо? Фу! Кому говорят? – Вот твоя синяя птица, – фыркает Джеймс. – Серая, – поправляет Питер. – Улетела. – Огненные птицы, – бубнил Питер, косясь в учебник, – европейский Феникс, русская Жар-птица, персидская Хума – считались вестниками удачи, благосостояния и счастья. Сирин – по одним источникам – птица счастья, удачи, радости, по другим – предвестник беды. Про Гамаюна пишут, что его крик предвещает удачу. Алконост… – Еще Синяя птица есть, – добавил Ремус. Питер торопливо пролистал остаток параграфа. – Тут ничего не сказано. Джеймс согласился с ним: – Не слышал о такой. – У маглов есть сказка… – Да ну их, твоих маглов! Алконост… – А он, может, не совсем магл. Морис Метерлинк – имя вполне волшебное. – Не английское, – заметил я. – Ну да. Он француз. Или бельгиец… Не помню. Может, он сквиб? Или полукровка. В книжке было волшебство – точно вам говорю! – Да тебе-то откуда знать точно? – Джеймс не то сомневался всерьез, не то поддразнивал Ремуса. – Оттуда, что ее никто не помнит. Я проверял. – И ты не помнишь? Совсем-совсем ничего? – заинтересовался Джеймс. – Только в общем – с чего началось и чем закончилось. Я же маленький был. Я не выдержал. – Ну? – Что – ну? Я слушал постановку. По радио. Я тогда не все понял, только самое главное: мальчик и девочка искали птицу, приносящую счастье. Синюю, ага. А потом нашел книжку. И она меня оттолкнула. Странно, да? Но там было неправильное. Им помогали Огонь, Вода, Пес… Многие. И еще там был кот-вредитель. Котов-вредителей не бывает! Коты бывают фамилиарами. И еще – лес. Страшный. Наверное, это из-за них книжка меня отталкивала. Из-за неправильностей. Я так ничего и не запомнил, кроме конца и начала. Что ушли искать – и нашли. – Да что нашли-то? – Птицу, я же сказал! Синюю. У себя дома. В клетке. Это была их собственная птица. Они ее потом отдали. – Отдали? Кому? Зачем? – Кому-то, кому она была нужна больше, чем им. Кому было еще хуже. – То есть счастье – в том, чтобы отдавать? – не мог взять в толк Питер. – А лес? – напомнил Джеймс. – Ты про лес говорил. В каком смысле – страшный? – Жуткий. Живой. Озлобленный. – А как вы думаете, – опасливо спросил Питер, – у нас тоже озлобленный? – Пойди проверь, – раздраженно оборвал его я. – Что дальше, Рем? – Вместе проверим, – великодушно решил Джеймс, отчего Питер перепугался еще больше: понял, что теперь не отвертится. А проверять, на что способен Запретный лес, когда разозлится, ему не хотелось ни лично, ни коллегиально. – Пит, не трясись, – по правде, я старался вселить уверенность не в него, а в себя. – Мы же там каждое полнолуние бегаем! – Я на первом курсе тоже решил, что этот француз-бельгиец свой сказочный лес с нашего Запретного списывал, – признался Ремус. – Я на первом курсе его боялся. Леса то есть. Не потому, что директор говорил, а по-настоящему. Правда. – Будто у них там лесов не хватает! – усомнился я. – Броселианд хотя бы… – Если француз, – авторитетно заявил Питер, – то списывал с Броселианда, точно. – Броселианд – далеко, – задумчиво обронил Джеймс. – Неинтересно. – Запретный, конечно, интереснее, – согласился Ремус. – Запретный ближе, – добавил Джей. – К чему ты клонишь? – насторожился Рем. Я знал, к чему. Я всегда вернее самого Джея знал, что он думает и что сделает. – А вдруг твоя синяя птица гнездится в нашем Запретном лесу? – спросил Джеймс голосом провокатора. – А давайте мы тоже отправимся на ее поиски! – подхватил я. – Пошли! Прямо сейчас. – Куда – прямо сейчас? – Пит переводил недоумевающий взгляд с меня на Джеймса и обратно. – В совятню, – подсказал Ремус. – Зачем? – удивился Пит. – Ты что не слушал, что тут Рем рассказывал? – напустился на него Джеймс. – Это ты не слушал, – перебил я. – Ты разве не понял, где закончились все их приключения? У них дома! Они нашли синюю птицу счастья у себя дома. Так что дуй прямиком в совятню к своей Пуле – может, она уже поголубела? – Сам ты поголубел! – оскорбился Джей. – В совятню всегда успеем. Я хочу в лес. – И я. Питер и Ремус разочарованно переглянулись. Я усмехнулся про себя. Так было всегда: мы с Джеем расходились во мнениях и сходились обратно, не успев по-настоящему разругаться. До сих пор мы не сталкивались с лесом в своем человеческом обличье – так получилось. Только стаей, сопровождая Люпина. А на зверей и волшебных тварей лес не обращал внимания. После этого в собственном облике было неуютно. Лес, принимавший Бродягу, Сохатого, Лунатика и Хвоста, не слишком приветливо смотрел на меня, Джея, Рема и Питера. Лес – впервые за шесть лет – показался чужим. И как-то очень быстро сомкнулся у нас за спинами. Лес точно очеловечился. Он как-то неожиданно сгустился вокруг, придвинулся, обступил со всех сторон, мрачнел, сдвигая кроны, кривился уродливыми стволами, грозился скрюченными ветками. Мерещились похрустывание, смешки, хлюпающие и чавкающие звуки. Питер взвизгнул, зацепившись за куст шиповника, дернулся под ноги Джеймсу, так что тот чуть не перелетел через него носом в вереск, а я от неожиданности наскочил на молоденькую сосенку, внезапно выросшую прямо передо мной, – чудом извернулся и не сломал. Кроны над головой разразились хриплым вороньим хохотом. – Их здесь нет! – выкрикнул Питер. – Нет никаких синих птиц! Хочу обратно! Он так и рванул бы – наугад; худшее, что мог придумать. Джеймс, ухватившийся за него, чтобы не упасть, удержал Питера – как раз, чтобы тот сообразил, что не знает, где это «обратно». В виде животных мы всегда знали, откуда пришли и куда возвращаться. Но сейчас… Заблудиться в Запретном лесу – для нас это был совершенно новый опыт. Только представить себе, что нас тут ждет… И можно не усугублять цитатами из Кеттлберна и сказкой деточки Ремуса. Я торопливо перекинулся. Знаете, чем хорош Бродяга? У него нет воображения. И есть нюх. Ветер принес запахи школьной кухни с осточертевшим тыквенным соком и школьных теплиц с натуральными удобрениями, и школьной библиотеки с грудами древних пергаментов и фолиантов; и если принюхаться как следует, то в пряном букете Хогвартса можно было различить аромат любимых директорских сладостей… Замок-из-запахов воздвигся перед самым моим носом, и я понял, что теперь не потеряю его. Я гавкнул, что значило: «Выведу!» И вернулся в собственный облик. Джеймс кивнул. Он всегда понимал меня без слов. Ремус выглядел самым спокойным из нас: должно быть, как и Бродяга, чувствовал направление – благодаря своей «мохнатости». У Питера подкашивались ноги. Я сказал: – На четырех бегать легче, чем на двух. Устроим привал? Джей снова кивнул. Пит приободрился. – А потом двинем обратно. Ремус позвал: – Сюда, парни. Продравшись сквозь подлесок, он вывел нас на… поляну? Не поляна, нет. Редколесье на месте… вырубки? Но Запретный лес – волшебный лес, он не знал ни просек, ни вырубок, наверное, со времен Мерлина. И на гарь непохоже. Песок, островки вереска и невысокие сосенки. Здесь легко дышалось, и было сухо. Джеймс крутанулся на каблуках, очертив палочкой защитный круг. – Зачем? – удивился Ремус. – От змей, – серьезно сказал Джеймс. – Слизеринских? – Разных. – Он опрокинулся на спину. Я устроился головой у него на бедре. Над нами плыли низкие быстрые облака. – Воздушные фрегаты, – сказал Ремус. – Ковры-самолеты, – возразил Пит. – Чушь все это, – объявляет Питер, – ваша синяя птица. Настоящая птица счастья – это феникс. – Это потому что за ним в лес таскаться не надо, да? – приподнявшись на локте и прищурившись, интересуется Джеймс. Но Питер не дает сбить себя с мысли: – А хотя бы! – Лучше в лес, чем в кабинет директора. – Да какая вам разница? – подает голос Ремус. – Вас и там, и там каждая собака знает. Ну правильно: где и быть Мародерскому счастью, как не в кабинете директора? Обойдется очередная шалость отработками – вот и счастье. И видеть живого феникса – тоже счастье, если честно; особенно – как он из пепла восстает. Нам повезло однажды поприсутствовать. Нас столько раз вызывали к директору – должно же нам было когда-нибудь повезти? И смех, и грех: вызвали «на ковер», а вышло? Директор тогда сразу понял, что никакого разноса у него не получится. И хотя чаще всего в кабинете директора гостили мы с Джеем, в тот единственный раз – в нужное время и в нужном месте – мы оказались вчетвером. Даже Пит в тот раз проявил себя достаточно Мародером для этого. Как он смотрел! – Это что – из вот такой замухрышки вырастает такое? Такое?

Мародёры: Малыш Питер грезит бессмертием, думаю я и тут же забываю об этом. Потому что Джей смеется: – Ты еще павлина вспомни! Или фазана жареного. Настоящее счастье – это сниджет! Легендарный сниджет, и снитч, и воплотившаяся в золотой мячик мечта о полете и победе. А если этого недостаточно для счастья, то есть ведь еще и Лили Эванс! Вот так вот. Все просто. Как то, без чего нельзя. Гриффиндорское счастье, простое и настоящее, золотое, как снитч, и алое, как кровь, и рыжее, как Лили Эванс, живое, горячее, трепещущее в ладонях, пульсирующее на виске, дышащее в шею, в ухо, в растрепавшиеся волосы... …Пальцы Джея – в моих волосах… Ненавижу, когда ко мне прикасаются! Кто угодно – кроме него. Он – моя синяя птица, – мое счастье, которое со мной… а я его не вижу. Не видел. Я охочусь на него повсюду – а его не надо искать, он рядом, но уйдет к тому, кому нужен больше. Джей… Ты никому не нужен больше, чем мне! Пальцы вцепляются в подол разметавшейся мантии Поттера. Точь-в-точь как малыш Регул цеплялся за материнскую юбку, честное слово! Но выпускать суровую ткань почему-то не хочется. Ладонь Джея, оставив мое ухо, накрывает кулак, и рука расслабляется. Ты мое счастье, Джей, мое – но я не стану тебя удерживать. Нашли – и отдали… Счастье не удержишь, мне ли не знать. Рассказ Ремуса западает в душу, тревожит лакунами, нестыковками, непонятками. Двоюродную бабушку, незамужнюю Кассиопею Блэк, называли «синим чулком», явно не имея в виду счастливую долю. А теперь выходит, что счастье – тоже синее? Как небо, отраженное в школьном озере. Но синим оно бывает редко, чаще – серое. Вот как сейчас. Может, потому счастье и синее, что нечасто встречается? Нет, не так. Оно просто у всех разное. Разно-цветное. У Малфоев, например, – белое, громкоголосое, прирученное, их птицы счастья – белые павлины в вольерах. Синее счастье – трудное, не домашнее, не дается в руки просто так, за ним надо охотиться. Вороны мечутся в вышине, их сносит ветром – вместе с облаками. А мне чудится, будто Люпинова птица кружит над нами… точно стервятник над падалью. И еще я чую соперника. Который тоже охотится за нашим счастьем. Другой, который выслеживает, караулит в засаде, точно… Точно! Этот другой – я мысленно шарахаюсь от острого, как луч заклятья, понимания – почти точная моя копия, особенно в школьной форме и со спины, когда в три погибели скрючился в засаде, так что не видно ни лица, ни галстука. «Не Лили! – вдруг понимаю я. – Лили – ширма! Джей!» Вы что, правда, думаете, что это мы за ним бегали? Как бы не так! Но он постоянно оказывался рядом. Мы привыкли думать, что это из-за Лили: Поттер за Эванс, мы за Поттером, Снейп за нами… Но на младших курсах Поттер и не думал об Эванс! А Снейп? Не мог забыть нам Хогвартс-экспресс, что ли? На каникулах потихоньку от матушки я рассказывал Регу о Хогвартсе, о Гриффиндоре и о нелепом мальчишке, шпионившем за нами. Рег зацепился за слово «шпионить». «Слушай, – сказал он, – по-моему, он просто хочет с вами дружить». «Кто – Снейп? – спросил я обалдело. – Ты что – с ума сошел?» Снейп… Что – Снейп? Ворона. Одна из тех, что кружат над запретным лесом вместе с той, которую я спугнул. А вдруг это он и был? Подслушивал, по своему обыкновению. Интересно если бы Снейп был анимагом, то кем? Вороном-одиночкой? Или нет – ворон мудрый. Нюниус, конечно, тоже не дурак, но только не тогда, когда сталкивается на узкой дорожке с Мародерами, не тогда, когда таскается за нами. Нет, Снейп – хищник. Ястреб. Или сокол. На мгновение я представляю… Нет – оно представляется само: мы охотимся. Вдвоем. Я и Снейп – ох… Я – и Снейп-ястреб. Снейп – у меня на охотничьей перчатке. И моя рука не тянется свернуть ему шею, и он не пытается долбануть клювом или полоснуть когтями. Ворон ворону, точно! Ну надо же… А Джей не видит. Наверное. Но я не тот, кто ему объяснит. Раскроет глаза. Тем более, что он близорук. Но не дальтоник же! Не знаете, что такое «дальтоник»? Спросите меня! О дальтониках я знал все и даже больше. Когда в первый раз вернулся домой на зимние каникулы – вернулся, как вы понимаете, гриффиндорцем – от неминуемого и немедленного осуждения меня спас случившийся в гостях дядя Альфард. Не иначе как его послал Мерлин. Он сказал – дядя Альфард, конечно, а не Мерлин – что я, может быть, не различаю цвета. В том числе, не отличаю зеленый от красного. У маглов это называется «дальтонизм». Матушка ответствовала, что чистая голубая кровь Блэков несовместна с магловскими заболеваниями. Дядя Альфард взял столовый нож, резанул себя по пальцу и сказал: – Красная. Матушка замолчала. – Видишь? – торжествующе сказал Альфард. – Ты тоже. Дальтонику все равно, Блэк он или не Блэк. – И пока Вальбурга осознавала сказанное, отцепил ее ногти от моего плеча. – Может, он у тебя больной, а ты ему каникулы портишь. Я не успел возмутиться диким диагнозом: дядя подмигнул мне и сделал знак убираться. За дверями я споткнулся о Регула – он, как всегда, подслушивал, беспокоясь за меня, и, как всегда, половины не расслышал. – Кто ты? – переспрашивал он со смесью восторга и опасения. – Дальтоник? А я думал – ты гриффиндорец… А это заразно? Матушка оскорбилась дядиным предположением. Но на вооружение взяла. Ухватилась за идею обеими руками (вцепилась, как раньше – в Ориона: я слышал, как об этом судачили портреты, а заодно – и о том, чего ждать от потомков в таком союзе). Зимние каникулы я провел на консультациях в Мунго. По крайней мере, это было веселее, чем дома. Разумеется, я оказался здоровым – и тем еще раз не оправдал матушкиных надежд. Будь я болен – она могла бы оправдываться моей болезнью и прилюдно меня жалеть. Но целители сказали, что у меня все в порядке – во всяком случае, со зрением. А тому, что я видел мир вокруг себя в серых красках, они помочь не могли. Я думаю, что дальтоники – это не только про цвет. Это про разное. Например, одни не различают цвета, а другие не видят счастья. То есть видят – но каждый свое. Просто синее счастье – не для Джея. Для него – красно-золотое. Просто его птица – рыжая, а моя – синяя. Как хорошо было бы, если бы все вокруг было одного цвета! Но как это было бы скучно… – Пить хочется, – тяну я капризно, по-блэковски. Иногда во мне пробуждается что-то такое. Семейное. Не слишком часто. – Агуаменти! – немедленно отзывается Джей. Из палочки тут же начинает бить питьевой фонтанчик, и я припадаю к нему, ловлю губами, заглатываю воду, захлебываясь и смеясь. Конечно, можно было трансфигурировать чашку, но какого Мерлина… Внезапно Рем вскакивает, запрокидывает голову и ловит открытым ртом крупные капли. Дождь все-таки пошел. – Накаркали! – ворчит Питер. Он так смешно обижается – и на дождь и на серых вестниц ненастья, и, должно быть, на нас – за то, что вытащили его из уютной спальни так некстати. Ремус уже не ловит капли – это они ловят его и всех нас, преследуя, загоняя под деревья. Дождь уже не идет неторопливым шагом, полным дождливого достоинства, он пускается в галоп, цокая каплями по листьям, под которыми уже не спрячешься. Дождь смывает с леса и с нас мороки и страхи чужой сказки. – Он скоро кончится. – Ремус будто извиняется. Он думает, что мы не перекидываемся из-за него. Но это неправда. Мои вымокшие волосы висят слипшимися сосульками, челка лезет в глаза – черные от расширенных зрачков, я знаю это, потому что сейчас во все глаза смотрю, пялюсь на Джея – а он на меня, и мы оба ржем над тем, какие мы смешные и мокрые… И оба счастливы. Жалко, что дождь такой сильный – он и впрямь кончится слишком быстро. Все кончается слишком быстро. Я выскакиваю под ливень. – Бежим! И к Мерлину водоотталкивающие! …Прингл, конечно, орет. А за высокими стрельчатыми окнами холла ветер расшвыривает во все стороны облака, и на школу снова рушится золотое и синее. Птицы удачи и счастья – золотая и синяя – кружат над нами. Пока еще. Все еще. И нам кажется, что это будет вечно. Я вспоминаю птенца феникса, когда Джеймс делает предложение Лили. Им говорят: «Война!» – а я вспоминаю золото, рассыпавшееся пеплом. И молчу. Дохлый пепел не прав. Право живое золото. Неуклюжий птенец еще не раз встает у меня перед глазами. Потом – когда Гарри барахтается в пеленках. И еще потом… Я знаю: феникс вырастет. Я это видел. Я вижу, как синяя птица удачи плещет крылом в окне азкабанской камеры. Обещая. Обнадеживая. Обманывая… Каждый раз, когда уже впору отчаяться – проблеск синего за окном. Год за годом – двенадцать лет. Двенадцать лет спустя я убеждаюсь: не обманула. Двенадцать лет спустя я снова вижу их. Обоих. Снейпа и Поттера. Гарри – вылитый Джеймс. …И у него тоже проблемы со зрением.

www: Мародёры Автор, вы, наверно, тоже волшебник ) 10/10


antisocialite: Мародёры 10/10 сказочно, глубоко, аллегорично и остроумно (особенно про дальтонизм ) отдельное спасибо за То есть счастье – в том, чтобы отдавать? – не мог взять в толк Питер. Так что дуй прямиком в совятню к своей Пуле – может, она уже поголубела? – Сам ты поголубел! – оскорбился Джей. От змей, – серьезно сказал Джеймс. – Слизеринских? Синее счастье – трудное, не домашнее, не дается в руки просто так, за ним надо охотиться. Пить хочется, – тяну я капризно, по-блэковски. Иногда во мне пробуждается что-то такое. Семейное. Не слишком часто. – Агуаменти! – немедленно отзывается Джей. Из палочки тут же начинает бить питьевой фонтанчик Я вспоминаю птенца феникса, когда Джеймс делает предложение Лили. Им говорят: «Война!» – а я вспоминаю золото, рассыпавшееся пеплом. И молчу. Дохлый пепел не прав. Право живое золото.

Мародёры: www antisocialite Спасибо за отзывы и оценки

yana: Дорогой автор! Спасибо огромное за это чудо! 10 10

Solli: Не поняла, почему время повествования скачет с настоящего на прошедшее и назад, но написано очень хорошо. Я прямо-таки начинаю любить пейринг Сириус-Джеймс :) 10 10

Мародёры: Solli Спасибо за отзыв и оценки! Solli пишет: Не поняла, почему время повествования скачет с настоящего на прошедшее и назад Прошедшим временем обозначены флэшбэки; автор решил (возможно, необоснованно), что одной отбивки будет недостаточно

Solli: Мародёры пишет: Прошедшим временем обозначены флэшбэки ясно) я не очень воспринимаю в тексте такие прыжки времени, лучше уж просто курсивом выделить, имхо... Но это, наверное, дело вкуса. Спасибо за прекрасный фанфик

Мародёры: Solli пишет: лучше уж просто курсивом выделить, имхо... Спасибо, мы обязательно об этом подумаем. Хотя у курсива - свои недостатки: крупные куски, выделенные курсивом довольно трудно читать.

Solli: Да, есть такой момент. Но в принципе читатели уже привычны к курсиву)) я тут по мере возвращения к вашему тексту открываю в нем всё новые и новые смыслы, и теперь углядела еще и гарриблэк.))))) Очень рада, что все-таки заглянула на Болиды, потому что ваш текст мне прямо-таки сделал эту игру. Искренне желаю вам мировой славы вдохновения, а себе - еще фанфиков в вашем исполнении)

Мародёры: Solli Привыкли, да. Но читать объемные фрагменты все равно тяжело. Solli пишет: я тут по мере возвращения к вашему тексту открываю в нем всё новые и новые смыслы, и теперь углядела еще и гарриблэк.)) Ой, там еще много что есть! Даже гет! Solli пишет: Очень рада, что все-таки заглянула на Болиды, потому что ваш текст мне прямо-таки сделал эту игру. Искренне желаю вам вдохновения, а себе - еще фанфиков в вашем исполнении) Спасибо за вдохновение, оно потребуется. И насчет фанфиков - мы будем стараться! А Болиды, кажется, удались

Эя: 10/10

Мародёры: Эя Спасибо

Stu: 10/7 Не поняла и не понравилось http://nastena-an.diary.ru/

rose_rose: Понравилось. Красивый текст. И глубокий. Хорошая трактовка темы - одновременно и буквальная, и аллегорическая. И Метерлинк, конечно, очень кстати пришелся. И эротики в чувствах Сириуса ровно столько, чтобы (пре)слэш не вылезал на передний план и не портил впечатления (это говорит занудный дженовик и канонист). В общем, очень-очень хорошо!

Мародёры: Stu Спасибо)) rose_rose Спасибо за отзыв) rose_rose пишет: И эротики в чувствах Сириуса ровно столько, чтобы (пре)слэш не вылезал на передний план и не портил впечатления (это говорит занудный дженовик и канонист). Особенно приятно слышать это от дженовика (и канониста)

xenya: Спасибо! 10/8

Мародёры: xenya Вам спасибо!

Мышь М.: 10/10



полная версия страницы